Праздничный фейерверк глухо грохотал где-то вдалеке. Звенящая тишина в ушах не пропускала ни единого звука. Медленно отстранившись, Драко открыл глаза, с обжигающей болью в груди наблюдая всё ту же картину. Он обессилено приподнялся на колени, сотрясаясь не только от холода, но и от рвущихся наружу рыданий. Ощущение собственной бесполезности его убивало, изничтожало до основания.

Он ненавидел каждого, по чьей вине они оказались здесь совсем одни. Ненавидел блядский праздник с его нескончаемым фейерверком, заполонившим всё небо, ненавидел Пенелопу Пуффендуй за чёртову лодку, презирал полнолуние, выпавшее именно на сегодняшний день. Но больше всего, всеми фибрами своей несчастной души, он ненавидел чёртовых русалок, что так бесцеремонно и своевольно распоряжались жизнями людей.

И Салазара. Он ненавидел Салазара, мать его, Слизерина. За то, что заключил сделку с самим дьяволом. И речь вовсе не о русалках.

Стоя на коленях, Малфой запрокинул голову, исступлённо взирая на звёздное небо. Будто ждал, что звёзды заговорят с ним, объяснят и утешат. Огни фейерверка отвлекали и поглощали своим светом ночное спокойствие, грубо и бесцеремонно подавляя тихое мерцание белых небесных крупинок. На другом берегу царствовал праздник рождения. На этом же — торжествовала смерть.

Внезапно Драко ощутил странное покалывание в ладонях. Он опустил усталый взгляд на свои руки, с удивлением отмечая, что засохшая кровь на его коже постепенно исчезает, возвращая ей привычную благородную бледность. Растерянно нахмурившись, он осмотрелся и убедился, что вся пролитая кровь словно испаряется, превращаясь в красноватую дымку. Испачканная трава, платье Гермионы — каждый малейший запятнанный участок, казавшийся практически чёрным в свете луны, плавно светлел и очищался.

Малфой не мог пошевелиться. По-прежнему стоя на коленях, затаив дыхание, он сосредоточенно наблюдал немигающим взглядом за происходящей магией. Последние следы крови растворились на ранах от трезубца, что тотчас же затянулись, являя взору гладкую, чистую кожу, проглядывающую сквозь дыры изорванного платья.

Драко медленно перевёл взгляд на лицо Гермионы. В неверии и, одновременно, с щемящей надеждой он наблюдал за ней, не позволяя ни единой дерзкой мысли овладеть его уязвимым разумом, но сердце его трепетало, как птица в клетке — так часто оно билось.

Фейерверк стих. Огни погасли. Воцарилась прежняя тишина, нарушаемая лишь редким пением цикад и шёпотом лёгкого бриза, создающего еле заметные волны на озере, что шелестели о мелкую гальку у подножья травяной долины. Но Драко ничего этого не замечал. Он в болезненном предвкушении смотрел лишь на неё.

Дыши… Умоляю, дыши…

Вновь крепко зажмурившись, он повторял эти слова, как мантру, пока его мольбы не нашли ответа.

Выгнувшись в спине, Гермиона резко вдохнула и надсадно закашлялась, хватаясь руками за горло, широко раскрыв испуганные глаза. С трудом приподнявшись на локте, она повернулась на бок, откашливая воду, попавшую в лёгкие. Это состояние было ей знакомо. И оно было просто омерзительным.

Малфой всё ещё не шевелился. Он никак не мог поверить своим глазам, возможно, они его обманывали. А вдруг это очередной мираж, подброшенный его воспалённым воображением?

— Гермиона, — в нерешительности пробормотал он, впившись пальцами в собственные колени. Его голос предательски дрожал. Впрочем, если это мираж, то бояться нечего — она его не услышит.

Отбросив с лица мокрые кудри, Грейнджер быстро, хоть и неуклюже, повернулась на голос, инстинктивно пытаясь схватиться рукой за палочку, которой у неё с собой не было — она оставила её на тумбочке в спальне. Точно. У платья ведь нет карманов. Да и зачем нужна палочка на вечеринке, особенно, когда невербальный навык всё ещё оставляет желать лучшего?

Её взгляд остановился на возвышающейся над ней неподвижной фигуре. Малфой стоял на коленях совсем близко в насквозь промокшей одежде. С его серебристо-белых волос стекали редкие капли воды, что в ярком свете луны блестели, словно крошечные фианиты.

И его лицо… Такое взволнованное.

В голове всё смешалось. У Гермионы было стойкое чувство важного упущения. События последних часов в её голове напоминали картину какого-то современного художника, который изображает на своих полотнах не объекты, а совокупность образов.

Праздник. Друзья. Берег озера. Снитч. Ладья Морганы. Зачарованные кувшинки. Драко.

— Драко.

Малфой вздрогнул. Табун мурашек пробежал по его телу от звука голоса, который он не слышал многие месяцы. И думал, что больше не услышит никогда.

Он улыбнулся, вновь ощутив, как защипало в глазах. Нет, это не мираж.

— Моё имя, — прошептал он, склонив голову на бок. Он разглядывал её растерянное лицо, что было так прекрасно в ночи, обрамлённое непослушными мокрыми локонами. — Первое, что ты произнесла — это моё имя, — он поджал губы, стараясь удержать эмоции внутри, но получалось довольно паршиво. — Ты жива. И ты снова говоришь.

Глаза Гермионы расширились от эмоционального потрясения. Осознание обрушилось на неё с разрушительной силой — вот он, недостающий фрагмент.

Она вспомнила всё. Как перевернулась лодка, как её схватили русалки и сразу же уволокли ко дну. Как Малфой пришёл за ней, хоть и не был готов к встрече с подводными тварями. А затем — как её тело пронзило остриё трезубца. Жуткая, невыносимая боль, что продлилась совсем недолго, всего пару мгновений, а после — мрак. Провал.

Гермиону охватила паника. Она лихорадочно схватилась руками за живот, но обнаружила лишь дыры на платье. Она не понимала своё состояние, так как не в силах была отличить сон от реальности. Действительно ли с ней всё это произошло? Или всё, что она помнит — обман? И Малфой… Она словно впервые видела его. В какой-то степени так оно и было.

— Тише, успокойся, ты в порядке, — он наклонился, отняв от её живота беспокойные руки. Её взгляд всё ещё был диким и потерянным. — Ты в безопасности. Всё позади.

— Ты… — выдавила она, жадно вглядываясь в его глаза. — Ты спас меня, — Грейнджер потрясённо покачала головой. — Ты спас мне жизнь.

Малфой сжал зубы, болезненно поморщившись. Почему от этих слов ему было так больно? Почему он всё ещё чувствовал, что сделал недостаточно?

Выпустив её руки из своих ладоней, он заключил в них её утончённое лицо, придвинувшись ближе.

— Прости меня, — с дрожью в голосе произнёс он, глядя прямо в её карие глаза. — Умоляю, прости меня за то, что я был таким уродом. За все обидные слова, за то… что сделал с тобой тогда, в коридоре. Мне ужасно стыдно. Я чёртов идиот.

Его слова излучали такую кристальную искренность, что от накативших чувств у Гермионы перехватило дыхание. Его раскаяние тронуло её бедное сердце, разбив на мелкие кусочки, и она расплакалась, крепко обняв Драко за шею. Он обнимал её в ответ, прижимая к груди, и не мог поверить, что наконец познал вкус освобождения от своего же собственного заточения в компании с душепожирающими демонами.

Долгое время они просидели, обнявшись. Отголоски праздника на противоположном берегу постепенно сходили на нет. Пожалуй, время было уже за полночь.

— Как же жаль, что я пропустила свой первый поцелуй, — тихо, с грустью прошептала Гермиона.

Драко улыбнулся. Конечно же, он догадался, что ей был известен способ. И, разумеется, он ни разу не сомневался в том, что прагматичность Гермионы Грейнджер не позволит ей целовать кого угодно, если она не захочет того сама.

— Ты должна была мне сказать. Раньше.

— Тебе? — нервно усмехнулась она. — Хочешь сказать, ты бы не выставил меня на посмешище?

— Может, и выставил бы, — виновато ухмыляясь, признался Малфой. — Но зато я бы знал, что чисто теоретически в моих руках находится твоя судьба. И, возможно, поцеловал бы тебя намного раньше.

Гермиона рассмеялась, отстранившись от Драко, чтобы видеть его лицо — надменное, но с переполняющей нежностью во взгляде. Сегодняшний вечер изменил их обоих, сорвав все маски, словно пластырь — быстро, не дав времени подготовиться и всё обдумать. Судьба всегда так поступала — швыряла своих подопечных из огня да в полымя, не заботясь об их целостности и невредимости. И если удалось выжить, то это подарок. Раз не вышло отнять — поблагодари её за промах.