– Помощь, – заученно сказала я, нашаривая замок от клетки, – Тише.

От моей попытки открыть клетку ближайшие прутья моментально покрылись персональными глифами – плохо дело.

– Этот замок может открыть только тот, кто его создал, – раздалось из темноты.

Это был Руйн, опёршийся на косяк двери.

– После того, как ратты узнают, что он сделал с их принцессой, они растерзают его в клочья.

– Да, я в этом почти не сомневаюсь… Выйдем? Ты её нервируешь.

Очутившись на улице, я с опаской взглянула на половину луны, висевшей уже достаточно высоко.

Протяжно завыла Мунлайт; ей вторил нестройный хор голосов по ту сторону крепостной стены.

– Останови его.

– С какой стати я должен тебе подчиняться? – он мимолётно вздёрнул густые брови, – К тому же это выходит за рамки моего контракта.

– Каковы условия твоего призыва?

– Делать, что прикажут и не мешать принятию самостоятельных решений. Он должен сделать выбор – без моего участия… Кстати, а разве дримеры вмешиваются в ход вещей других миров? Сама нарушаешь – и смеешь меня учить. Ай-ай-ай.

Я сбила ладонью его насмешливо грозящий палец, когтем почти касающийся моего носа:

– Ты такое же уродство, как твой хозяин.

– Я демон, крошка. И я не планирую никого насиловать, – он даже осклабился, непривычно потирая руку от моего явно слабого с его точки зрения шлепка.

– Но разве тебя не накажут, если ты не убережёшь своего хозяина?

– Очень сомневаюсь. Только если я буду действовать не в рамках контракта.

– Так сделай это!

– Значит, я должен схлопотать по загривку из-за человеческой глупости? – он изобразил почти что детское удивление, и, снова сверкнув своими крупными зубами, добавил, – Если хочешь, попробуй его отговорить. Вроде тебе никто не запрещает. Или уходи и забудь обо всём, что здесь происходит.

Я с отчаянным упрямством замотала головой. У меня есть время! Я успею, непременно смогу сделать то, что необходимо!

– Что ж. Пойдём, я выделю тебе комнату.

И стартовал мой беспросветный кошмар. Я жалко волочилась за Фердинандом и осыпала его то доводами, то мольбами, то проклятьями. Руйн шёл чуть поодаль; по его лицу нельзя было догадаться, о чём думал этот низкорослый демон.

Время шло; я начинала утро с момента, когда Фердинанд выходил из своей комнаты, и заканчивала свой марафон, когда перед моим носом захлопывалась дверь покоев. Я начинала кричать и плакать – и в голос мне выла пленённая принцесса раттов.

– Упрямая, – бывало, бросал кто-то из них, глядя, как я пытаюсь сбить проклятый замок. К раттам я пойти не могла – не знала языка. К тому же, они слышали стенания Мунлайт не хуже моего, но не пытались её освободить.

– Почему они ничего не делают?! – однажды рявкнула я на Руйна, пока он занимался живописью в саду. Он вырисовывал изящные лепестки собачьей розы. Экстравагантно для демона, и было не похоже, что он доволен моим появлением.

– Ратты не знают, что ей грозит.

– Но она же говорит!

– В их языке нет подходящего понятия.

– Как это?

– Она не понимает, что за род опасности, – Руйн методично смешивал два цвета, – Возможно, догадывается. Но это абсурд. В мире раттов нет спаривания особей разного вида. И нет такого понятия как изнасилование. У них очень конкретный язык, так что… Они отвечают, но примерно «Мы не понимаем, скажи, в чём дело»… А тебе обязательно приходить, пока я рисую?

– А тебе обязательно приходить, когда я ем? – почти таким же тоном осведомился у меня Фердинанд, когда я ворвалась в столовую.

– Мунлайт даже не понимает, что происходит! Неужели нельзя хотя бы объяснить ей, чего Вы хотите?

– Невозможно, – пожал плечами он, макая в соус шницель, – Что делает человек, когда встречается с противоречием?

– Переспрашивает?

– Нет. Смеётся. Что-то похожее происходит и в голове ратта. Работает ограничитель. Он забывает.

– Пусть так. Но неужели такой видный мужчина точно хочет в жёны…

– Не начинай. Я терплю тебя как испытание моего решения, но – луна свидетель – мне надоело.

– Фердинанд, Фердинанд, прошу…

– Вон. Руйн, выведи её.

После выдворения из трапезной я хотела уйти. И не могла. Совсем не могла. Во мне ворочалась причина – и я принималась смеяться над абсурдом. Я смеялась, не в состоянии откинуть его, как какой-нибудь ратт, прекрасный в своей первобытной дикости.

Полнолуние было близко, и настал день, когда я сорвала от истерики горло.

Не помню, как меня занесло в опочивальню Фердинанда – но я была там. Одна. Смотрела на луну, зная, что мне не остановить её рост, и причитала, хлюпая носом и потираясь лбом о подоконник, будто передо мной был старый преданный пёс.

Дверь медленно открылась. Я вскочила из последних сил:

– Не-надо-этогоделать, не-надо-этогоделать, ненадоэтогоделать, ненадоэто…

– Вот упрямая.

– Не надо! Не надо! Не трогайте её, отпустите, не надо, прошу, не надо, не на…

– Как же ты хороша сегодня.

Я тут же замолкла, широко раскрыв глаза.

– Ха. Думала, я не знаю? Я не слепой. Прямо видел, как тебя корчит от отвращения, но ты полна любви по самые уши, – он сел на кровать, чуть склонив голову, – Иди ко мне.

Ноги сами меня понесли, лучше зная, что мне нужно. Я полюбила этого монстра в человечьем обличье, и та ночь словно стала воплощением слепой ярости. Мы стискивали друг друга так, словно возненавидели воздух, обдирали кожу до крови, будто хотели докопаться до настоящих нас, ещё не виданных миром. Между наших тел горело неукротимое пламя, а страсть превращала стон в животный рык.

Когда мы закончили, казалось, что во мне что-то сломалось и больше я не встану.

– Я люблю тебя… – хрипло шептала я воспалёнными связками, лёжа на его груди, – Люблю, люблю, люблю…

Мои всхлипы превращались в смех, смех во всхлипы, и было почти полнолуние, и в окно долетал запах мускуса, и я знала, что если закрою глаза – он уйдёт, он покинет меня, он бросит меня, бросит, бросит, бросит. А с ним было так тепло, так уютно, я мечтала привязать его к себе, но я так хотела спать…

Когда сквозь сон я услышала скрип открываемой клетки и то, что последовало за ним, меня скорчило от ревности и почти физической боли, от презрения, и я почти что совсем отчаялась встать, замерев в стазисе бестолкового эмбриона, если бы в этот момент ратты не принялись штурмовать замок.

Я не хотела идти вниз, но всё равно пошла.

Сквозь ворота уже хлынула река мускулистых тел, и я застала развязку драмы.

Полуголый Фердинанд, одетый и как всегда нейтральный Руйн, недоумевающая и дрожащая, наконец-то свободная Мунлайт и за ней – её щетинистое племя с длинными хвостами.

Она вставала на задние лапы и падала на четвереньки, судорожно дыша и грядя на своего насильника. С ней произошло нечто абсурдное – и она не могла понять. Забывала – и вспоминала вновь. Её зрачки сужались и расширялись, из открытой пасти тянулась нить слюны.

– Дорогая… – окликнул её Фердинанд, и тут она захлопнула рот. Выпрямилась. И подала сигнал, понятный практически на любом языке:

«Убить»

– Как? Да ты что, ты что, милая…

«УБИТЬ!!» – она ощерилась сквозь катящиеся слёзы, – «Убить! Убить его! Убить!!»

Ратты рванули вперёд, но преступник спрятался за спину слуги.

«Его не трогать»

– К чёрту всё! Охраняй меня, вытащи меня отсюда, Руйн!

Демон оглянулся на меня, и, не моргая, оценил с ног до головы: растрёпанную, с наспех застёгнутой одеждой. И вдруг улыбнулся. И сделал шаг в сторону:

– Он весь ваш.

Ратты бросились на своего первого человеческого короля, растерзав так быстро, что от него не осталось и мокрого места. Меня и Руйна они не тронули.

– Теперь настал мой черёд. Было забавно, – сказал демон мне напоследок.

– Ты предал своего хозяина. И тебя накажут.

– Ну да, ну да… – он небрежно передёрнул плечами, – Ох и достал он меня за эти годы! А ты не плачь.

– Что же мне делать?

– Прямо и не знаешь? – Руйн терял человеческий облик и превращался в столп подземного пламени, – Ты ведь упрямая. Любой может плакать. А ты смейся. Смейся, упрямая, смейся! Было весело. А теперь прощай.