– С…спасибо, – я ерошу и снова укладываю волосы, а потом опять их ерошу, будто бы они в чём-то провинились.

– Не знаешь, что произошло? Кетцаль это оружие. Его использовали во времена, когда человечество начало заявлять права на здешние территории. И, вероятно, этого зверя использовали тоже.

– Я знаю… Рино меня предупреждал, что пользоваться заклинанием нужно крайне осторожно… Но я не знала, что я… Что пробудятся мои силы мононоке.

– Если ты полностью потеряешь контроль над своей злобой – то умрёшь как личность. Ты будешь не более чем обезумевшим от ярости животным, потерявшим всякие ограничители.

– Я не виновата. Это спасибо миру. Спасибо миру за то, что превратил меня в зубастую гниду, – я приобнимаю подбежавшую Голем и беру вторую глясару.

– Ты и правда бываешь на редкость зубастой. Но в тебе немало и хорошего. Я сомневаюсь, что мир в состоянии тебя сломать. Не теперь. Ты отработала систему сопротивления, но бывают моменты, когда нужно просто выплеснуться… Кстати об этом. Должен выйти неплохой, энергетически насыщенный рассказ. Что-то же должно восстановить мою утраченную демоническую гордость, компенсировать то, что я понабрался от тебя милосердия!

– А я-то терялась в догадках, когда же ты попросишь оплату за свой сеанс психотерапии, – я наконец-то встаю.

– Я попрошу двойной счёт. Один с твоей болью, второй с традиционным осмеянием человеческой глупости. По рукам?

– Да, – киваю я. Это достойное наказание за то, что я при помощи кетцаля едва не растоптала невинных животных.

– Но прежде чем ты приступишь, подумай, не нужно ли тебе сделать что-то ещё… Эй, вот так сразу, без интриги?

Я иду к уху кетцаля. Он уже движется вперёд, как обычно, словно бы ничего и не произошло.

– Прости меня, – говорю я, прижимаясь к изящной округлой ушной раковине. Конечно, он не ответит мне, и, может, вовсе не поймёт, но что услышал – это точно.

– Я заберу это обратно, – моя рука ложится между морщин, – То, что ты выпил, из-за чего сменил знамёна.

– Оставь, ему не повредит ни сила мононоке, ни какая-либо ещё, – предлагает Тварь Углов.

– Это моя тьма. Мне её и нести, – легче закрыть глаза, пока обратно по мышцам и сухожилиям пробирается тошнотворно тёплое пламя, ждущее своего часа чудовище, радостное от возможности жить в чужом теле.

Что ж. Дело сделано, и, хоть меня слегка мутит от всего произошедшего, пора отбывать наказание.

Комментарий к Конфигурация пятьдесят девятая

Рассказы:

https://ficbook.net/readfic/11866461

https://ficbook.net/readfic/11866488

========== Конфигурация шестидесятая ==========

Гряда холмов окутана в гиацинт и антрацит. Я смотрю на них уже третью ночь, но, видимо, они не планируют кончаться.

Поначалу они мне даже нравились, такие сглаженные и крупные, как устроившиеся на ночёвку коровы. А теперь мы, чертыхаясь, обходим это стадо по лихо изогнутой траектории. Представляю, каково индийцам с их почитанием этого спокойного животного, предпочитающего принимать солнечные ванны посреди проезжей части.

– Ты устала, – зачем-то напоминает мне Тварь Углов, – Тебе бы поспать.

– Нет, пока мы не обойдём эти треклятые холмы, – на последнем издыхании упрямлюсь я.

– Как знаешь. Я в Шпиль.

– Вали, вали, – машу рукой я, с силой зажмуривая глаза. Перед ними плывёт, будто из-под век стекает молочные кисель. Совсем уморилась. Кластерные головные боли превратились в монотонный, но неизбежный отбойный молоток. Ещё немного – и научусь получать от этого долбежа мазохистское удовольствие.

Я усмехаюсь, представляя, как меня, словно наркомана от дозы, оттаскивают от крайне удивлённого кетцаля. Вот это было бы зрелище. Должно быть, ещё более захватывающее, чем мой монолог под мут-дью в Волчьей Шкуре.

Ага. Нашла, что вспомнить.

Я мысленно пропускаю думы через шрёдер, но они неведомым образом выживают. Хуже тараканов.

Если я буду стоять в таком состоянии, не ровен час грохнуться вниз. Так что я топаю с переносицы на лоб и сажусь в позу лотоса.

Бесстыжие холмы никак не кончаются. Уж и не знаю, за что я на них взъелась. Не важно. Просто хочу, чтобы они закончились.

Здешнее пространство дикое и точно мне не подчинится. Я не могу сделать даже прохода. В принципе, кетцаль может вскарабкаться по ним, но тогда сохранить целостность города не помогут никакие усилители. Так что отбой, топаем по равнине.

Я ложусь, глядя на них, и, как мне кажется, прикрываю глаза всего на секундочку…

Чтобы оказаться запертой в теле крохотного животного наподобие землеройки. Царит ночь, я карабкаюсь по странному сегментарному стволу. Кто-то ломится через папоротники. Я замираю, вжавшись в ветку. Это определённо стадия глубокого сна, но очень, очень яркая. Как и горящие голодным огнём глаза раптора, показавшегося в свете масличного месяца.

Срез мелового периода исчезает так же быстро, как и появляется следующий. Это тело принадлежит изящной обезьяне с удлинённой мордой. Она ищет фрукты, насекомых, ящериц и съедобные листья – сгодится всё. Я чувствую биение сердца в её животе, и биение жизни в этой жизни. Я чувствую тёплый ток крови, крови тысяч и тысяч поколений. То моя родословная, то история человечества.

Следующее тело пробует удержаться на задних лапах. Оно хочет подняться повыше, взглянуть на то, что кроется за пышной саванной травой. Тысячи лет прочь – и мечта исполняется. Я обнажена, несколько голодна и упоительно волосата. Я только что нашла остатки пиршества саблезубых тигров. Настало время пробовать мясо.

А вот я и сама добываю вожделенное красное золото, выгрызая его из колыбели мышц и сухожилий крупными сильными зубами. На другом этапе на мне появляются так любимые людьми и по сей день закрывающие тело тряпки. Жаль. Видимо, я так и не узнаю, зачем они их всё же напялили. Зато пригождается – планета холодает.

Следующий скачок швыряет меня в снег. Я одна, в лесу, и, судя по всему, заблудилась. За мной идут, и я чувствую это спиной, чувствую глубоко зарытой в гены сенсорной дугой, наследием рыб. Это ужасает и восхищает одновременно.

Мне придётся обернуться. Иначе я умру в незнании того, что же меня убило.

Это волчица. Очень большая, с лобастой головой. В её пасти висит щенок, из бока которого торчит стрела. Её дитя убило моё племя. Она знает и отомстит. Непременно. Она должна. Это не займёт много времени: я ребёнок и у меня нет оружия. Она бережно кладёт холодеющее тельце на снег. Зарывает передними лапами, не спуская глаз с человечьего детёныша, замершего от животного ужаса. Потом подходит и берёт девочку в зубы, удерживая за капюшон сшитой из оленьих шкур куртки. И несёт прочь из мира, оцепеневшего от холода. Прочь от смерти. Прочь от людей.

Когда девочку находят, совсем одну, она помнит, как стоять на задних лапах и лопотать на нелепом человечьем языке. Но что-то изменилось. Повзрослев, она вырезает из кости кулон в виде волка. И больше не сгибается перед обстоятельствами. Сражается за свою правду до последнего. Отвоёвывает право выбирать, кого любить. Не верит в предрассудки и предсказания по перьям и камешкам. А ещё она охотится. Терпеливо и осторожно, выслеживая добычу днями. Когда ломается копьё, когда теряется в глубоком снегу нож – она бросается вперёд и выгрызает то, что хочет, выцарапывает ногтями, а её карие глаза загораются жёлтой предрассветной луной.

У неё рождаются дети, и, кажется, что эта ветвь носит безумие, впитанное с волчьим молоком.

Ужасные волки вымирают; их вытесняют люди и шакалы с койотами. Потомки девочки, потерявшейся однажды в лесу, вымирают тоже. Их не получается посадить на цепь, ведь они либо перегрызают ошейник, либо разрывают при попытке горло. Они встают, как бы ни била их жизнь, и пока одомашненные льстят и жмутся к дому, снова и снова выворачивают всё своё существо в небо, к далёким равнодушным звёздам.