«Buona giornea!» – слышал он привычное и ему просто показывали табло, на котором высвечивалась стоимость всего им накупленного в гастрономе. Это было недорого, даже по его меркам, десять или пятнадцать евро за полную корзинку всякого добра. Иногда он заходил еще куда-нибудь, в местную пиццерию, например, где пекли настоящую пиццу в печи, и где по вечерам сидели за бокалом prosecco или чашечкой кофе и совсем молодые пары, и красивые седые старики, которым даже он годился в сыновья. «Наверное, они воевали вместе с Муссолини. Или против Муссолини, – думал он иногда. Как их теперь различишь?»
Вечером, когда он приходил домой, он готовил себе салат из помидоров и больших красных перцев, и это было самое легкое и простое, что можно было придумать после дневной жары. Он выпивал холодного вина, совсем немного, пока ел, потом устраивался на балконе с большим бокалом вина и какой-нибудь книгой. Книгу он выбирал подолгу, обходя полки, и, понимая, что многое из того, что написано, он уже никогда не успеет прочитать; поэтому выбирал он обычно что-нибудь давно читаное и хорошо ему известное. Там, на книжных полках, были разные книги, в красивых обложках, и в совсем простеньких обложках, изданные в разных странах и на разных языках. Он иногда смотрел на них, но никогда не брал с собой на балкон.
Время от времени он читал что-нибудь по-английски, ему нравились тонкий психологизм и изящество рассказов Герберта Лоуренса, или простота и ясность Уильяма Сарояна. Ему обязательно нужна была книга на вечер, и он читал допоздна, до заката, пока различал буквы своим не по стариковски острым зрением. Он читал, сидя в кресле с бокалом вина и прикрывая ноги пледом, если вдруг задувал прохладный ветер с моря. Зимой холодный ветер дул с гор, но сейчас было лето, конец июля, и ветер вместе с грозой приходил со стороны моря, с Адриатики.
Потом он уходил спать в комнату, на диван, забирая книгу с собой, а дверь на балкон оставляя открытой, если не было грозы и ливня. Лежа в постели, и вспоминая перечитанный на который раз рассказ про мальчика на деревянной лошадке, он думал о том, как найти соответствие английскому winner, и понимал, что такого соответствия нет. И что меньше всего подходит для перевода слово «победитель». Но в русском переводе стояло именно это слово, и вот так, пытаясь подобрать нужное русское слово, он засыпал. Он плохо спал почти всю свою жизнь, но в последнее время спал совсем плохо, урывками, и, проснувшись среди ночи, он снова читал при свете ночника, слушая далекий, но отчетливо слышный шум моря.
Да, сегодня он опять летал во сне, и, как он теперь понимал, чуть не улетел навсегда. Сегодня ему снился тот перегон, который был рядом с их школой и где все время стояли грузовые составы, и, чтобы попасть домой, нужно было как-то перебраться через эти перегороженные товарняками пути. Иногда подножки для перехода какого-нибудь вагона оказывались рядом, и тогда можно было легко перелезть по ступенькам. Можно было не особенно задумываясь подлезть между сцепками или даже под вагонами, потому что никакой поезд не трогается быстро, но боязно было испачкать школьную форму, а мазутные пятна на легкой ткани школьной формы почти невозможно было отстирать.
И как же все просто было в его снах, таких как сегодня, например, когда он легко и невесомо взлетал над цистернами с нефтью, и над большими открытыми вагонами с лесом-кругляком, с досками или щебенкой. Тут важно было не запутаться в проводах, которые гудели и потрескивали под высоким напряжением, и он старался пролететь или выше или ниже их. Как правило, он пролетал выше, и потом еще долго набирал высоту, все выше подымаясь в темном небе, наблюдая и звезды, и составы внизу, и дома, и лес, и еще что-то, чего он не мог разобрать во сне. Главным было ощущение легкости полета, парения, невесомост; но потом, совсем неожиданно, он начинал падать с этой невероятной высоты, проваливаясь вниз, словно на лыжах с веревочными креплениям, на том почти вертикальном спуске, который летом был просто оврагом с крутыми и обрывистыми склонами; зимой снег заметал, прикрывал слегка его склоны, но зимой кататься здесь решались разве что самые отчаянные. Падая, он понимал, что сейчас, сию же секунду неминуемо разобьется. Но ничего не происходило, и он просто просыпался, весь в капельках холодного пота и с гулким стуком в груди. И потом, если и засыпал, то только уже под самое утро.
– We have to put an IV now for you, – сказала медсестра. – It takes an hour only. Yes? – спросила она. Перед этим она довольно долго разговаривала телефону, с его лечащим врачом, как он понял. Говорили они по-итальянски, и он ровно ничего не смог понять бы из их разговора, даже если бы захотел.
– You'll be OK, – приободрила она его.
– Yes, of course, – сказал он.
Как будто от его мнения что-то зависело. Попробуй он откажись от процедуры, тут же снимут и с наблюдения, и с лечения, и медицинскую страховку еще потеряешь, чего доброго.
После капельницы он чувствовал слабость и головокружение, но все-таки встал, хоть и с трудом, чтобы проводить медсестру до дверей. Ему хотелось есть, и хотелось кофе; поэтому, вернувшись, он согрел себе кофе и порезал немного mocarella. Затем он поднялся наверх, чтобы проверить почту. Голова все так же кружилась, но после чашечки горячего крепкого кофе он почувствовал себя лучше. Он решил посмотреть новости, и начал снова спускаться вниз, в гостиную, где стоял телевизор. Новости были на итальянском языке, но он уже неплохо понимал итальянский. По крайней мере, новости он понимал.
Спускаясь по лестнице, он зацепился ногой за нижнюю ступеньку и упал лицом вниз. Он упал в мягкое ковровое покрытие, и немного полежал так, приходя в себя. Потом встал не спеша. Голова кружилась все так же, и ничего бы не было, если бы он не ударился лбом в уроненный им вчера на полу пульт. Он подошел к зеркалу, чтобы рассмотреть царапину на лбу. «Ничего страшного, – подумал он. – Но царапина неприятная». Он немного стеснялся этой серьезной и красивой медсестры, и не хотел, чтобы она увидела завтра его ранение. Он зашел на кухню, нашел перекись водорода в аптечке, и подсушил ранку. Но ссадина все равно оставалась заметной.
Он походил немного по гостиной, и решил, что лоб можно будет чем-нибудь замазать. «Ну да, есть же всякие крема, или пудры, или что-то в этом роде, женщины ими пользуются, чтобы скрыть свои проблемные места на лице», – подумал он. Все так же кружилась голова, и слабость была во всем теле, но он знал, что это пройдет. Так уже было, и не в первый раз ему ставят капельницу по утром… то ли еще бывает!
Он медленно прошел в комнату жены, которая была рядом с гостиной и была еще меньше, чем его комната наверху. Там было темно, и он включил свет. Легкий, почти невидимый налет пыли на всем удивил его. Он открыл один шкаф, затем другой. Тончайшие платья, почти невесомые, прозрачные кофточки, белье – все хранило свежий, почти вчерашний запах. А он все никак не мог найти её ящик с парфюмерией, то натыкаясь на горнолыжный костюм, то на коротенькие плиссированные юбочки для бадминтона, то на какие-то коробки с обувью, которую она привезла из Вероны, то на кружева с Burano.
Наконец, он нашел ящичек с парфюмерией, пахнущий свежо и остро. Почти сразу среди разного хлама, тюбиков помады, флакончиков с духами, баночек с кремами, пилок, маникюрных ножниц, щеточек, лака для ногтей и прочей мелочи – среди всего этого он увидел то, что было ему нужно. Это был крем-карандаш, тюбик с элегантной надписью золотом по темному «Venice», они купили его в Венеции, и она долго объяснялось неведомым образом с молоденькой итальянской продавщицей, как этим самым тюбиком пользоваться. Эта итальянская девочка, невероятно красивая, смотрела на него с таким восхищением, как будто это он, немолодой русский, один-одинёшенек выиграл войну с фашизмом. И всю Вторую мировую войну заодно.
Он снова прошел в гостиную, подошел к зеркалу и включил подсветку. Цвет его лица был бледноват, загар заметно сошел за тот месяц, что он почти не выходил из дому. Но что-то другое поразило его, то, чего он раньше не замечал в себе. «Свет ночи», – подумал он, ощущая, как останавливается дыхание и нарастает боль в груди. «Свет в ночи», – думал он, совершенно не понимая, откуда пришла к нему эта фраза.
