Старшина сел между ними. Да он франт, старшина. Или у него жена-рукодельница. Кожаная одежда расшита шитьём золотым и серебряным, бусины речного жемчуга соседствуют с синим бисером. Красиво, ничего не скажешь. Да и положено старшине носить одежду нарядную – для встречи дорогих гостей, посланников иных племен, прочего люда. Он, старшина, одним видом своим должен противостоять неряшеству и запустению.

Еремей украдкой осмотрел себя. Да, поистрепался он в пути. И хотя чистил платье каждодневно, вид не из приглядных.

Его сдержанно поприветствовали и сразу перешли к делу.

– Гибель отца Колывана поставила нас в очень сложное положение, – начал старшина, достопочтенный Хармсдоннер. – К счастью, провидение не оставило Но-Ом. Я получил послание Монастыря, Послание адресовано отцу Колывану, но в сложившихся обстоятельствах читать его пришлось мне. Настоятель Дормидонт рекомендует Еремея Десятина как исключительно преданного, способного и отважного Сына Церкви. Как известно, в определенных ситуациях мы вправе выбрать священником лицо, формально не рукоположенное в сан. Сейчас именно такая ситуация. Думаю, Еремей Десятин не откажется возглавить приход Но-Ома.

Для Еремея слова достопочтенного Хармсдоннера оказались неожиданностью. Нет, он конечно, знал о праве трех: собравшись вместе, трое могли избрать священника. Правило это, столь же древнее, как и церковь, пришло из времен, когда оторванные от мира люди искали свой Путь. Искали – и находили. Но последние десять поколений такого не случалось. По крайней мере, в Рутении. Видно, здесь и в самом деле очень сложное положение.

– Я, достопочтенный Хармсдоннер, недостоин столь высокой чести, – ответил Еремей.

Тогда поднялся второй советник, богатырь.

– Приход Но-Ома просит Еремея Десятина принять на себя обязанности священника.

– Я недостоин.

– Мы просим, – в третий раз сказали уже хором. Что ж, обычай соблюден, и он теперь может согласиться. Не может – должен. Даже если бы он был не семинаристом, а стражем границы, ремесленником, пахарем – обязан. Уклониться от Предложения Трех верующему невозможно.

– Я принимаю на себя обязанности священника прихода Но-Ом, – склонил голову Еремей.

Он остался на своём месте – и, тем не менее, положение его изменилось. Теперь он был членом Совета, и не просто, а с правом решающего голоса.

– Присаживайтесь, отец Еремей, – старшина встал, обошёл стол и любезно придвинул стул. Все по обычаю. А когда он учил обычаи поселений в семинарии, думал, что только время зря теряет. Оказалось – нет.

Еремей чувствовал, что совершенно не готов. Не готов быть священником. Не готов принимать решения, касающиеся поселения. Не готов даже прочитать благодарственную молитву.

А вот это неправда! Все-таки не зря в семинарии учился. Молитву-то прочитать сможет в любом состоянии.

Он и прочитал.

Повторив слова благодарности, советники приободрились. Глядя на них, приободрился и Еремей. Ничего, скит небольшой, он уж как-нибудь…

В следующее мгновение Еремей устыдился. Как-нибудь службу не справляют. Никакую. И тем более – службу священника.

– Мы должны собраться завтра с утра, – старшина говорил больше для Еремея, остальные воспринимали его слова как решенное. – Тогда и введем нашего нового отца в подробности. Сейчас же, отец Еремей, вас отведут в церковь.

Отвел его молодой поселенец, всего-то двумя годами старше Еремея.

– Я, отец Еремей, буду вам помогать первое время, – сказал он, представляясь.

Звали помощника Рон Айгер, был он рудокопом, но недавно, во время охоты, неудачно встал на пути грокона. Сломанная правая рука уже срасталась, но, по крайней мере, ещё луну кирку держать не могла.

– У вас водятся гроконы? – спросил для поддержания разговора Еремей, пока они шли к церкви.

– Летом приходят с юга. Зимой-то им здесь делать нечего, но сейчас раздолье, – Рон, судя по всему, был парнем общительным. – Вот, ваше преподобие, и пришли.

Идти, по правде сказать, пришлось недалеко. Пересекли площадь тропою, уложенную для чистоты гравием, прошли ещё тридцать шагов и оказались перед церковью.

Остальные строения – бараки, Дом Советов, казарма – все были новыми. В основании камень, выше лес. Тут, на дальнем севере леса много, но деревья маленькие, на десять карликов одно годное. Ничего, плотники дело знали.

Новой была и церковь, но четыре бревна поселенцы принесли с собою. Эти бревна были из церкви Монастыря. Нет, никто, конечно, не разрушал церковь Монастыря, просто ежегодно десяток-другой бревен складывались у восточной стены, откуда и отправлялись поселенцы, унося с собою часть прежней жизни.

Рядом с церковью стоял небольшой домик.

– Здесь и жил отец Колыван. А теперь, значит, будете вы, – объяснил Рон. – Наши его почистили, прибрали, а уж освящать – ваше дело, преподобный отец.

– Освящать?

– Ну да. Отец Колыван-то дома повесился. Прямо здесь! – Рон открыл дверь, провёл Еремея через маленькие сени в горницу. – Я его и нашёл. Время службу начинать, утреннюю, а его нет. Меня и послали, не проспал ли отец Колыван. Накануне он вместе с богатырём Брасье ходили к Чёрной Пустоши, вернулись заполночь, хотя, конечно, было светло, летом здесь солнце и не заходит, но всё равно, если устал, спится что летом, что зимой. Я стучу, а ответа нет. Я и зашёл. Он аккурат здесь висел.

Здесь – это на брусе, что тянулся через горницу.

– Я поначалу и не понял, в чем дело. Никогда прежде повешенных не видел, и, даст Бог, не увижу. Подумал, отец Колыван подстрелил Скального Нетопыря да и подвесил, чтобы кровь обтекла.

– Кровь? Здесь была кровь? – быстро спросил Еремей.

– Не-ет, – протянул Рон. – Крови не было. Странно, отчего же я тогда решил, что.... Ах, да, пахло, знаете, так, как пахнет кровь. А потом я разглядел, что это отец Колыван. И тоже сначала не понял. Подумалось, что он траву подвешивать стал, он травы хорошо знал, отец Колыван. Стал, и, значит, неудачно повернулся, что в верёвке запутался, а табурет опрокинул. Я к нему подбежал, помочь хотел, да что пользы, он уже холодным был.

– А почему решили, что он повесился? Вдруг и в самом деле – травы? – под потолком трав никаких не было. Верно, убрали, когда…

– Траву ремнем в два пальца не подвязывают, – рассудительно ответил Рон. – и потом, он ведь написал, так, мол, и так, нет больше моих сил.

– Написал?

– Ну да. Он дневник вёл, отец Колыван. Я-то его не читал, не положено. Его старшина взял, достопочтенный Хармсдоннер, – они стояли на пороге горницы, и каждый ждал, что другой войдет первым.

Никуда не деться, придётся принимать хозяйство.

Еремей переступил порог, положил на пол путевой мешок.

– А, может, сначала к источнику сходим? – поторопился предложить Рон. Не очень-то ему тут уютно. Да ещё и не освещено помещение.

– К источнику?

– Их много здесь, горячих источников. Очень полезные!

– Замечательно, – Еремей вспомнил, что об этих источниках спутники его по малому каравану вспоминали с предвкушением некоего блаженства.

Источник был у самой границы поселения Но-Ом. Как предположил Еремей, скит и строили, исходя из месторасположения источника. Купальня сделана едва ли не тщательнее, чем Дом Совета. Каменные ванны, числом три, были наполнены проточною водой.

– Зимою пар издалека виден. Клубится, и кимосы, Народ Льда, называют это место «там, где вода горит». Сами кимосы воды сторонятся. Боятся растаять, что ли? У них, у кимосов, легенда есть, о снежной девушке. Та растаяла, – Рон подождал, пока Еремей разденется и погрузится в ванну, затем и сам скользнул в соседнюю.

Вода была горячей, едва не обжигающей. И пузырьки в ней поднимались к поверхности и лопались с едва слышным шипением, наполняя воздух сложною смесью запахов – серы, йода, чего-то ещё.

Когда он притерпелся, стало приятно. Казалось, вода смывает не только грязь, а и усталость пути, и тревоги. Рон погрузился с головою, ещё и ещё. Замечательно.