– Верно.

– Она такая спокойная, хорошая самочка.

– О, ты плохо её знаешь, – я переворачиваюсь на живот, кадя голову на сложенные руки. По пяткам гуляет горьковатый морской бриз да изредка плещется рыба, – Ты ведь не знаешь, как она познакомилась с отцом своего детёныша? То ещё было зрелище. Джаспер создал иллюзию стаи собадей и едва не разбомбил гримёрку в Бурлеске. За это был приставлен к Дюне, чтобы отремонтировать всё то, что сломал. Пока возились, в промежутках намереваясь уничтожить друг друга, у обоих настал брачный период. С тех пор не расстаются… Джасп, конечно, тварь хулиганистая, но, думаю, им хорошо вместе.

– Каминная пара, – вдруг произносит мой гость.

– Поясни, – прошу я.

– Ну, пара, похожая на камин. Такое спокойное пламя. Можно подойти, погреться, на мерцающие угольки посмотреть… – как-то несколько неуверенно скребёт когтями по дереву он, подбирая слова.

Мало того, что гость у меня истерию заработал – так ещё и в метафоры ударился.

– Я поняла тебя. Да… Каминная пара с каминной жизнью. Они… Нечто чуждое для меня. Не в отрицательном смысле, просто, м, другое. Если бы все мы разом устроились бы у камина, то со временем поголовно превратились бы в пухленьких, уютно мырчащих кошечек. «Ах, дорогая!» – «Ах, милый!» – я, да ты, да наша спокойная и размеренная жизнь, – я приподнимаюсь на локте и оборачиваюсь к блестящему горизонту моря, – Если счастлив – стремиться не к чему. Всё. Миссия выполнена. Осталось ждать прибавления в семействе, повышения на работе, а там уже и тихой мирной пенсии. Такие пары живут долго и умирают, держась за руки, с именами своих ненаглядных на устах. Это тоже жизнь, одна из лучших жизней, но… Помнишь тот раз, мою любовь? Я готова была всё бросить, разом и навечно. Променять талант на жизнь у камина.

– Плевать, что ты там думала, – сразу отвечает мне гость, – Ты бы не смогла. И мучилась бы потом, почему не выходит как у «тех» и «вот этих». Ты из болотных огней – они мерцают по своему принципу и возникают где хотят и когда хотят.

Я улыбаюсь с некоторым озорством:

– Славное сравнение. Очень забавно. Болотный огонёк, который едва не дался в руки. Едва не сдался в плен по доброй воле. Едва не закончил свои скитания. Благо, у огонька талант отыскивать тех, кому он не нужен, вырываться и светить дальше. Теперь я это поняла.

– Ты всё ещё его ненавидишь?

– Кого? – не сразу понимаю я, – А-а, его… Я никогда его не ненавидела. Сейчас я скорее благодарна ему за новый этап жизни. Я смогла остаться собой, несмотря на боль и терзания. И не время раскисать, мне ещё предстоит найти…

– Да-да, Кадат, помню. Чего зависла-то? О-о-о… – у Твари Углов отвисает челюсть, стоит ему поднять голову вслед за мной.

Высоко в небе, выписывая круги, вьётся птица цвета небесной лазури.

Я вскакиваю, и происходит сразу две вещи: а) бросая рукопись, в мою ногу вцепляется Голем, и б) птица испаряется в воздухе, будто дым от глясары.

– В вирте могут быть галлюцинации? – севшим от неожиданности голосом спрашиваю я.

– Это был знак, – мой гость торопливо подбирает предназначенные ему листы, и поворачивает ко мне голову, – Знак расположения, – он глубоко, несколько торжественно вздыхает, – Над, поздравляю. Кажется, в Кадат ты всё-таки сходишь.

========== Конфигурация семьдесят четвёртая ==========

О хвала тебе, поразительный, чудесный, бесподобный день истерики! Надо сказать, я не сомневалась в его наступлении, но степень превзошла все мои ожидания.

– Я ещё никуда не ушла! – уже теряя терпение, пытаюсь объяснить я Голем. Выходит из рук вон плохо, ибо она не даёт мне идти, вцепившись в правую ногу. Я волоку сестру по Шпилю, словно каторжное пушечное ядро. Не сказать, что я получаю от этого кайф. Не сказать, и что удобно ей – но отпускать Голем не собирается.

– Слушай, – я сажусь перед ней на корточки, отчаявшись перенести свои рукописи на другую хламовую кучу, – Мы это уже обсуждали. Однажды я уйду. Я не могу не уйти.

«Я не хочу!» – она вцепляется в мою лодыжку так, будто собирается навсегда остановить ток крови.

– Даже если ты не хочешь – этого хочу я. К тому же, не факт, что я пойду туда в ближайшее время. Не факт и то, что я уйду туда навечно, словом, мысли же критически, сестра, и не представляй самое плохое! – мои рукописи размещаются на полу. Думаю, пока она не отцепится, их не донести.

Голем упрямо сопит, и в этот момент мне приходит такая желанная идея:

– А знаешь что? Я только что вспомнила, что у нас есть заначка в целых три соула! И я знаю, на что их потратить…

«На что?» – сразу же поднимает уши она.

– Скажу, если не будешь капризничать.

«Хорошо» – она послушно отпускает мою ногу.

– Итак… Это сюрприз! А теперь я в портал. Пока!

Голем совсем не вовремя подворачивает ногу и успевает только проводить закрывающийся проход. Ну вот, повезло так повезло…

– Эй, чего такая грустная? – тычется в локоть только что проснувшийся гость.

«Сестра… ушла… сказала, что сюрприз»

– Ну-ну, не хнычь. Уверен, она приготовила для тебя нечто особенное!

«Я не хочу, чтобы она уходила»

– В Кадат? Не волнуйся, цела будет. Она сильная. И ты тоже, – дабы не умереть от расширения альтруизма, Тварь Углов вытирает гуашь с боков, потираясь об руку Голем.

«Кушать хочешь?»

– Ну… Да, и это в том числе.

«Обещанное за вчера» – она подаёт готовую рукопись, – «Надеюсь, тебе понравится»

– Эй! Я рассчитываю не меньше чем на слезу в финале, так и знай!.. Ты что… Что ты себе позволяешь, не вздумай меня гладить! Я тебе кто, собач… О, погоди, вот здесь можно почесать, да-да, возле лопатки… А, чёрт, купился! Давай, чего там у тебя?

(Ссылка на рассказ в конце главы)

***

Возмущённый моим уходом ментальный шум Голем в моей голове стихает. Видимо, на долю моей реплики выпали дифирамбы за сочинение. Отлично, я наконец-то могу сосредоточиться на месте, в котором собираюсь спустить наши кровные.

На мой взгляд, самой примечательной частью Селефаиса является его роскошный, раскинувшийся на несколько кварталов птичий рынок. Здесь шумно и людно, и практически в любое время слышится пение их знаменитых алых птичек, таких красных, будто ожившие тлеющие угли.

Товар скачет, бегает, скребётся, рычит или просто мирно подрёмывает в ожидании хозяев. Кого здесь только нет. Я стараюсь подмечать как можно больше деталей, чтобы потом изобразить хотя бы малую долю этого звериного великолепия.

Особняком от остальных держатся заводчики волков-крестовников. С некоторыми из них уже ведут оживлённые торги. Дальше идёт зона яселек. Здесь продают восхитительных белых львят, медвежат, крохотных дракончиков и пока что относительно безобидных летающих акул, едва вышедших из русалочьих сумок и от этого слегка розоватых, словно кальмары. Я подмечаю торговца из Ультхара с коробкой трёхцветных котят – на удачу.

Молчаливое царство рептилий – и воплощённый хаос птичьего гомона. Алые птички много талантливее соловьёв, но их тучи, весь Селефаис забит ими под завязку, а потому они идут с рук за крохи, словно удобрение или грязь. Порой по улице ведут келенкена или другого из фороракосов, возмущённо топающего сильными ножищами и ревущего так, будто на его живом теле куют железо. То жертва любви и граммофон для брачного зова с глоткой, годной для проглатывания человечьей головы. У него два возможных пути: на пятачок для договорного спаривания или же к ветеринару на немедленное холощение, способное вернуть ему мир и покой, по мнению многих, очень идущий такой огромной и величественной птице.

Неподалёку от меня продавец тщетно пытается вразумить своего покупателя, что макраухении подходят лишь для перевозки грузов – но никак не для верховой езды. Тонконогая скотинка дрожит, когда на неё пытаются взгромоздиться, однако не теряется и с почти что актёрским изяществом сбрасывает горе-наездника в пыль вместе с его планами идти домой не пешком.