«Светлейший князь, высокопревосходительны господин генерал фельцехмейстер и лейб-гвардии подполковник, кавалер и наследны принц, премилосерды государь мои. — вашей светлости, примилосердого государя моего, писание, пущенное сего майя от 19, я, в Ревеле, 22 числа в покорности моей получил. Накоторе вашей светлости покорнейше доношу: артилерии господин подполковник Ганнибал, в случившихся по команде артилерискои неколь по требованиям ево, но сколко к случаю, по нынешней нужде, что касаетца до артилерии, всякое вспоможение чинить долженствую, и что угодно ему впредь, по силе вашей светлости, премилосердого государя моего, писания, о касающихся нуждах ко артилери, и в ево во всяких случаях, сколко возможность моя допустит, вспомогать буду. При том же вашей светлости, премилосердого государя моего, всепокорнейше прошу, дабы я через высокую вашей светлости милость оставлен не был светлеиши князь, вашего высокопревосходительства, премилосердого государя моего, покорнейше слуга Андреян де Бирни»[451].
Заступничество находившегося в столице генерал-фельдцехмейстера, его явное покровительство заставило врагов Ганнибала действовать осторожнее, исподтишка, но работать спокойно они ему не давали.
Абрам Петрович был не только отличным знатоком артиллерии и фортификации в теории и на практике, вблизи Петра Великого он прошел серьезную школу анализирующего политика, чуткого к происходящему. Предчувствие надвигающейся войны посетило его раньше других, и он устремился приводить в боевую готовность артиллерию и инженерные сооружения Ревельской крепости.
В самый разгар начавшейся кампании Ганнибал получил из Секретной экспедиции Сената указ о необходимости «иметь от неприятеля крепкую предосторожность и как возможно здесь, в Ревеле, и земле (губернии. — Ф. Л.) разведывания о неприятельских шпионах»[452]. Весной 1742 года Левендаль отправился в Петербург, освободив Ганнибала от своей вредоносной опеки. Исполняя полученный указ, Абрам Петрович сумел выявить двух шведских шпионов. 28 марта 1742 года он писал Черкасову:
«Милостивый государь мой, Иван Антонович!
Сего числа отправил я отставного капитана Ото Эртман фон Массау, да ревельскаго гарнизона Дерптскаго полку Капитана ж фон-Михельсона в важном ея императорскаго величества деле, при всеподданнейшем моем доношении к ея императорскому величеству за конвоем ревельскаго гарнизона Ревельскаго полку поручика Текутьева, ибо хотя по указу и велено таких в важных делах отсылать в канцелярию Тайных розыскных дел; но однако ж разсудил я за важностию того дела отправить их к ея императорскому величеству. Того ради вас, милостиваго государя моего, покорно прошу, дабы оное отправленное к ея императорскому величеству от меня всеподданнейшее доношение через вас, милостиваго государя моего, было представлено и показанный поручик Текутьев по вашей милости был бы не оставлен»[453].
Весьма существенное добавление к этому письму делает Н. Малеванов: «Умело организованная А. П. Ганнибалом контрразведка пресекла враждебную России деятельность шведских резидентов в Ревеле. Главных резидентов он отправил в Секретную экспедицию Сената, а их связных, вроде содержавшихся под караулом бывшего в шведской службе майора графа Фридриха Мангуста Штейнбока, служителей Ирика Крафта и Ягана Гегрена, заставил присягнуть и дать подписку о том, что «им во время нынешней войны в Швецию не ездить, також корреспонденций и пересылок туда не иметь»[454].
Узнав от столичных чиновников об аресте и отправке в Петербург лиц, пользовавшихся его покровительством, Левендаль возмутился, почему «оныя посланы помимо его»[455]. Власти поняли, что губернатора пора освободить от должности, — в Ревель он не возвратился.
Война завершилась 7 августа 1743 года Абоским мирным трактатом (Або — современный город Турку). Швеция вновь потерпела сокрушительное поражение, договор для побежденных был достаточно мягким — великодушная Россия желала видеть Швецию своей союзницей, но этого не произошло. Напрасно Швеция не вынесла урок из Северной войны.
Пусть читателя не смущают часто встречающиеся написанные слитно слова и неграмотность изложения в письмах Ганнибала. Те, кому приходилось работать в архивах, знают, что нередко сохранились лишь писарские копии, а слитное написание слов очень часто встречается даже в текстах второй половины XIX века. Несмотря на невысокую грамотность изготовленных писарем текстов, исследователь предпочитает разборчивый почерк писаря почерку автора, который иногда бывает почти нечитаем. Автору этих строк приходилось сидеть над одной страницей по нескольку дней; иногда не удается полностью расшифровать важнейший текст. Абрам Петрович не был идеально грамотен, и все же его образованность и знания вызывают удивление. Угодливость, пронизывающая тексты, есть общепринятый стиль, отступление от него расценивалось как дерзость, невоспитанность. В этом можно убедиться, взглянув на письма, например, Иоганна Себастьяна Баха (1685–1750) или других гениев, русских, западных, азиатских — как унижительны их тексты! Но кто помнит сегодня получателей этих писем?
В. В. Набоков, поверхностно знавший документы, отобразившие жизнь и деятельность Ганнибала в России, дал ему весьма нелестную характеристику:
«И хотя Абрам Ганнибал в своих униженных письмах к высокопоставленным лицам называл себя «бедным негром», а Пушкин видел в нем негра «с африканскими страстями», человека блестящего, с врожденным чувством собственного достоинства, — на самом деле Петр Петрович Петров — он же Абрам Ганнибал, был человек угрюмый, раздражительный, низкопоклонный, робкий, честолюбивый и жестокий. Возможно, он был хорошим инженером. Но человек — ничтожный, ничем не отличившийся от типичных русских карьеристов того времени, образованных весьма поверхностно, грубых, из тех, что били жен, живших и действовавших в грубом скучном мире политических интриг, фаворитизма, немецкой военной муштры, страшной русской нищеты — под властью грудастых императриц, сменявших одна другую на бесславных Тронах»[456].
Полагаем, что А. С. Пушкин ближе к истине, чем В. В. Набоков, многим дававший резкие и не всегда справедливые характеристики.
Смутное время (термин В. О. Ключевского) в нашей истории не закончилось избранием в 1613 году на русский престол Михаила Федоровича Романова: оно то вдруг вспыхивало, то угасало. Согласно завещанию Анны Иоанновны 17 октября 1740 года двухмесячный младенец Иоанн Антонович при регентстве Бирона вступил на престол, 9 ноября 1740 года Миних во главе «преображенского капральства» арестовал регента Бирона и передал власть ни к чему не способной легкомысленной Анне Леопольдовне, принцессе Елизавете Екатерине Христине Мекленбург-Шверинской (1718–1746). Ее мать великую княгиню Екатерину Ивановну Петр I привез в 1716 году в Данинг к жениху Карлу-Леопольду. В этой поездке при Петре Алексеевиче находился Абрам Арап. Ночью 25 ноября 1741 года то же «преображенское капральство» еще раз переменило власть и усадило на русский трон Елизавету Петровну, наконец преодолевшую длинную очередь к нему. Всеобщему ликованию не было конца. Сразу же приступили к розыску сосланных и посаженных прежними правителями «где кто окажется» и возвращению их в столицу. Тотчас начали карать свергнутых, судьба семейства Анны Леопольдовны и ее сына сделалась ужасной[457].
Дочь Петра Великого не была достаточно образованной и выдающейся правительницей, но обладала природным умом, превосходным вкусом, а главное — умела услышать и оценить. Ее стараниями были учреждены Московский университет, Пажеский корпус, Академия художеств, появился профессиональный русский театр, Фарфоровый завод. При ней Россия располагала победоносной армией. Императрица была прежде всего женщиной, ее стихия — балы, наряды, любование собой, она жила «не сводя с себя глаз» (В. О. Ключевский), могла потерять важнейший документ и даже секретный договор с дружественной державой, могла распорядиться отрезать фрейлине язык, но и поддержать Ломоносова. И все же царствование ее для России было благом.
