Дамблдор, улыбаясь, кивнул в знак подтверждения собственных слов и поднялся с кровати. Сердце Гермионы учащённо забилось.

— Любовь — один из самых загадочных и неизведанных феноменов, мисс Грейнджер, — в заключение добавил директор. — Не стоит недооценивать её силу.

Он взглянул на студентку поверх очков-половинок с присущей ему загадочностью и удалился. Гермиона ещё долго смотрела ему вслед, даже после того, как дверь в больничное крыло заперлась. Она прижала книгу дрожащими руками к груди. Неужели у неё появилась надежда?

========== 3. «Ain’t it a shame, too bad» ==========

Неделя новой жизни тянулась необычайно долго. У Гермионы было стойкое ощущение, что время замедлилось и всё сильнее растягивалось с каждым днём. Даже мерное тиканье секундной стрелки казалось слишком медленным, неестественным.

Всё складывалось весьма плачевно: не имея опыта в невербальной магии, Гермиона не могла использовать волшебную палочку. Временами из неё высвобождался слабый сноп искр, когда гриффиндорка тренировалась в поте лица, практикуя самые простые бытовые заклинания, но этого было недостаточно, чтобы потянуть школьную программу и не отстать от однокурсников.

Разумеется, друзья поддерживали её, как могли. В башне Гриффиндора ребята старались обеспечить ей хорошее настроение в окружении тёплой компании, близнецы Уизли непрестанно её веселили своими фирменными шутками, и благодаря своей школьной семье Грейнджер чувствовала себя, как дома.

Намного сложнее приходилось с занятиями. Там, где было необходимо её непосредственное участие, где она не привыкла молчать, где безудержно демонстрировала возможности своего незаурядного ума с неизменно вскинутой вверх рукой. Теперь же каждый раз, когда Гермиона жаждала ответить на вопрос преподавателя, высоко протягивая руку по привычке, в ответ её одаривали снисходительным взглядом с нескрываемым соболезнованием, от которого моментально становилось тошно: почему-то каждый профессор считал своим долгом пожалеть бедную онемевшую студентку. Обычно они сконфуженно переводили взгляд на других учеников и тактично, непременно неловко откашлявшись, обращались к аудитории: «Может, кто-то ещё знает ответ?»

Гермиона не могла на них за это обижаться. В глубине души она понимала, что преподаватели давали ей слово больше из вежливости, нежели из желания убедиться в грамотности и образованности лучшей студентки на курсе — они и так нисколько не сомневалась, что мисс Грейнджер ответит правильно и получит свои заслуженные десять очков, просто теперь они не объявляли об этом на весь класс.

Но не настолько было больно от профессорского игнорирования взметнувшейся руки, насколько от смешков и улюлюканий со стороны слизеринцев. Им было не просто плевать на недуг однокурсницы, они упивались её неполноценностью. Гарри и Рон, как обычно, настоятельно рекомендовали подруге не обращать на них внимания и каждый раз отнюдь неубедительно советовали недругам заткнуться, за что непременно огребали в ответ с новой силой.

Отныне Гермиона очень много писала, она носила пергамент с пером и чернильницей буквально повсюду, ведь теперь это — её единственный способ общения. Иногда она оставляла записки волшебной палочкой в воздухе, но это было намного дольше и непрактичнее, ибо привлекало всеобщее внимание и лишало разговор конфиденциальности. И, конечно же, «устное» общение всё ещё преобладало над остальными его видами. Друзья научились читать по губам, а живая грейнджерская мимика была красноречивее любых слов.

Среди студентов, как и среди профессоров, имелись те, кто ощущал определённый дискомфорт в общении с «новой» Гермионой. Многие из них зачем-то начали обращаться к ней громче, произнося слова по слогам, будто если Грейнджер не может им ответить, значит, ни черта не слышит. Это ужасно раздражало, хотелось раскричаться и обозвать всех «дураками», но, к превеликому сожалению, это было невозможно. Благо, когда рядом находились Гарри и Рон, они делали это за неё. Да и вообще, она была безмерно благодарна друзьям за то, что не изменили к ней своего отношения и поведения, пусть это и было для них несколько неестественно, ведь, как ни крути, Гермиона уже не была той прежней болтливой зазнайкой, победительницей каждого спора, одаривающей всех вокруг непрошеными советами.

Безусловно, её жизнь ощутимо усложнилась. Временами ей становилось невыносимо тяжко от мысли, что так будет всегда, и её жизнь будет напоминать затянувшийся ночной кошмар. Она мечтала занять высокую должность в Министерстве магии по окончании школы, выступать перед людьми, произносить воодушевляющие речи на магических мероприятиях. А с её недугом Корнелиус Фадж, если этот пройдоха к тому моменту ещё будет занимать свой пост, сможет предложить ей, разве что, какую-то бумажно-рутинную работу.

Но одна единственная мысль не давала Гермионе окончательно впасть в уныние. Когда она размышляла об этом, все внутренности обволакивало теплом, дремлющая сила духа просыпалась и наполняла собой каждую клеточку её хрупкого тела. Это была надежда. Всё благодаря маленькому потрёпанному томику, который вручил ей Дамблдор.

Разумеется, Гермиона прочла его в ту же ночь, досконально изучив от корки до корки. В нём ничего не говорилось о заклинаниях и сложных ритуалах, он больше напоминал состаренный учебник по биологии или физике, написанный древним метафорическим языком.

Гермиона узнала много нового о магии любви, об особенностях взаимных, безвозмездных и безответных чувств. Оказывается, любовь волшебника бывает не только созидающей и исцеляющей, но также может оказать сокрушительное, губительное действие и выступить в качестве мощной подпитки тёмной магии, способной превратить несчастного человека в настоящего монстра. Словом, в понятие «любовь» входят не только свет, защита и исцеление, но и разрушительная сила одержимости.

Когда Гермиона дошла до главы о проклятиях, она сразу определила свой случай и пребывала в некоторой растерянности, отыскав ответ. В книге было сказано, что древние проклятья, являющиеся природным даром некоторых магических существ, разрушаются магией любви, но лишь таким же образом, каким и были наложены — в данном случае, тактильным.

Исходя из догадки Дамблдора, русалка коснулась трезубцем шеи Гермионы, лишив её голоса. А это значило, что даровать исцеление способен только один ритуал. Он был до нелепости прост, но, в то же время, абсолютно недосягаем. Недоступен. По одной простой причине: разрушить проклятье способен поцелуй взаимной любви. И если один из волшебников по-настоящему не влюблён в другого, исцеления не произойдёт.

Это было большой проблемой. Конечно, Гермиона сразу начала анализировать свои чувства к имеющимся потенциальным кандидатам. У неё был Виктор. Красивый, сильный мужчина с прекрасными манерами, который совершенно не интересовал её как личность и собеседник — Грейнджер была не из тех девушек, что падки на внешность парней и способны потерять голову от одного вида ослепительной улыбки и внушительных рельефов тела.

Куда более болезненной темой был Рон Уизли. Гермиона до сих пор не могла понять своих чувств к нему. Это был её лучший друг, который на профессиональном уровне владел мастерством доведения Грейнджер до слёз. Их отношения были сложны и неоднозначны: они часто ссорились, в основном из-за того, что Рональд напрочь был обделён эмоциональным интеллектом. Он никогда не чувствовал её настроения, не замечал её печали, не различал намёков. Гермиона до сих пор была на него в обиде за Святочный бал. И Уизли тоже обижался на неё до тех пор, пока с подругой не приключилась беда. Пожалуй, вывод был таков: в их отношениях обида преобладала над остальными чувствами, и, к сожалению, такой союз едва ли сможет разрушить проклятье.

Погрузившись в тяжкие думы, Грейнджер петляла коридорами Хогвартса, направляясь к своему тихому и дорогому сердцу убежищу — библиотеке, и совсем не заметила, как на горизонте показалась компания студентов, одетых в мантии, украшенные эмблемами со змеёй, а из-под их воротников показывались ненавистные серебристо-зелёные галстуки.