– Эх… Путь к Хель тернист. Но, думаю, с чутьём мононоке ты его благополучно преодолеешь.
Я в ложном жесте уверенности подняла вверх большой палец. Тоннель между этими мирами полон точек Невозврата как кекс, в который по недосмотру высыпали добрый мешок изюма. Не хочу и вспоминать, как преодолела этот путь в прошлый раз. Бр…
– Всё будет хорошо! – перед уходом принялась успокаивать Люту Океана, – За всеми-всеми птичками Хель ухаживает моя мама! Она добрая и ласковая, держись её – и всё будет хорошо!
– Твоя мама… Мёртвая? – зачем-то уточнила Лютик.
– Умерла, когда забеременела мной. Долго рассказывать. Я – здесь, она – там. Передай ей привет, скажи, что я очень её люблю… Ой, не плачь, не надо!
– Я… обязательно…
– Кали, эй! Вот твоя рёва, я пошла, – драконья дочь подмигнула нам на прощание и помахала ручкой, когда врата открылись. И мы долго, беспросветно долго летели безо всякой опоры.
С каждой секундой, уворачиваясь от точек Невозврата, я чувствовала, что Люте становилось всё лучше. Царство мёртвых на то и царство мёртвых. Только бы удалось договориться с Хель…
Но сначала с её замом.
– Да ты, видно, с катушек слетела, – тут же услужливо подкинула мне идею Модгуд, поигрывая лежащим на плече топором. Люта в это время как ни в чём не бывало месила морду Гарма – гигантского сторожевого четырёхглазого пса, который, в её представлении, судя по всему, ничем не отличался от суперпушистого лабрадора.
– Да… спасибо, – натянуто улыбнулась я, – Так что, пустишь меня к своей леди-босс?
– Эх… А чего нет, мы ведь знакомы, да и я не имею права принимать решение по приёму мертвецов. Я просто защищаю мост от воинственно настроенных… Хы-ы, а тебе идёт!
– Собачка теперь с полоской! – Люта отыгрывалась на мне за сбежавшую зверюгу Модгуд, вычерчивая на моей морде полукруг угольком, утащенным из Пристанища Огня.
Всё. Собачка устала быть собачкой.
Я приняла человеческий облик, с удовольствием разминая немного занемевшие пальцы.
– О-го-о-о, – выдохнула моя белокурая проблема с двумя хвостиками, – Как классно! И правда не собачка!
Нет. Как ни крути, а дети это всё же не моё. Благо, ждать аудиенции к Хель не пришлось.
Хозяйка царства мёртвых предстала перед нами во всей своей красе, стоило нам только перейти разъединяющий нас мост.
– Ты… Как теперь зовёшься?
Что за идея-фикс обязательно как-то меня назвать? Они сговорились?
– Кали, – ответствовала я.
– Хм. С этой меткой и по твоей природе я назвала бы тебя Эклипс.
Я и не предполагала, что Хель свойственно чувство юмора. К слову, я не стёрла полукруг тогда и иногда рисую его до сих пор.
– С чем пришла?
Люблю конкретику. Никаких тебе разговоров о погоде…
– Эта девочка из зеркального измерения.
– Я вижу. Такого не должно было произойти. Дитя, ты осознало свой конец? – мёртвый глаз направился к Люте. Та бесстрашно кивнула.
– Итеры едят мёртвое пространство. Когда я её нашла, она не осознавала своей смерти, – заговорила я, выпрямившись, – Она осознала свой конец не там, а в вирте, а значит…
– Кали, я знаю закон, – Хель улыбнулась подвижной частью лица, и я увидела в её глазах странную грусть, – Я согласна с причиной твоего прихода, несмотря на то, что ты нарушила естественный ход вещей… Но эта малышка стала исключением, и ты просто не могла поступить иначе. В тебе живо всё самое лучшее от твоего прошлого «я», несмотря на демонический компонент. Лично я не сомневаюсь, что я вправе забрать к себе новую птичку, но… Тебя опередили, – Хель могучей рукой подобрала полы одежды, и я увидела трёх итеров у её трона. Заметив меня, они отвратительно заклацали своими объёмистыми пастями.
– Они согласны на мои условия, – пояснила Хель, – Итеры пришли раньше, и мы всё с ними обсудили. Ты вмешалась и пробралась сюда – ты и станешь решением этой проблемы. Они заметили, что ты мононоке, но держишь свою силу в узде. Кроме того, ты разделена на две половины. Им интересно, сможешь ли ты одолеть их, ослабленная после переходов.
Да. Не зря она дочь бога хитрости и обмана.
– Мне страшно, не отдавай меня им! – прижалась ко мне Люта, и я ощутила вспышку где-то очень глубоко в себе.
Да как они посмели. Видимо, дурная слава об итерах идёт вовсе не от их кошмарного облика. И я поняла, почему многие считают, что они есть ни что иное как изуродованные людские страсти.
– Отлично. Пусть так.
– Если ты потеряешь человеческий облик, то будешь отпущена в верхние миры и продолжишь жить как знаешь. Если же ты умрёшь – девочка станет их добычей. Выиграешь – правда твоя. Да выпадет нам честный жребий! – она хлопнула своей широкой ладонью по подлокотнику трона, – Начинайте.
И во мне родилось тёмное пламя. То самое пламя, которое рождалось в моём носителе лишь изредка, когда не получалось достучаться, даже приводя логически безупречные выкладки. Во мне проснулось животное, чистое, как первый снег и одновременно способное искупаться во вражеской крови. Сколько раз мы не давали ему просыпаться? Сколько раз подавляли его, уговаривая себя, что это правильно, что иначе мы обидим других и потом будем жалеть? Сколько раз мы не могли есть и спать, извиваясь и судорожно дыша от пламени, которое кислотой растекалось по венам и просило себя выпустить?
Мы думали, оно может только разрушать, выжигая всё живое на своём пути. Но нам и в голову не приходило, что эта чудовищная сила, теперь находящаяся под моим полным контролем, способна помогать сражаться за правду.
О, пробуждаемая недостойными, твоё время пришло!
Поняв, что я не теряю контроля и обдумываю каждый удар и бросок, итеры испугались. Я порвала одного в клочья – и двое других поспешно отступили к Хель, боясь испачкаться или сгореть в тёмном пламени, извивающемся на моём хребте и плечах.
– Вернись назад! Ты сможешь!
Люта. А ведь я могла бы поддаться… До края – лишь шаг, он манило, как зыбкая граница сумасшествия, как животное начало, не забытое моим телом. Оно не обжигало, а ласкало меня, словно опытный любовник, обещая всё то, чего я получала в дефиците. Я почти слышала уверения в том, что меня обнимут и больше не отпустят, и я, снова став маленькой девочкой, засну бесконечным сладким сном в утробе чудовища.
Но, если я так сделаю, какое я буду иметь право называться человеком?
В тот самый миг, когда истошно кричала каждая клетка тела, я осознала свои границы. Я хотела быть человеком – не обезумевшим от боли и ярости чудовищем, но и не бесхребетным, стелящимся перед всеми человекоподобием.
Я – в этом промежутке. Я была обязана выжить и сохранить себя. Найти способ не сдаться. Тогда этим способом была девочка, которую я спасала.
… Когда я сидела на коленях, судорожно дыша и вымаргивая из глаз алое марево, я слышала Хель где-то на самой границе сознания. Но, стоило Люте коснуться меня, как я окончательно очнулась.
– Эй, эй, смотри, – девочка закрыла глаза ладошками, и, улыбнувшись, начала считать, – …семь, восемь, девять, десять… – потом она убрала руки и улыбнулась ещё шире, – Одиннадцать. Ты стала моим номером «одиннадцать».
– Одиннадцать, – озадаченно повторила вслед за ней я, а Люта обняла меня на прощание.
– Идём со мной это не больно, – к девочке подошла одна из служанок Хель, отвечающая за птичник.
– Видимо, вы Сараби, мама Океаны? – сразу же сориентировалась Лютик, – Она передавала привет! И… наклонитесь, пожалуйста, это на ушко, – попросила они женщину, и, пока они шептались, я искала в себе силы встать, с удивлением обнаружив, что итер на вкус напоминает варёную морковь.
А потом Хель подхватила ребёнка на руки и превратила его в птичку.
– Я познакомлю тебя с остальными. Ты заведёшь друзей, и больше ничто не будет тебя печалить, – это было то, что я услышала напоследок, пока ожидала открытия своего портала.
Но не последнее из услышанного в ту сумбурную ночь.
Сидя на белой руке, здесь, в царстве мёртвых, живо и весело запела свою первую песенку молодая канареечка.
