— Господин рыцарь славного ордена Бедных рыцарей Христа и Храма Соломонова! Приветствую вас на земле вольного имперского города Ульма! Я — бургомистр этого славного города. Моё имя — Бруно Миллер. Люди, стоящие рядом со мной — представители его городского совета, выбранные из самых уважаемых жителей Ульма. Мы ждали вашего прибытия, и я хочу спросить вас: как я могу к вам обратиться, господин рыцарь?
«Мы ждали вашего прибытия?..» — странно, очень странно… — эта, сказанная бургомистром фраза, Роберу де Ридфору была непонятна и заставила его задуматься. — Что значит: «вашего прибытия»? Может он имел в виду: «вашего возвращения», так как весть о том, что три наших шнеккера недавно поднялись вверх по течению, не могла пройти мимо городского совета Ульма?..И что значит: «ждали»? Для чего нас надо было ждать?..«
Никакой враждебности или скрытого смысла, ни в голосе, ни в позе этого человека, за которым, в случае чего, без всякого сомнения, могло встать несколько сотен хорошо вооружённых и умелых в бою городских стражников, а в придачу к ним ещё столько же обученных воинов городского ополчения, не было. Однако, глядя на стоявшего в уже совершенно промокшей обуви бургомистра, Робер де Ридфор серьёзно насторожился и несколько раз тревожно окинул взглядом лежавшую перед шнеккерами местность.
Дело тут было даже не в том, что перед ним стояли возможные враги. Нет… — почему собственно эти люди должны были быть их врагами?.. В конце-то концов: почему бы Ульму должно было быть неприемлемым отнестись к убегающим от преследования французского короля тамплиерам с должной симпатией? Они же не раз выручали германцев в минувшие тяжёлые годы — и хлебом, и кровом, и защитой… Такое не забывается, тем более — что орден Храма занимался помощью нуждающимся не год и не два, а всю историю своего существования. К тому же: никакой городской стражник не сравнится в бою с крестоносцем — потери, в том случае, если город решит чинить им препятствия, будут для Ульма весьма тяжелы, и городской совет должен был это хорошо понимать…
Помимо сказанной главой городского совета странной фразы, брата-рыцаря удивило и сразу же насторожило совершенно другое. Он явственно услышал в голосе бургомистра плохо скрываемый им страх. Ему было отчётливо видно, что говоривший с ним человек был явно не в себе — бледное как мел лицо, расширенные зрачки, постоянное дрожание пальцев и нервное подёргивание лица этого ульмца говорили ему о многом и серьёзно настораживали.
Приглядевшись к бургомистру ещё внимательнее, рыцарь понял, что тот, видимо, с трудом удерживает себя от того, чтобы не отдаться безотчётной, безумной панике. Этому человеку было настолько страшно, что он вот-вот мог перейти ту черту, за которой человек навсегда утрачивает чувство реальности, и, потеряв разум, теряет все человеческие признаки, превращаясь в подчиняющееся лишь одним инстинктам дикое животное.
Судя по внешнему виду и бледным лицам стоявших за спиной бургомистра членов городского совета, всех этих уважаемых и наделённых властью ульмцев также переполнял ужас…
«Чего эти люди так боятся?! Может они стоят под прицелом вражеских стрелков?!» — Робер де Ридфор подал условный сигнал и вдоль борта шнеккеров выстроились готовые дать залп арбалетчики. Между ними встали готовые прикрыть их щитами латники и сержанты. После этого, уже не скрываясь, брат-рыцарь внимательно осмотрел берег.
Внешне всё выглядело вполне мирно. Признаков коварно организованной засады или скрыто расположившегося неподалёку отряда вражеских воинов нигде заметно не было — сколько хватало глаз, местность везде хорошо просматривалась и для подготовки засады никак не годилась.
Робер де Ридфор нахмурился: выходило так, что вышедшая им навстречу группа людей, никакой, непосредственно грозящей их жизни опасности, со стороны хитро укрытого где-то неподалёку врага, не подвергается. Однако с учётом того, какими запуганными выглядели сгрудившиеся на берегу ульмцы, это было тем более странно…
После недолго продолжавшегося молчания, брат-рыцарь снял с головы шлем и наконец ответил на вопрос нетерпеливо ожидавшего его ответ бургомистра Ульма:
— Я — рыцарь Робер де Ридфор, и я временно командую этими тремя кораблями, принадлежавшими нашему ордену. Что вам от нас нужно, господин бургомистр?
— Господин рыцарь! Взываем к вашему заступничеству и помощи! Мы в страшной беде…
— В беде, говоришь?.. Что это значит?!
— Мы все — все жители нашего города — оказались в страшной беде…
Робер де Ридфор незаметно переглянулся с Жаком Мотье — сложившаяся ситуация выглядела всё более подозрительной. Стоявшие на берегу люди не внушали никакого доверия и на самом деле могли оказаться кем угодно, что было наиболее вероятно — врагом. В такой обстановке нужно было быть крайне внимательным, и Жак Мотье прекрасно понял брошенный на него красноречивый взгляд брата-рыцаря. По его знаку вдоль борта тут же встали все оставшиеся арбалетчики и слаженно навели своё взведённое оружие на сгрудившихся на берегу и разом побледневших переговорщиков.
— Да? Прямо таки «все»? Что же это за «беда» такая, что вам вдруг понадобилась наша помощь?.. — в голосе рыцаря послышалась сталь. — Мы же с вами, бургомистр, хорошо знаем, что сейчас происходит, вот и спрашивается: почему тогда, мы должны вам верить? Уж не хитрая ли это ловушка ландфогта Швабии?!
— Нет! Клянусь Святым распятием и спасением моей души! Мы не обманываем вас, господин рыцарь, и это никакая не ловушка!
— Это всё пустые слова. Я не знаю вас, бургомистр — ни тебя, ни тех, кто стоит за твоей спиной — так почему же я должен поверить твоей клятве?!
— Всё можно проверить. Вы можете всё увидеть своими собственными глазами! Ульм и его добрые жители в страшной беде, и мы все очень нуждаемся в вашей помощи.
Глядя на смертоносные наконечники нацеленных на его грудь арбалетных болтов, бургомистр молитвенно сложил перед собой руки и с жаром воскликнул:
— Господин рыцарь! Клянусь своей жизнью и жизнью своей семьи! Клянусь благополучием своего рода до седьмого колена: нет никакого обмана! Клянусь…
Робер де Ридфор властно поднял руку, и бургомистр замолк на полуслове:
— Довольно! Говори уже! У нас долгий путь и нам не с руки попусту терять своё время!
Бургомистр обернулся на сопровождающих его людей, и те — видимо на брошенный им вопросительный взгляд — часто закивали. Сняв с головы богато украшенную шапку, бургомистр снова стал лицом к рыцарю и дрожащим от волнения и страха голосом, продолжая заикаться, начал свой короткий рассказ:
— В это трудно поверить, но ещё утром ничего не предвещало беды. Ульм жил своей спокойной жизнью, в полном и согласном мире с Господом Богом и всеми нашими соседями. Беда пришла внезапно, и пришла она, как бы не было трудно в это поверить, всего несколько часов назад. Сначала, когда к нам в ратушу ворвался торговец с центральной площади и начал в ужасе кричать о том, что в городе происходит что-то страшное, мы в это не поверили, посчитав, что он просто потерял рассудок и чуть не выгнали его вон. Однако когда мы уже крикнули стражников и те хотели взять его под руки, этот, до того момента хорошо известный и уважаемый в городе владелец мясной лавки, упал на колени и начал молить нас выслушать его или хотя бы взглянуть в окна. Мы выполнили его просьбу и, увидев то, что там творится, были вынуждены его выслушать…
Дальше рассказ бургомистра стал ещё более сбивчивым. Он рассказал о том, что когда он и остальные члены совета открыли ставни и посмотрели вниз на площадь, то увидели, что на ней, вдоль всегда многолюдных торговых рядов лежат одни мертвецы. Этих мертвецов были десятки, а может и сотни, а по ним, прямо по их телам и лицам, бегали крысы, некоторые из которых уже начали лакомиться человечиной.
Когда кто-то из членов городского совета случайно бросил взгляд в сторону уходящей к восточным воротам улицы, то увидел, что и на ней, вдоль домов, у дверей и просто посередине вымощенной камнем дороги, всюду лежали трупы и вокруг них тоже сновали беснующиеся крысы.
