Такова история моего имени. И я ношу его с гордостью.

========== Из «Бестиария». Итеры ==========

Длина: 1,5 м

Вес: неизвестен

Эти неприглядные существа есть ни что иное как паразиты самого вирта, пожирающие его сбрасываемую кожу. Вид многочисленный, редко пересекающийся с другими биомами в связи с достаточной кормовой базой, не имеющей других претендентов на её поедарие. Животное лёгкое и мобильное, с челюстями, способными продрать ослабленную плёнку миров. Из-за быстрых темпов переваривания практически постоянно голодны, но благодаря им вирт не достигает критических размеров.

Едят любую информацию, оставшуюся в зеркальном пространстве: как отпечатки человеческого дня, так и отвергнутые знания и мифы. Быстро бегают и ловко прыгают. Окрас особей серый, с тёплым, слегка бурым оттенком. Покрыты неряшливой шерстью с жёсткими волосками.

О размножении нет никаких подлинных сведений. В связи с необычным местом обитания, прежде ещё никому ее приходилось видеть детёнышей итеров, как и различить особей по половым признакам. Однообразность обликов этих существ позволяет предположить, что, возможно, итеры являются существами коллективистскими, как и пчёлы одного улья, и приходятся друг другу родственниками.

========== Конфигурация семьдесят третья ==========

Я понимаю, что ни черта не учусь на своих ошибках, когда соблазн искупаться в море становится непреодолимым…

– Ты в своём уме вообще?! – в подтверждение своих возражений Тварь Углов тычет мне в лицо (точней, учитывая разницу в габаритах, в ляжку) связкой когтей сорроу, – Я их что, мало из тебя вытащил?!

По-моему, соседство со мной превратило его в хронического истерика. Или диета из моего бла-бла слишком низкокалорийна и делает его раздражительным.

– Да ладно тебе, – успокоительным тоном бурчу я, топая по песку в самом что ни на есть приподнятом настроении, – Я в полном порядке, и сегодня так зашибенно! Или – скажи, что я не права – ты боишься воды?

– Вот ещё, бояться этого рыбьего пристанища! – он недовольно дёргает хвостом, – Смотри, ещё одна!

– Удивлена, что ты решила вылезти, – приподняв брови, говорю я Голем. Реплика в шутку охотится за набегающей волной, пытаясь зачерпнуть ладонью пену. Видимо, настал тот момент, когда она засиделась, и ей стало скучно дома.

Я решаюсь и иду в заплыв. Из-под моих ног прыскают в разные стороны маленькие трилобиты.

О, да. Сумеречное море – это древнее море во всём его великолепии. Это отголосок Тетиса, первобытной жизни, полной возможностей. И вода здесь всё ещё кристально-чистая.

Я окунаюсь с головой и выныриваю:

– Ну, кто со мной?

Голем принимается оживлённо подпрыгивать, поворачивая уши на Тварь Углов.

– Не. Не-не-не, я пас. Пас, я сказал!

– Голем, хватай его, – быстро решаю я.

– Не вздумай меня тронуть, ты, мелкая… А-а-а, как, как такое возможно?!

Голем цапнула его своими кормовыми щупальцами, так что теперь наш гость повис на её груди и может лишь бессмысленно дёргаться, как муха на липкой ленте.

– Не смей идти в воду, не…

Все его комплименты в наш адрес тонут в бессмысленном бульканье. Я помогаю сестре перехватить это уворачивающееся тело и подставляю плечи:

– Ты ни разу не плавал, ведь так? Вот, можешь держаться.

– Ещё чего! – ерепенится Тварь Углов, но тут же меняет гнев на милость, стоит мне попытаться отплыть.

Мы играем в салочки, а потом отправляемся на глубину, чтобы хорошенько нырнуть.

– Только не думай о дыхании, – по ошибке предупреждаю я его.

– Ха! Это вы у нас приезжие, так что примени правило сама, – он не знает, до какой степени нахамил, поэтому заранее обхватывает мою шею покрепче.

– Голем, ты с нами?.. Тогда вперёд!

Прямо под нами оказывается город гнорри. Навстречу выплывают две рослые особи, метра под три каждая, если считать змеистый хвост. Они принимаются закручиваться вокруг каждой из нас по спирали, пока мы не принимаемся вальсировать, словно какие-то цепи ДНК. Я знаю, что это ритуал доверия, но мой осмотрщик, кажется, чересчур усердствует.

– Всё, приятель, довольно, у нас не брачный период, – предупреждаю я, и он тут же совершает поворот прочь. Экзамен пройден, можно взглянуть на город.

Это полноценный мегаполис, возведённый из тщательно подстригаемого анамнетического скального коралла. Этот капризный и трудный в обработке материал отлично подходит для создания города. Иногда гнорри изощряются и даже выводят на рынки крепкую посуду и предметы интерьера, изготовленные схожим образом своевременной стрижки.

Увы, несмотря на причудливую архитектуру, остаться здесь надолго себе дороже: гнорри страсть как любят опасных тварей и часто держат их как домашних животных. На окраинах, словно бродячие собаки, бегают ракоскорпионы, а между домов вертятся полуприрученные дидихтисы – Мигрирующие Охотники Сумеречного моря, от пяти до десяти метров каждый, с челюстями острыми, как хирургические скальпели. Этих сильных рыб используют для перевозки грузов и для сноса устаревших построек. Ну и иногда им скармливают любопытных гостей – правда, это моя, авторская версия. И, думаю, я не буду проверять её состоятельность.

Мы покидаем город, попадая в тёплое течение. В этом районе абсолютно другая флора и фауна: толстенные водоросли, изящные медузы, актинии, морские ежи. Если мы проплывём ещё немного, то ощутим всю многогранность глубины, в которой копошатся рыбы из ночных кошмаров, саблезубые, с бессмысленно выпученными слепыми глазами. Когда я вижу их, я наполняюсь сладкой детской дрожью, дрожью тех времён, когда мир казался огромным и неизъяснимо загадочным.

С тех пор мир порядком уменьшился до кольцевого маршрута «дом-работа» и потерял несколько тонн своего шарма, но я всё равно по старой дружбе продолжаю в нём жить.

Мы оплываем город гнорри и возвращаемся как раз к домику у моря, ложась на доски причала. Небо цвета новорождённого мышонка, невероятно успокаивающее. Голем периодически повиливает мокрым хвостом по дереву – будто рыбу шлёпают туда-сюда.

– Слушай, а куда ты так рванула в тот раз, когда на всех парах прикатился твой знакомый дример? Случилось что? – спрашивает Тварь Углов в промежутке между двух вылизываний.

– О… У Дюны родился детёныш, – отвечаю я, – Ты знал, что если положить одну руку за голову, другую на живот и выдохнуть, можно ощутить сердцебиение под рёбрами?

Вместо ответа он встряхивается:

– Не совсем моя поза по ряду причин… Так что, повозилась с маленьким?

Я скашиваю на собеседника глаза:

– Сказать, как, на мой взгляд, образовался мой материнский инстинкт?

– Валяй.

Я откашливаюсь, готовясь изобразить два голоса:

– Представь себе. Что-то вроде программного центра, финальная шлифовка образцов. «Слышь, Майк, чё-то я начал загрузку проги, а она виснет. До 20-и доползла – и в глухую оборону» – «Какая, нафиг, прога?! Домой пора!» – «Ну этот… как его… материнский инстинкт. Возня с пупсиками и всё такое…» – Мы так ночевать на работе будем, Боб! Заканчивай уже! Какие-то файлы закачались?» – «О, да, любовь к животным» – «И к их детёнышам?» – «Ну-у…» – «Вот! 20% это уже неплохо, остальное по ходу пьесы!» – «А если образец не захочет размножаться?» – «А что их, мало, что ли? Не захочет – и чёрт бы с ним. Пошли лучше по пиву закажем, вырубай тут всё!» – я делаю драматическую паузу, – И… Конец. Жила она долго и счастливо.

– Милая сценка. Голем, поди сюда! Напиши мне рассказ про ваш ненормальный материнский инстинкт к генетически неродственным видам, да так, чтобы меня на слезу прошибло! Сможешь?

– А, точно, – спохватываюсь я, – Дюна как раз тоже подарила мне идею. Я совсем забыла с этой… её причиной.

– М-м, зато сейчас я знатно поем! – удивительно, но не обижается на задержку с едой Тварь Углов, – Дюна, Дюна… Это та, которая забеременела от инкуба? Циветта.