– Давай.

Комментарий к Конфигурация четвёртая

Рассказ:

https://ficbook.net/readfic/11333093

========== Конфигурация пятая ==========

Нет. Расстреляйте меня – но мне не дождаться комментариев от этого четвероногого жмота. Жрёт мои рукописи без малейшего намёка на экспрессию, ну чисто как сухой корм. С кроликом, с уткой, с говядиной – а, всё из одного чана, надо хавать, пока не отняли.

Вот, извелась. Гляньте на меня. Сижу и колупаю четвёртую стену. Ау, есть там кто?.. К слову, я по делу, мне есть, что рассказать. Итак…

Сразу оговорюсь: я терпеть не могу всяческого рода подробные описания чего бы то ни было. Поэтому давайте я надорвусь один раз – и больше мы не будем поднимать эту тему во веки веков или пока моё тело не вернётся обратно во вселенский хаос. Окей?

Отлично.

Моя территория, занимаемая в вирте, несколько бесформенная, однако героически стремится к окружности, чтобы хоть когда-нибудь подравняться под охранный купол.

Кварталы периодически перестраиваются – собственноручно мной. Из-за того, что строитель и архитектор из меня так себе, здесь нет модных зеркальных небоскрёбов или памятников. Зато есть Шпиль, по форме поразительно напоминающий трюфель, волею судеб посидевший на строгой диете. Шпиль является высочайшей точкой обзора, хотя ничто не мешает мне рассматривать окрестности и с крыши Университета. Это второе моё любимое здание, в виде буквы «Е», охраняемое двумя каменными львами.

Мне нравится натуральный камень, особенно яшма, обсидиан, и, быть может, мрамор. Поэтому пол Шпиля выстелен плиткой из яшмы терракотово-красного цвета с легчайшими желтоватыми прожилками. Однако кроме Шпиля и Университета мой город отделан простыми городскими материалами: бетоном, кирпичом и беспорядочно натыканными фонарями, дающими свет не ярче призрачного свечения фосфоресцирующего планктона южных морей.

Дома невысокие, и, скорей, бутафорные, ведь в них никто не живёт. По асфальту между ними не ездят машины, поэтому сквозь трещины в нём пробиваются пучки травы и одуванчики. Можно подумать, пространство помнит то, что было здесь до города.

Самым ярким памятником этого воспоминания является пустырь, расположенный неподалёку от Шпиля. Он зарос беспорядочной, как шерсть линяющего койота, порослью, кустами аконитов и вьюнками. Я хожу в это место для того, чтобы поваляться на земле и кинуть презрительный взгляд на мшистый пенёк на самом отшибе. Возможно, я как-нибудь расскажу об этом месте, если буду в настроении.

Окрестности являются смутными отражениями тех мест, которые моё тело помнит с детства, но ныне потеряло, а также всего, что оно хотело бы сохранить в своей памяти. Кое-что исчезает, кое-что достраивается, кое-что превращается в пыль.

Это всё, что нужно знать о городе. Вернёмся же к Шпилю.

В него ведёт тяжёлая массивная дверь, словно вырезанная из подлодки. Базовый этаж самый просторный, там есть удобные кресла, шкафы и полочки, ковры из шкур, картины и восхитительные кучи бардака. Бардак состоит из: а) пледов; б) книг; в) рукописей; г) письменных принадлежностей; д) инструментов для рисования; е) иного, предположительно, с безграничным потенциалом использования. В особо крупных бардакомонолитах может скрываться что угодно – в диапазоне от пушки до пудреницы.

Поскольку я не люблю, когда к моему хламу предъявляют претензии, горничной у меня нет. Вместо неё я обхожусь горшком с раскидистой монстерой – она не ворчит и ей не нужно платить жалованье.

Выше базового этажа кроется ряд небольших комнаток, в каждую из которых можно попасть с винтовой лестницы, если иметь достаточно терпения и не страдать от клаустрофобии. Входы узкие, как для кухонного лифта, и возле них нет лестничных площадок, поэтому стартовать нужно прямиком с перил. Но внутри достаточно просторно, по крайней мере, там, где я ещё не успела разместить свой хлам. Порой оттуда наружу могут выпархивать летучие мыши или бражники «мёртвая голова». Казалось, однажды я взяла всего-то парочку коконов и как-то раз закрыла глаза на живые пушистые комки в темноте ниши… и вот, теперь у меня кожисто-чешуйчатая армия. Они методично пожирают друг друга, а я занимаюсь своими делами.

Голем обитает в подвале, похожем на хранилище для выдержки вина. Там прохладно, пахнет пробкой и памятью камней, слагающих этот сумрачный покой. Я редко туда захожу, ведь у меня своя комната на самом верху.

Там есть гамак, подоконники для сидения, груша для снятия стресса и высокие, словно бойницы-переростки, окна, из которых очень удобно наблюдать за звёздами. Гамак травяно-зелёный, груша коричневая, звёзды белые, голубые и порой красноватые. Это всё, что следует знать для счастья.

Ещё за пределами Шпиля и города расположен маленький домик, я называю его «домиком у моря», но море иллюзорно. Я наведываюсь туда по особым случаям. Достаточно сказать, что внутри нет ничего кроме одной большой кровати. Вопросы?

Если их нет – мои муки творчества окончены, и можно спокойно продолжать сказ о мире сновидений и обнажённой бродяге с короткой стрижкой.

Как было приятно испачкать бумагу своими каракулями! Отлегло вроде. Что ж. Движемся дальше…

========== Конфигурация шестая ==========

Не знала, что прогулка по Шпилю может напугать кого бы то ни было. Во всяком случае, я не помню, чтобы хоть где-то хранились орудия пыток, или, скажем, замаринованные в формалине неведомые существа.

Однако мой гость едва не сбивает меня с ног, пока я сосредоточенно шарю палкой в зазоре между шкафом и полом в поисках доселе невиданных сокровищ.

– В чём дело? – сразу спрашиваю я.

– Одна из картин на стене рябит! Это какой-то портал, верно?

– Кошачья дверца, – усмехаюсь я.

– Кошачья?! Рама метр высотой! Не молчи!

– Идём туда, не волнуйся, – я спокойно встаю и направляюсь к лестнице.

Да, рябит. Кажется, будто холст трепет порывистый ветер.

– А почему картина подписана «6:15»? – немного успокоившись, спрашивает Тварь Углов.

– Священное время кормления… Вот он, идёт.

Полотно привычно расходится, пропуская огромную полосатую лапу. Потом грубую голову с торчащими клыками. Махайрод довольно встряхивается и подставляет мне шею, чтобы я прикоснулась к величайшей загадке мира: угадала, сколько раз сегодня он хочет, чтобы я его погладила.

– Эль, давно тебя не было, – я опускаюсь на корточки и принимаюсь скрести белый подбородок. Кот протяжно урчит, тычась носом в мои ладони.

– Я не понимаю… Он похож на махайрода, но пахнет обычным домашним котом.

– Он обычный кот, который живёт у моего тела. Просто Эль любит, чтобы зрители восхищались его исключительными размерами, а, Эль? – я зарываюсь носом в перекрёсток полос на его щеке.

Тварь Углов успокаивается окончательно и идёт здороваться. Вскоре к нам присоединяется и Голем. Моя модель и Эль принимаются играть в салочки с элементами реслинга. Я наблюдаю за ними некоторое время, потом возвращаюсь к шкафу.

– Давно он у твоего тела? – спрашивает Тварь Углов, от нечего делать заглядывая в зону моих раскопок.

– О, более чем достаточно. Однако он ходит сюда редко, я бы даже сказала, что всё реже и реже, – я вычёрпываю невесть откуда взявшийся пульт и продолжаю, – В реале мы с ним тоже нечасто видимся.

– Скучаешь? – Тварь Углов ложится, по-кроличьи складывая под себя лапы.

– Да, скучаю. Но меня радует, что он сыт и в тепле. И я не имею права требовать от него, чтобы заходил почаще. Всё же это я в каком-то смысле его бросила.

– Ой, да ладно. Здесь нет смысла переживать. Кошки эгоисты, да и по природе одиночки. Он будет рад видеть тебя вне зависимости от того, как часто это происходит. Вообще, если я и уважаю за что-то человечество, так это за выведение домашних кошек. Они не льстят, не показывают свою угодливость и смотрят на людей как не менее чем на равных.