Во все время путешествия вплоть до 9 июня 1717 года Абрам Петров был неотлучно при царе, лишь ненадолго покидая его для выполнения различных поручений. Разумеется, ни на переговоры, ни на званые обеды его не брали, но и без этого было чему, где и у кого учиться; присутствуя при царских трапезах с крупными военачальниками и статскими, он многое слышал и впитал.
Приведем в хронологическом порядке несколько выписок из бумаг Петра 1, составленных во время заграничной поездки:
«1716 года октября в 5-й день царское величество указал выдать Абраму арапу на седло, против денщиков, 7 ефимков. Аврам арап семь ефимков принял и росписался»[254].
9 декабря 1716 года. «Дано Абраму арапу в зачет его жалованья на предбудущий 1717 год 10 червонных, ему же заплачено, что он по указу царского величества отдал в Фест-фалии нищим, три червонных»[255].
1716 года декабря в 11-й день. «Царское Величество указал выдать Юрью Кологривову, Алексею Юрову, Семену Баклановскому, Авраму Арапу к празднику Рождества Христова на платье и на рубашки и на обувь по сороку по пяти ефимков албертусовых, человеку с роспискою. Алексей Макаров»[256].
18 апреля 1717 года. «… отправлены из Кале наперед в Париж его царского величества служители: Авраам арап, Лакоста, три сержанта, Черкасов, солдат Овсяников, которых велено в дороге кормить и квартиры платить из денег его величества»[257]. Иван Антонович Черкасов (1692–1757) начал службу в провинции, в 1711 году сделался подьячим в московской Оружейной палате, год спустя, замеченный царем, переведен подьячим-копиистом в Кабинет Петра I, вскоре стал кабинет-секретарем. Царь особенно ценил в нем смелость и правдивость, Черкасов не страшился возражать самым влиятельным лицам империи. В поездке по Европе он руководил Кабинетом, царь дважды жаловал его деньгами «против прочих служителей его величества». На многие годы сохранил он дружеские отношения с Абрамом Петровичем, не раз помогал ему в 1740-е годы; он еще много раз встретится с читателем.
Сопровождаемый свитой царь тремя днями позже прибыл в Кале и оттуда через Амьен и Булонь проследовал в Парнас. О его пребывании в этих городах нам известно из писем управляющего армейским округом кавалера де Бернажа, хранящихся в Парижской библиотеке. Приведем отрывок из его письма к неустановленному лицу:
«Имею честь вас известить, что маркиз де-Нель прибыл вчера сюда (в Кале. — Ф. Л.) в 11-ть часов утра и имел аудиенцию у царя в час пополудни. Он был им принят весьма милостиво, и нам показалось, что его величество остался доволен этою честью. Вчера была Пасха, его величество пробыл в своей церкви с 4-х час. утра до 9-ти, после чего он обедал. Я ходил смотреть церемонию; она довольно торжественна, и пение при этом недурно. Царь целовал всех своих вельмож и слуг, и кушал при публике; но после обеда остался наедине с своею свитою, и тут пили до вечера; многие удалились мертвецки пьяными, нам объяснили это обычаем их, по случаю праздника. В 8 часов вечера его величество вышел из дому инкогнито, для посещения своих певчих, квартирующих в харчевне. Попев с ними с полчаса, он возвратился к себе спать. Ради торжественного праздника царь оделся богато, чего он давно не делал, одеваясь очень просто в коричневое платье. На нем была и лента его ордена Св. Андрея.
Прибывший за три часа до него г. де-Либоа (de Liboy) подтвердил мне, что царь, повидимому, намерен здесь (в Амьене. — Ф. Л.) переменить лошадей, а ночевать в Бове, или в Бретёле. Хотя я об этой перемене распоряжения, как вам сообщал, узнал только в полночь, тогда как я, согласно с прежними распоряжениями, полагал, что царь переночует у нас, и стало быть лошади, которыя его привезут, пригодятся ему для дороги на другое утро, почему я и не заготовлял здесь свежих лошадей, — однако, несмотря на это, я с пяти часов утра до десяти, успел таки собрать до шестидесяти лошадей, готовых везти царя, в случае, если б он настоял на своем намерении — ехать не останавливаясь. В то же время я сговорился с г. де-Либоа о приводе всех лошадей во двор епископскаго дома, предоставленнаго царю за отсутствием епископа, и занятаго моими чиновниками, которым поручено было позаботиться об обеде для царя, если бы он прибыл довольно рано, или об ужине, если бы он приехал позже, для ночлега. Маркиз де-Нель (de Nesle), прибыв час спустя, одобрил эти распоряжения. Один из чиновников был отправлен навстречу царю с тем, чтобы он проводил его до епископскаго дома; я также отправил за ворота города карету, которую считал нужным предложить царю взамен того экипажа, в роде открытаго фаэтона на дрогах, служившего его царскому величеству для проезда из Кале сюда. Так как царь не любит торжественных встреч, то г. наместник, маркиз де-Нель, г. де-Либоа и я, мы ожидали его в доме епископа, в том предположении, что царь на здешней станции сколько-нибудь закусит; как вдруг пришли нам сказать, что царь присылал своего курьера за лошадьми, сел за городом в мою карету и промчался через город, не желая ни останавливаться, ни видеть кого-либо. Он даже до того боялся преследования, что вышел из моей кареты, запряженной парой, не ближе четырех верст от города, потом уж пересел в свою. Таким образом, все мои трехдневныя приготовления были напрасны, кроме одного, что свита царская на здешней станции поотдо-хнула и пообедала. Говорят, царь оттого так скоро проехал через Амьен, что его напугали назойливым любопытством здешних обывателей, а он терпеть не может глазеющей на него толпы. Одно, что меня радует, это исправность, с какою доставлены были царю, во все время его прихотливаго путешествия, и экипажи, и лошади»[258].
Завершая образование в Париже, историк, этнограф и социолог М. М. Ковалевский отыскал в архиве эти письма и снял с них копию; декабрист М. И. Муравьев-Апостол и дочь декабриста П. Н. Свистунова М. П. Свистунова доставили их в редакцию журнала «Русская старина».
В начале «Арапа Петра Великого» автор рисует картину Франции, представившуюся герою романа:
«По свидетельству всех исторических записок, ничто не могло сравниться с вольным легкомыслием, безумством и роскошью французов того времени. Последние годы царствования Людовика XIV, ознаменованные строгой набожностию двора, важностию и приличием, не оставили никаких следов. Герцог Орлеанский, соединяя многие блестящие качества с пороками всякого рода, к несчастию, не имел и тени лицемерия. Оргии Пале-Рояля не были тайною для Парижа: пример был заразителен. На ту пору явился Law (Джон Лоу. — Ф. Л.); алчность к деньгам соединилась с жаждою наслаждений и рассеянности; имения исчезали; нравственность гибла; французы смеялись и рассчитывали, и государство распадалось под игривые припевы сатирических водевилей.
Между тем общества представляли картину самую занимательную. Образованность и потребность веселиться сблизили все состояния. Богатство, любезность, слава, таланты, самая странность, всё, что подавало пищу любопытству или обещало удовольствие, было принято с одинаковой благосклонностию. Литература, Ученость и Философия оставляли тихий свой кабинет и являлись в кругу большого света угождать моде, управляя ее мнениями. Женщины царствовали, но уже не требовали обожания. Поверхностная вежливость заменила глубокое почтение. Проказы герцога Ришелье, Алкивиада новейших Афин, принадлежат истории и дают понятие о нравах сего времени»[259].
Герцог Филипп Орлеанский (1674–1723), регент Франции (1715–1723) при малолетнем Людовике XV, дал согласие на обучение Абрама Арапа во Франции; Пале-Рояль был его резиденцией. С финансистом Джоном Лоу мы встретимся чуть позже. Герцог Арман Ришелье (1696–1788), маршал Франции, упоминается Пушкиным в «Пиковой даме». Афинский полководец V века до Р. X. Алкивиад прославился безнравственностью.
