Кажется, он был удивлён больше всех. Неудивительно, он знал нашу мать, когда она была ещё ребёнком.

– Холли… Холли, что ты… Что ты с собой сделала?

– Холли больше нет, – сказала я, решив, что лучше обойтись без переходов и деликатности, изложив ситуацию прямо и понятно, – Я родилась из её плоти и крови. А из остатков сделала её, – я указала на Голем, которая по-буддийски спокойно наблюдала за невесть откуда взявшейся здесь бабочкой.

– Но… как же…

– Всё в порядке. Носитель жив. Мы следим.

– Это неправильно, – взял слово один из Старейшин. Его мантия, похожая на струящееся по плечам жидкое олово, очаровывало взгляд, – Вы должны снова слиться.

Голем тут же уставилась на меня своим пустым лицевым диском. Видимо, возможность такого варианта развития событий пришла ей в голову впервые.

– Нет. Так не выжить, – сразу же взяла на себя функцию губозакаточной машинки я.

– Вы должны!

– Мы никому ничего не должны, – я лишь покачала головой на этот бестолковый призыв.

– Холли Уитни, решением Совета мы приказываем тебе принять исходную форму! – зарычал на нас старец с густейшими бровями, но, увы, только обрызгал свои одежды слюной.

– Что? Вещь названная есть вещь прирученная? – почти игриво переспросила я, пока испуганная его криком Голем тихонечко выглянула уже из-за моей ноги, – Но вы ошиблись. Наша мать придумала это имя. Точней, она придумала – а вы исковеркали ещё больше положенного. Она хотела зваться Кали. Значит, теперь это и будет моё имя. А мою сестру зовут Голем. Ни я, ни она больше не вернёмся в организацию. Охота закончена. Ранги закончены. Теперь мы сами по себе… Прости, Юнон. В случившемся нет твоей вины.

Бывший наставник нашей матери растерянно переводил взгляд то на меня, то на мою реплику. Он выглядел – да и сейчас выглядит – как подросток лет тринадцати, в одежде монашка, с зеркальной лысиной, над которой так любят хихикать его подопечные. Я знала, что он хороший. Тёплое чувство привязанности и благодарности вот уже который год жило где-то у нашей грудной клетки.

Но он смотрел на меня… слишком внимательно. Не разглядывал меня, а прямо глаза в глаза. Однако выплюнутый сигнал тревоги принадлежал вовсе не ему.

– Мононоке! Выстроить защиту!!

Против меня мгновенно ощетинился целый музей легендарного оружия. Молчаливые прицелились шарами плазмы и душестрелами, сотканными из их собственной энергии. Мы с Голем менее чем за секунду оказались в окружении недоброжелателей, готовых в любой момент отрезать от нас части, более всего необходимые для жизни.

Мононоке? Бред! Нужно это уладить. Я не поднимала рук и старалась сохранять спокойствие.

Значит, они полагали, что я мононоке.

«Разгневанный дух» – вот как это переводится. Я слышала об этом…

Между дримером и его Стремлением существует очень нежная, можно сказать, даже интимная связь в высшем смысле этого слова. Стремления с возрастом, однако, могут меняться, ведь детская любовь гибкая и безбрежная, словно океан. Позднее, когда Стремление по какой-либо причине исчезает, дример может испытывать фрустрацию и боль. Особо чувствительные утверждают, что в такие моменты от них просто ускользает смысл жизни. Но некоторые вместо скорби и залечивания ран стремятся углубить свою боль. Испытывают ненависть и злость от потери. Превращаются в мононоке, существ столь же сильных, сколь и непредсказуемых в своей фонтанирующей ярости.

– Я не хочу сражаться. Позвольте мне уйти, – попросила я, почувствовав какое-то мутное шевеление в груди, абсолютно мне не понравившееся.

– Вам нужно вернуться в исходную форму.

Я перевела глаза на Юнона в поисках поддержки.

– Пожалуйста, – почти что моляще произнёс он.

– Нет.

Сгустившийся над амфитеатром воздух дал мне понять, что мне не собирались прощать неповиновение.

Один из них стремглав совершил пару магических пассов – и одним движением перерезал мою связь с носителем.

Это была не игра. Не тренировка. Не в их силах было меня заставить – но в их власти было меня убить.

Если я, будучи оторванной, не отыщу дорогу назад, мы с Голем перестанем существовать, и наши образы растерзает вирт. Что приключится с носителем, оставленным в настолько сложный период жизни, мне и подумать было страшно. Не сейчас, не в такой депрессии!

Что ж. Раз уж я мононоке, ни к чему их разочаровывать.

– Не надо было этого делать, – почти снисходительно пробормотала я, с неизбежностью молнии настигнув горе-акушера и вцепившись видоизменившимися волчьими зубами в его руку. Поскольку связи с носителем теперь не было, я моментально начала поглощать энергию из него.

«Стоять, не то я его покалечу!» – сразу же дала понять я, сжав добычу до хруста, стоило им попытаться приблизиться.

«Я хочу домой! Очень страшно, хочу домой!» – повисла в эфире ментальная просьба Голем, – «Дайте нам уйти!»

– Мастер Осакарей…

– Опустите оружие! – мой рукастый захрипел от боли, но я знала, что он не отпустит нас просто так. Обязательно совершит финт… Но и я не обещала освободить его руку без финта!

По моим напрягшимся мышцам спины и шеи он не сразу понял, что происходит, и в следующую же секунду я перебросила его через себя, предоставляя членам Совета честь принять подачу. И выскользнула из окружения.

Поначалу мне показалось, что я волнуюсь за Голем, но мне именно показалось, ибо она прошла прямо сквозь преследователей, словно нейтрино через земной шар. Видимо, она всё же плоть плоти моей и что-то умеет, решила я тогда.

– Поймать! Уничтожить!! – сотрясалась в мой адрес окровавленная, но настроенная крайне решительно рука.

Я предприняла попытку превратиться в животное – и заметила на груди блокирующий глиф. Класс. Успели, значит. Рядом на задние конечности вскочила Голем и изменила своё тело на мужское, притом повышенной мускулистости.

– Так держать, детка, – я ощерилась и снабдила когти режущей кромкой.

Выглядели мы настолько нелепо и настолько неподготовленно к обороне, что доблестные строи наших уничтожителей смяли атаку, подозревая подвох.

Как ни странно, к моему вящему изумлению, подвох действительно обнаружился.

– Отпустите их, – с трибун позади меня спрыгнула фигура в тяжеленных ботинках с толстой платформой, – Вы окружены, ни с места!

К нам с Голем подбежал довольно матёрый, хоть и молодой тигропламень. Над его хребтом вился жаркий дымок, готовый превратиться в огонь в любую секунду.

– Вы не посмеете… Да кто ты такой?! Юнон, твои дримеры окружили нас! Они должны быть лишены своих значков и рангов!

Позади Совета я чётко различила не менее сотни юношей и девушек, стоящих на изготовке.

– Что, хотела повеселиться без меня?

– Верста ты бесстыжая, – с облегчением узнала я парня с синей прядью у виска.

– Они защищают товарища, – в то же время ответил на гневную реплику Юнон.

– Не им решать, кого мы казним, а кого нет!

– Мы – часть системы, – мой старый друг вышел вперёд, – И пока мы вежливо просим. Наша коллега приняла решение жить в таком виде. Она имеет право уйти. Если вы не позволите, мы, самые опытные дримеры вирта, сложим свои полномочия, и тогда не мы, а вы будете поднимать свои августейшие задницы и шнырять по человечьим кошмарам вместо нас.

Я улыбнулась. Иногда Дирк становился просто императором цветистой мысли.

Из стана в мантиях исходил только бессильный скрежет зубов. Потеря такого количества воинов не сулила бы ничего хорошего. Рук итак не хватало, многие работали на пределе сил и возможностей.

– Так вы согласны? – Дирк погладил своего подбежавшего питомца. Тигропламень утробно заворчал, оглядывая амфитеатр.

– Мы согласны.

– Зашибись. Проглот, фу. Хороший мальчик. Ребят, они сказали «да», валим по казармам!.. Как теперь твоё имя? – он обернулся ко мне.

– Кали, – я втянула когти и пригладила волосы, чтобы успокоиться. Голем последовала моему примеру и пошла обнюхиваться с Проглотом.

– Забавно, – Дирк усмехнулся, когда мы вышли из амфитеатра, – А тебе идёт… И новый облик ничего. Теперь принципиально никакой одежды?