Еремей прошептал коротенькую молитву.

– Скоро привал, – сказал через плечо богатырь. Ему, видно, передалось настроение сидевшего за спиной.

Еремей только кивнул. Давно хотелось отдохнуть, но шли они шагом скорым. Время не терпит. И ему жаловаться на трудности не к лицу.

Наконец, отряд остановился. Три клося, четыре всадника. Богатырь Боррис, стражи границы Лар-Ри и Шалси. Семинарист Еремей.

Стражи границы привычно готовились к ночлегу – рубили лапник, собирали валежник, натягивали охранную ленту по периметру бивуака. Еремей не пытался помочь, С первого дня пути стражи мягко, но непреклонно отстранили его от путевых хлопот. Из уважения к будущему сану. Или не хотели, чтобы кто-то путался под ногами. Приходилось верить, что правильным был первый ответ.

Еремей устроился на лапнике, достал чётки и начал молиться, стараясь достичь состояния ясной души. Пусть он и не священник, но ментальное исследование округи – его забота. Наставники учат, что если заниматься прилежно и упорно, ментальное зрение станет зорче.

Никакой опасности он не видел. Но и вселиться в чужое сознание не смог, хотя птиц и зверушек рядом было вдоволь. Устал от перехода, утешил он себя. Немного отдохнёт и попробует снова. Терпение и настойчивость для священника качества не менее важные, чем Дар Предвидения. Так говорят наставники. Но Еремей не прочь бы обменять немножечко своего терпения на Дар. Вот у Вениамина Голощёкова есть и терпение, и настойчивость, и Даром не обделён. Но Еремей не завидовал, знал: кому многое дано, с того многое и спросится. Порой больше, чем дано.

Стражи развели огонь, жаркий, но низкий, и стали готовить походный ужин. Поначалу он думал, что еда в походе – дело десятое. Оказалось, наиважнейшее. Они ведь не на день выбрались. Нужно и силы сохранить, и бодрость, и не расстроить желудки, потому воду кипятили обязательно и перед сном ели плотно, сытно, чтобы ночью, во сне, восполнить израсходованное за долгий и трудный день.

Тёмнело быстро. Там, в Но-Оме летом ночи вообще не бывает. Но зимой не бывает дня. А в середине – сумерек. Либо ночь, либо день. Всегда так. Не бывает, чтобы только хорошее. Утешает лишь то, что и только плохого быть не должно.

Стражи пригласили его к трапезе. Право прочесть Благодарственную молитву предоставили ему. Еремей не старался напускать на себя важный и степенный вид, как это порой делали семинаристы. Он есть то, что есть, не больше, но и не меньше. Лучше быть первым Еремеем Десятином, чем вторым Вениамином Голощёковым. Хотя Вениамин тоже никогда не важничает.

С благодарностью в сердце произносил он древние слова. За сегодня они прошли хороший путь. Хороший даже по меркам Стражей Границ. Им не встретились ни лемуты, ни лесные чудища, не мешала буря – разве не доброе это предзнаменование?

Стражи повторяли слова одними губами, про себя. Так заведено в тайге – тихая молитва. Господь расслышит, если от сердца. А нет, кричи, не кричи – одно.

Ночевали под открытым небом. Звезд высыпало изобильно, горят ровно, значит, и завтра день пройдёт без дождя.

Неподалеку вздыхали в ночи клоси, спокойно переступая с ноги на ногу. Хороший клось стоит семинариста, во всяком случае, опасность чувствует не хуже. Если клоси спокойны, то и ему не стоит тревожиться. По крайней мере, в эту ночь.

Но Еремей все-таки тревожился. Конечно, он безмерно гордился тем, что именно его выбрали из дюжины добровольцев в помощники священнику Но-Ома. Ведь были, к чему лукавить себе, и более достойные семинаристы. Но сейчас сомнения начали одолевать Еремея. Справится ли он, не подведёт ли Монастырь, семинарию, поселенцев Но-Ома?

Но уснул он быстро, переход утомил всерьёз.

Проспал совсем немного, словно тронул кто-то за плечо.

Он мгновение лежал с закрытыми глазами, сосредотачиваясь. Нет, ничего враждебного поблизости нет. Тогда Еремей медленно приоткрыл веки.

В небе медленно летела Бродячая Звезда. В старых преданиях говорилось, что её зажгли люди. Так ли, нет, но, глядя на неё, он чувствовал безотчетный страх, почти такой же, как при виде Малой Башни.

Страх – не страшен, страшен страх страха. Звезда пролетит, а страх может остаться. Значит, его нужно оброть.

Молитва помогла. Пришла уверенность. А быстро он справился, в первые дни по полночи не мог заснуть после пролёта Звезды.

Настоятель Дормидонт знает его лучше, чем он сам. Если Настоятель выбрал Еремея, следовательно, он вполне подходит для дела. В конце концов, он ведь будет только помогать, здесь важнее всего усердие. Усердия ему не занимать. Быть может, его послали не ради отца Колывана, а ради него самого? У опытного, мудрого священника трудно ничему не научиться. Он будет стараться изо всех сил, чтобы потом не сожалеть о потерянных возможностях.

Спал Еремей вполглаза. Вещих снов не видел. Жаль, но такие сны посещали его редко. Может быть, всего однажды. Может быть – потому что пока не сбудется, не узнаешь, Вещий сон, или нет. Если ты, конечно, не священник. А он не священник, он только учится.

Он начал перебирать виденное за ночь. Иногда и простой сон вещего стоит.

Но сны помнились плохо. Разве что… Он сконцентрировался. Смутные образы постепенно прояснились. Какие-то запутанные коридоры, сложные механизмы, странные грибоподобные растения, медведь, говорящий, разумный медведь, прекрасная девушка. Но главное было не девушка, не медведь, а чувство, будто от него зависит многое. Быть может, судьба всего мира.

Какой это вещий сон, так, фантазия. Вернее, подсознательная проекция чувства ответственности, в семинарии теории сна отводился специальный курс. Треть жизни мы спим, и потому сон достоин внимания не меньшего, чем явь.

Собрались в путь быстро, поели немного, чтобы кровь согреть. Зато заварили не покойную вечернюю травку, а коф-зерно, малую горстку на котелок. Коф-зерно было великой ценностью, большая горсть стоила кунью шкурку, и то, что стражи его не пожалели, говорило о том, насколько они торопятся.

Клоси за ночь отдохнули, шли бодро. Им и коф-зерна не нужно, когда вдоволь травы.

Еремей чувствовал, как обострились и слух, и зрение, а ещё – внутренний слух и внутреннее зрение. Вот что значит покойная ночь на пружинящем лапнике, молитва и, конечно, коф-зерно.

Тайга вокруг посветлел. Ели росли реже, да и были они здесь пониже, чем под Монастырём. А дальше, ещё через две недели пути, и вовсе будут с человека, хотя верится в это трудно.

Они вышли на высокий, обрывистый берег реки.

– Юкка, – обернулся богатырь. – Придётся спешиться, верхом спускаться опасно.

Конечно, клось может оступиться, подвернуть ногу.

Еремей соскочил на землю, прошёлся, разминая затёкшие конечности. Сегодня он пробовал сидеть, как сидели воители древности, поджав ноги под себя. Ничего хорошего не получилось. Устали не только ноги, но и руки. Может, с непривычки, но, скорее, потому, что он не древний человек. Те, впрочем, ездили не на клосях, а на лошадях. Он видел картинку в книге. Лошадь животное маленькое, и без рогов! Говорят, они ещё сохранились где-то на юге. Жаль тех, кому придётся променять клосей на лошадей.

Стражи шли вдоль берега, ища спуск поудобнее.

Еремей отошёл в сторону. Вид, действительно, захватывающий. На полдня пути простор, незаполненная ничем воля. В такие минуты жалеешь, что нет у тебя крыльев – раскинул бы их и полетел над рекою, над тайгой, и прилетел бы в неведомый город, где живут Великие Древние Люди.

Сказки. Старые сказки.

Вдруг Еремей почувствовал, будто из реки, из глубины к нему протянулась ниточка. Невидимая такая ниточка, протянулась и подтягивает к себе, иди, друг мой, поскорее.

Он машинально шагнул к обрыву. Другой шаг, третий. Стоп. Что-то здесь не так.

Еремей закусил губу – не по-детски, а до крови. Боль отрезвила.

– Стойте! – крикнул он и удивился своему голосу. Слышно было словно со стороны, и кричал не семинарист, а совсем маленький мальчик. – Стойте, здесь нельзя подходить к реке.