«Ему здесь плохо»

«Я сделаю так, что станет хорошо»

«Нет. Это не его мир. Он привык к пирам и шуткам»

«Я дам ему это!»

«Хель…»

«Я дам ему это всё! Всё, что в моих силах! Я снова научу его улыбаться! Плевать, сколько времени это займёт, сколько сил мне понадобится – я добьюсь его доверия и его любви! Я заслужу это! Никто не будет любить его так, как я – и он непременно оценит, рано или поздно!»

«Ты сошла с ума» – почти с сожалением покачал головой Локи.

«Значит, я сошла с ума от самого прекрасного и одновременно самого ужасного явления, что украсило и отравило мою жизнь. Я жертва любви, отец, я её трофей, и её яд расплескался по моему телу без остатка. Оставь меня. Это радость и страдания одиночки. Бери всё, что тебе нужно – и уходи. Ты сделал достаточно»

И с тех пор Хель до сегодняшнего дня добивается любви, старательно веселя и развлекая своего лишённого жизни и солнца мужа…

Ну, кра, это стоит пирога, а?!

– Крайне занятно, – отвечаю я после некоторой паузы, раскуривая уже третью глясару, – Надо же какая интрига, какие монологи, какие чувства… Хугин, у тебя талант.

– Так я беру пирог?

– Даже не знаю… – я пронзаю оборотня взглядом, – Ты на редкость красочно пересказал мне отрывок из чужой книги!

– Кра!! – к брату подлетает Мугин. Выглядит она рассерженной. И действует схоже: вцепляется Хугину в волосы.

– Сестра, пусти!

– Кра!

– Я не виноват, что не получилось её обмануть! Да, знаю, что друзья, но пирог… Пирог, Мугин!

Девушка с белой прядью в волосах отпускает брата, и, встретившись со мной взглядом, указывает на восток.

– А, ну да, конечно… Кали, слушай. На востоке, не так далеко отсюда, есть руины замка. Со своей историей, не менее захватывающей, чем рассказ о любви Хель. Мы не достали этот сказ для тебя, потому что там всё кишмя кишит раттами. Прости!

– Это ещё кто такие?

– Гигантские крысы. Каждая метра под два. Страшно! И ещё там есть хранительница. Человек. У неё-то и есть история. Честно-честно!

Я смотрю на Хугина не моргая. Конечно, он тот ещё хитрец, но страха за свою шкуру ему не скрыть. Сейчас не соврал. И растревожил моё любопытство…. Думаю, кетцаля хватит, чтобы распугать любую нечисть.

– Мугин, – окликаю я.

– Кра?

– Ты заслужила пирог. Раздели его с братом по своему усмотрению.

Тут уж оба теряют человеческий облик и устраивают свалку из когтей и перьев.

– На восток, – говорю я кетцалю, и он слегка поворачивает, не сбавляя хода. Поев, Мугин в облике ворона садится мне на плечо и каркает, когда в моей зоне видимости и правда показываются руины.

– Спасибо, – киваю я, и оба ворона стремительно взлетают, оставляя мне хлебные крошки и новую интригу.

========== Из «Энциклопедии абсолютного и относительного сновидения». Субъективный релятивизм ==========

Не являющийся подходящим способом для правдоподобного восприятия реальности, субъективный релятивизм широко распространился в вирте благодаря неизбежному столкновению множества мифов и легенд, а также персонажей, брошенных выживать в едином пространстве. Боги, лепившие людей из грязи, вырезавшие из дерева, а то и выстругивающие из тростника; демоны, искушавшие вкусной едой; пауки, плетущие Вселенную; мудрые инопланетяне или загадочные атланты – многие из них если и не существовали вовсе, то никак не могли существовать одновременно. Любой спор на сей счёт приводит к стычкам мнений, а в случае приведения неопровержимой цепи доказательств чьего-то не-существования возможна и смерть мифического существа. В связи с этим негласный закон вирта запрещает какие бы то ни было споры, касающиеся сотворения мира, людей и животных, а также затраченных на сиё действие времени с представителями демонических или божественных кровей, дабы избежать неприятных разговоров и полного вымирания исчадий людской фантазии.

========== Конфигурация пятьдесят восьмая ==========

– Мне кажется, самое время просветить меня на предмет того, какова моя миссия, – вежливо намекает мне Тварь Углов.

– С чего ты взял, что именно сейчас? – столь же мягко и деликатно уточняю у него я.

– Дай подумать… Может, потому, что ты держишь меня за шиворот перед мордой самой матёрой особи, а мы со всех сторон окружены раттами?!

– Гр-р-р-р-р-р! – ответствует склонившийся над нами зверь, и мой гость тут же делает самую что ни на есть умильную мордашку.

– Я хочу, чтобы ты договорился с ними.

– Я?!

– Ага.

– С чего ты взяла, что я знаю раттский? – до сего момента я и не подозревала, что в принципе возможно восклицать шёпотом, да ещё и в фирменной язвительно-вопрошающей манере.

– С того, что при нашей первой встрече ты обругал меня минимум на пяти языках. Я более чем уверена, что ты у нас полиглот.

Я бы и сама справилась, но это воинственное племя не желает использовать общие каналы связи. Даже мысли блокируют. Подступись к ним, называется.

– Вот уж нет. Уволь меня от этого занятия.

Я поражаюсь, что у него хватает духу торговаться в таком положении.

– Ты ведь хочешь есть?

– Э…

– А у них там лежит свеженькая история. Так что нам обоим надо к замку. Давай, сосредоточься, пока они не решили сожрать нас на обед. Ну?

– Ты заплатишь за это, женщина… – ворчит напоследок Тварь Углов, и, повернувшись к ратту, издаёт набор скрипов и пощёлкиваний.

Ах он паразит! И не стыдно ему? Когда толпа редеет, я шепчу:

– А мне говорил, что не знаешь.

– А это и не раттский. Это первоначальный. Очень древний язык, всё равно что людская латынь. Я не был уверен, что меня поймут, но вышло… Но ты мне должна!!

– Я в курсе, – с недовольным видом киваю я, – Нам можно двигаться дальше?

– Я потолкую с их старшим.

Осмелев, Тварь Углов даже виляет хвостом, подходя к новому знакомому. Они обнюхиваются более чем дружелюбно и снова обмениваются серией писков и щелчков.

– Он назвал тебя грязным человеческим отродьем, – ни сколько не смущаясь, передаёт мне Тварь Углов.

– Передай ему, что пусть сначала помоется сам, а уже потом ставит диагнозы другим.

Кажется, перевода не потребуется. Ратт подходит ко мне и поднимается на идеально подходящие для прямохождения задние лапы. Из-под губы виднеются острые оранжевые резцы. Он угрожающе топорщит усы.

– Он спрашивает, уж не желаешь ли ты оспорить его главенство в стае, – тут же берёт на себя функцию толмача Тварь Углов.

– Не желаю. Я пришла сюда за историей, без оружия – но это вовсе не значит, что я позволю оскорблять себя. Мы едины в потоке жизни, связывающем формы как прекрасные, так и ужасающие, а также всё, что расположено между ними, – говорю я, пристально смотря в нахмуренные крысиные глаза.

Услышав перевод, он неохотно, но всё же прячет клыки, опускается на четвереньки и кивает мордой в сторону руин.

– Большое спасибо, – говорю я, но ратт уже делает вид, что слишком занят вычёсыванием блох из своей остистой коричнево-серой шубы. Что ж, это презрение я как-нибудь переживу.

Мы с Тварью Углов идём к руинам. Видно, когда-то это было очень красивое место. От замка уцелела одна крепостная стена, уже, однако, пожёванная временем.

– Осторожнее, – предупреждаю я своего гостя (и, по совместительству, переводчика), переступая через клети одичавшей и порядком разросшейся собачьей розы. Сад вокруг пришёл в запустение, белый гравий закрылся зеленью, принесённой с разных уголков анамнетической флорой. Судя по собачьей розе, встреченной на входе, здесь когда-то жили люди. Разумеется, местные растения тоже отличаются редкостной декоративностью, но на то он и человек, чтобы даже в столь отдалённых уголках вирта с щемящей сердце нежностью вспоминать о доме, сажая гиацинты, хризантемы и розы.

– Там кто-то есть, – складки у шеи Твари Углов шевелятся; поскольку у него нет ушных раковин, я уже научилась распознавать этот сигнал как вострение ушей.