– Что на этот раз? – он сдувает чёлку с носа и создаёт из части бумаг вполне себе ровную стопочку.
– Для начала я хотела спросить, как у тебя дела, – притворно расстраиваюсь я.
– Как сажа бела, – тут же огрызается он.
Что я могу поделать? Социопаты, похоже, моя узкая специализация.
– Пусть так.
– В твоей ауре что-то поменялось, – он даже дёргает носом. Я слегка улыбаюсь при слове «аура», давно не слышала этого эзотерического словечка.
– Я близка к своей цели как никогда, Роборос.
– По мирам ходят сплетни, что ты кетцаля объезжала. Бред, как мне кажется, – его тон становится дружелюбнее, и вот результат – бумаги снова разложены на прежние места.
– Было такое.
– Серьёзно?! То есть… нафига? – он изо всех сил пытается скрыть своё любопытство, и я засчитываю его праведные труды в этом направлении.
– Религионеры.
– А, эти… – разноцветные глаза тут же закатываются, – Один недавно дежурил над моей кроватью в больнице. Со своими песнями и плясками… Ну, знаешь, чего тебе объяснять, – Роборос шевелит пальцами, будто играет на пианино, – Сковорода для меня смазана, печь затоплена, но если бог захочет – я тут же вернусь. Ха!
– Так вернись и скажи ему, что ты об этом думаешь.
– Ты издеваешься? Они и слушать не станут. В колонку «чудо» впишут, и я всю оставшуюся буду падать ниц перед этим просвящённым словно дрессированная собака. Нет уж! Я повременю.
– Надеюсь, недолго, иначе носитель может умереть.
– Я знаю.
– И ты станешь новой птичкой Хель в Мокрой Мороси.
– Не стану. Академия защищает своих учеников. Власть Хель сюда не простирается.
– Это в том случае, если ты на момент смерти будешь здесь, а не где-то ещё в поисках материалов.
Он быстро складывает два и два, и, наконец, сдаётся:
– Ладно, не нуди. Я свой предел знаю, я успею вернуться… Чего сама пришла?
– Я теперь живу на берегу Сумеречного моря.
– Могла просто послать пригласительный… Шучу, – он открывает свой кейс, – Вот. Только не увлекайся.
Ему легко говорить. Карандашами, пастелями и маркерами Робороса в вирте можно рисовать целые миры. Мне хочется освежить обстановку, но я пускаю слюни на все его разработки разом. Однако и о правилах игры забывать нельзя.
– Покажи мне что-нибудь новенькое, – я вовремя вспоминаю о столь необходимом poker face.
Роборос согласно кивает, выдвигая отсек с довольно объёмистой палитрой:
– Думаю, где-нибудь у себя ты решишь сделать плитку. Средиземноморский стиль и всё такое. Смотри, – он ловко набрасывает на бумаге ряд квадратов и пускает в ход маркеры. Чистый лист моментально преображается. Передо мной теперь матовая плитка цвета слоновой кости, с декоративными трещинами и потёртостями. Роборос рисует также мох и корни растений, следы мышиных коготков и подтёки дождя – и всё это на квадратах 3x3 сантиметра. А потом отрывает участок от исходного листа и подаёт мне готовый образец.
– Это восхитительно… А эти? – я указываю на толстые карандаши.
– Грубые текстуры. Битый кирпич, глиняные черепки, галька, россыпи костей.
– Этих я тоже возьму, – тут же заявляю я, глядя, как его зажирает жаба и он старается не моргать, лишь бы скрыть это.
Я отбираю понравившуюся канцелярию в небольшую пирамидку. Этого хватит, чтобы освежить Шпиль и его окрестности, а также установить новые оборонительные барьеры в дополнение к защитному куполу. Я бы и сама могла бы с этим заморочиться, но должна буду провести не одну ночь, придумывая и применяя. К тому же это очень истощает запас жизненной энергии, а я до сих пор не совсем окрепла после контакта с нервной системой кетцаля.
– Всё? – несколько грубовато интересуется Роборос, и после одобрительного кивка закрывает свой кейс со рвением человека, задраивающего разгерметизировавшийся отсек на космическом корабле. Я создаю тубус и жду, пока хозяин материалов рассчитает меня.
– М… Эти, да вот этот, и плюс растушёвка с перьями… С тебя 15 соулов и 2 крипы.
– Это ограбление средь бела дня, – вполне резонно замечаю я.
– Тогда откажись от чего-нибудь, – тут же предлагается мне.
Я представляю себе радость Голем в том случае, если я принесу эти сокровища в полном комплекте, и начинаю торговаться.
– Моё тело пока не способно выбросить столько энергии. Даже половина оговорённой суммы вызовет сонный паралич и приступы слабости на день или два.
– Для меня их сделать тоже не зубочисткой в зубах поковыряться, знаешь ли, – заводится Роборос, – Я вообще в коме!
– Давай не будем мериться яйцами и яичниками, – примирительно бормочу я, – Слушай, а смешанный платёж тебя устроит?
– У тебя есть запас душесосудов? – оживляется он.
– Нет, я ведь уже давно не дример, и стараюсь никого не убивать.
– Блин… Что тогда?
– Я буду позировать тебе. Думаю, это стоит трети суммы.
– Не стоит, – более чем уверенно говорит Роборос, сканируя меня с ног до головы.
«Тоже мне нашёлся великий ценитель, мать твою!!» – орёт что-то во мне, но виду я не подаю.
– Аврора бореалис.
Кажется, химик не верит своим ушам.
– Как? Разве живые люди могут…
– Я тренировалась перед приходом сюда, – киваю я, – И готова рискнуть.
Аврора бореалис. Вывертень. Душа наизнанку – вот её имена. Навык, способный распылить по всему вирту вздумавшего применить его. Насколько я знаю, это самое красочное умение из тех, для практики которых не нужно оружие или тайное знание. И Роборос не в состоянии отказаться.
– Ты серьёзно намерена это сделать? – на всякий случай переспрашивает он.
– Так мы договорились?
– Да… Но если ты не сможешь вернуть исходную целостность – я тут не при чём и не буду должен собирать твои клочья по миру сновидений!
– Мне бы не хватило наглости просить о чём-то подобном, – я устраиваюсь поудобнее, – Если ты готов, то постарайся не моргать.
– Сейчас, – он складывает мои покупки и подгребает все свои вещи под себя, зная, что аврора бореалис способна разметать всё окрест не хуже среднестатистического урагана. Иногда оно даже может использоваться как атака для крайнего случая, и тогда тот, кто её использует, в своей отваге и безумии может превзойти знаменитых берсерков.
Я удобно устраиваюсь на полу его лаборатории. Роборос хочет что-то сказать относительно моей ленивой полулежащей позы, но тут же закрывает рот. Такое положение тела, по идее, не позволит мне распылиться до точки невозврата.
Я прикрываю глаза и начинаю беззвучно шептать, сплошным текстом, как конкретные, так и абстрактные слова, позволяя им сливаться в практически бессмысленный текст. Где-то там – мои первые деньки в мире сновидений, моё первое превращение, моё первое золотое тело…
От кожи отделяется почти невидимый дымок, потом ещё и ещё. Пространство вокруг начинает светиться. Меня сотрясает дрожь, но это очень приятное чувство. Я рассеиваю себя порциями, а энергия скатывается в комки, слипается в образы. Надо мной появляется туманный силуэт огромного волка, которого разрывает пополам вдоль могучего тела, и две новообразованные головы исступленно рычат, становясь крыльями, покрытыми кожей и почками готовых развернуться перьев. Встаёт на дыбы лошадь. В радужном сиянии мечутся летучие мыши. Отблески всё интенсивнее. Меня неистово выгибает, будто пространство вздумало сделать из моего позвоночника лук. Цвета сливаются в золотой, и когда я вижу, что породила, мои зрачки сами собой расширяются от удивления.
Это она, с удлинённым каре, фиолетовой прядью в косой чёлке и в форме дримера. Корсет, наплечники, широкие штаны из парусины и глаза. Мои серые глаза. Её серые глаза, но без моего металлического блеска. Тёплые глаза, полные нежности и сострадания.
Наша с Голем мать. Я почти вижу её бейдж…
Нельзя! Пути назад нет. Я больше не пущу её в эту реальность. Она погибла, рожая нас.
Прости, плоть плоти моей. Я должна уничтожить тебя снова.
Полная метаморфоза мне сейчас не под силу, но челюсти согласно вытягиваются, а уши заостряются с этой восхитительной ноющей болью. В этот же момент золотистый образ, сосущий мою энергию, вытаскивает из кармана карту перевоплощения.
