– Да я же только контур двери обвёл, ерунда. Ты уже обжилась?

Девочка помрачнела:

– Меня пока туда не пускают.

– Это из-а того, что там темно?

– Да. Мама вроде бы немножко видит там при помощи Тенюши, но больше в гости никто не заходит. Им там темно и страшно.

–Ай, – собственные проблемы Адриана отодвинулись на второй план, – Но знаешь… Считаю, мы непременно что-нибудь придумаем. Твоя мама ведь научилась уживаться со своим демоном? Хотя ей тоже не сказать, что было легче лёгкого.

– Ну да, – Умбра обошла мольберт кругом и остановилась, отыскав тень. Должно быть, помимо всего прочего, разглядывание контуров неживых объектов её успокаивало.

– Значит, и ты освоишься со своей комнатой.

– Мама считает, что портал нестабилен. Но это не так, – нахмурилась девочка, – Но они не верят, потому что я маленькая!

– Какой портал?

– Через мою комнату можно пройти в наш дом в Картахене.

Адриан так удивился, что едва не проткнул карандашом бумагу:

– Ты серьёзно?

– Абсолютно! Проще простого!

– Уточню только одно: что их привлекло в моей комнате? Твоя в разы интереснее!

Маленькая повелительница теней замерла, но затем хихикнула:

– Ты зверушек оживляешь.

– Мы это ещё не выяснили… Итак, контур готов. Какого цвета будет овечка? Серая, или белая, какая тебе нравится?

На художника уставились пытливые двухцветные глаза:

– Голубая!

– В смыс… В смысле голубая?

– Ну или серо-голубая, но чтобы отчётливо чуток голубая, – нехотя пошла на попятный Умбра.

– Так-так, – Адриан принялся мешать цвета на палитре, – Вот такой сгодится?

– Девиз больше голубого.

– Да, мой командир.

– Пожалуйста, – тут же протянула девочка.

– Выглядит интересно, но мне кажется, у овец такого оттенка не существует, – с сомнением проговорил подросток, принимаясь наносить краску.

– Вроде художник может видеть… Нет, не так. «Я художник, я так вижу», – припомнила нужные слова Умбра, – Но ведь красиво! А почему ты отрываешь кисточку, а не размазываешь?

– Сделай пару шажочков от холста, и увидишь, – подмигнул ей новонаречённый Мадригаль.

– Вау, шерсть совсем как настоящая! – сделав, как он велел, подняла суть трюка девочка.

– Руно. У овец шкура называется «руно».

– Ой, да, мама мне рассказывала об искателях приключений, которые плавали за золотым руном… А если мы следом нарисуем золотую овечку, за ней тоже приплывут?

– Я бы очень удивился, учитывая, что вокруг нас горы, – плечи Адриана вздрогнули от смеха, – Хотя, если по реке…

– Мне звать остальных? – успела переключиться на новую тему девочка, – Ведь овечка готова. Можно?

– Что ж, – взяв другую кисть, потоньше, Адриан обвёл мордочку животного, – Давай поглядим, что выйдет из этой затеи.

Получив условный сигнал в виде вопля «Мы готовы!» Мадригали послушно запихались в комнату снова.

– Какая славная овечка, – похвалил внучатого племянника Агустин.

– И цвет очень красивый, – поддержала отца Исабела.

– Ты готов, солнышко? – подошла к сыну Долорес. Тот кивнул, чувствуя, что перестал нервничать. Всё же Умбре удалось его отвлечь.

– Да, думаю, да, – открепив лист от мольберта, Адриан шагнул к стене, прикладывая рисунок. Странно, но первой ассоциацией, пришедшей ему в голову, была манная каша, достаточно жидкая, чтобы погрузить в неё бумагу.

Стена безропотно приняла подаяние. Семейство ждало ровно до тех пор, пока из сияющего пространства не высунулось сначала копытце, а вскоре и вся овца целиком, совершенно неотличимая от настоящей, если не считать меха. Он был великолепен: серо-голубые кудряшки переливались при малейшем движении, словно наполненные внутренним сиянием.

– Привет, – Адриан сел перед животным на корточки, поглаживая его. Овца заблеяла. В отличие от Лугара, задремавшего среди стопок бумаги, это было самое обычное животное.

– Оставим себе? – спросила внука Пеппа. Адриан поднял на неё глаза:

– Овцы ведь стадные животные, ей нужен загон и подружки.

– Тогда, если ты не против, я сгоняю за сеньором Столедо, – предложил Антонио, – Он с радостью её заберёт.

– Не заберёт.

Семья Мадригаль оглянулась на Виджая:

– Пусть возьмёт с собой кошелёк, даром она ему не достанется.

Тон индуса был настолько непоколебимым, что аргументы «против» застревали в горле, не успевая перекочевать желающему на язык.

– Мы – община, – наконец, смогла собраться с мыслями Алма, – И помогаем друг другу. Если дар Адриана таков, то он…

– То он имеет право получать деньги за свой труд. Это здоровое красивое животное, которое может принести ещё таких же ягнят. Это товар, а не подарок.

Абуэла нахмурилась. Ситуация была для неё в новинку. Ей уже рассказывали о том, что индус опытный торгаш, это чувствовалось в его осанке и мрачном огне, горящем в тёмно-карих глазах.

– Дружище, ты в режиме финансового берсерка? – попробовал отвлечь Виджая Бруно.

– О, да.

– И насколько же ты намерен ограбить нашего скупердяя-соседа?

– Господи, какое чудо! – раздалось от входа в комнату. Увидев овцу, сеньор Столедо даже забыл об одышке. По лицу Виджая зазмеилась улыбка. Уже одна эта реакция заставляла принять очевидное: фермер попался почище обезьяны, запустившей лапу в кувшин с орехами.

– У вас новый дар, как мне сказали. Адриан, это… – сеньор Столедо опустился на колени, разглядывая животное и бережно проводя пальцами по меху, – Это невероятно! Такая крепенькая и молоденькая, глазки блестят, копытце одно к одному – настоящая принцесса! И она понравится моему племенному барану, какие славные ягнята родятся на будущий год.

– Абсолютно верно, и дело за сущей ерундой, – навис над ним Виджай. Исабела буквально почувствовала, как вокруг её избранника дрожит воздух. Но это не пугало, наоборот, казалось восхитительным навыком. И даже по-своему будоражило.

– За ерундой? – сеньор Столедо сделал вид, что не понимает, о чём речь.

– Ага. Мы продадим её вам за девятьсот пятьдесят тысяч песо.

От этой цены свет померк не только в глазах Бруно, прекрасно знавшего, что такие деньги – роскошная месячная зарплата в Картахене.

– Да Вы в своём уме?! – отойдя от шока, замахал руками фермер, – Такие деньги за овцу?!

– Не просто за овцу, а за племенную овцу, уникальную во всех отношениях.

– Это всего лишь овца!

– Да? А мне кажется, это единственная и неповторимая представительница породы мадригальская голубая, – индус скрестил руки на груди, совершенно не повышая тона на собеседника.

– Но, – сеньор Столедо задышал гораздо чаще, – За девятьсот пятьдес… Да мне даже произносить это страшно!

– Не будь она нарисована, за вычетом ухода, корма и лекарств стоила бы вдвое дороже. Скажете, нет?

– Нет! Максимум на две трети! – ляпнул фермер и тут же осёкся. Ему казалось, что он тонет в трясине.

– Вот видите, – непринуждённо пожал плечами Виджай, – Я прошу адекватную цену.

– Но…но она же нарисованная!

– Да, поэтому и скидка.

Взгляд сеньора Столедо заметался между овцой, индусом и замершими Мадригалями, которые не намеревались участвовать в торге. Адриан, для верности зашедший за мольберт, и вовсе не знал, что делать в подобной ситуации.

– Девятьсот – наконец приняв решение, убитым голосом произнёс фермер.

– Девятьсот пятьдесят.

– Девятьсот десять.

– Девятьсот сорок пять.

– Девятьсот тридцать, и покончим с этим.

– Девятьсот тридцать, – Виджай обернулся к порядком обомлевшему парнишке, – Ты согласен?

– Д-да.

– Чудесно, – взгляд индуса был непроницаем, – Итого девятьсот сорок.

– За что?! – не сдержал негодующего вопля фермер.

– Процент для посредника. Так по рукам?

– Господи Боже, за овцу, – забормотал фермер, вынимая из кармана кошелёк, – Так… восемьсот, девятьсот и… сорок. Забирайте.

– Не мне. Парню. Он старался.

– Такие деньги – и ребёнку? – казалось, что если фермер выпучит глаза ещё больше, он не сможет больше моргать.