Но однажды для сестёр неожиданно открылась ещё одна лазейка-возможность поступать по собственному желанию.
Это случилось в тот день, когда их старшие братья Далг и Эфан отправлялись в соседний город Балок, где должны были состояться состязания юношей уже не на деревянных, а на настоящих металлических мечах. Братья владели настоящими мечами, Эльга умоляла их дать ей возможность также обучиться сражаться металлическим мечом, но они всё не решались доверить ей такой меч, девчонка всё-таки, сами недавно только выучились его держать в руках.
Эльга и Ялли тоже выразили желание отправиться в Балок. Эльга жаждала увидеть настоящие боевые соревнования, а Ялли просто хотелось покрасоваться перед юными воинами и покорить ещё непокорённые сердца. Они даже собрались в дорогу и вышли на крыльцо, но мать снова увела их в дом:
— Нет, дочки, это не для девушек забавы. Для чего вам это? Ступайте лучше в дом, посидите с младшими сёстрами.
Ялли только плечами пожала — нет, так нет, а Эльгу затрясло от ярости. Обе послушно отправились в дом, но когда они очутились в спальной, которую делили на двоих, Эльга издала истошный вопль, полный ярости и негодования.
— Ненавижу то, что я родилась девчонкой! — закричала она. — В чём разница между женщиной и мужчиной? То, что у меня между ног нет того, что у них есть? И из-за этого мне нельзя того, что можно им?
— Так ведь и им нельзя того, что можно нам! — ухмыльнулась Ялли, присев за туалетный столик, взяв в руки зеркальце и заглядывая в него. — У них гораздо больше обязанностей, чем у нас.
— А что можно нам? — Эльга металась по комнате, как тигрица в клетке. — Быть ряженой куклой, игрушкой сначала в руках родителей, потом — мужа, ухаживать за мелюзгой в доме? Ты вот посмотри: братья поехали в другой город, а нас мать оставила дома заниматься рукоделием и нянчить младших сестёр — как всегда! Неужели мы на большее не годимся?
— Неужели драться на мечах — больше? — лениво зевнула Ялли, разглаживая перед зеркалом свои тёмные, как бархат, брови. — Ты смотри: у тебя все руки в синяках из-за этих мечей, все пальцы отбиты! Ты же не снимаешь перчаток, хорошо ещё, что тебе верят, что это из-за того, что ты бережёшь руки! — она хихикнула.
— А может, я хочу выходить из дома, когда мне заблагорассудится и возвращаться тоже! Может, я хочу странствовать по всему миру, увидеть всё, что только возможно!
— Но ты сможешь это сделать, когда достигнешь совершеннолетия. Кто тогда удержит тебя? Только стоит ли это делать, сестричка?
— Стоит! — рявкнула Эльга и сверкнула глазами. — У меня уже сейчас как ураган внутри! Я бы села верхом на коня и понеслась бы по улицам города так, что ветер бы зашумел в ушах!
Эльга уже умела ездить верхом на коне и Ялли тоже. У них был один конь на двоих, принадлежавший Ялли. Правда, отец не торопился обучать дочерей подростков езде и не давал им коня из своей конюшни. Но у них появился своя собственная лошадь.
Княжич Карун старался как можно чаще приезжать из родного города Шабона в гости к Аклину и тот принимал его с распростёртыми объятиями. Что говорить, Карун — жених завидный для Ялли, сын князя, правящего большим городом и прилегающими к нему многочисленными деревнями и поселениями вокруг шахт, где в изобилии добывали металлы для всей Фаранаки.
Карун был рабом Ялли, он был готов выполнять все её прихоти и терпеть все капризы. Казалось, ему даже нравился её капризный характер. И когда он услышал от неё, что она хотела бы обучаться езде на лошади, он ей лошадь и подарил. И был вознаграждён тем, что теперь имел возможность подолгу обучать Ялли езде на лошади и проводить с ней дольше времени, чем обычно.
Эльге тоже разрешалось кататься верхом на лошади, но ей было мало обширной территории сада, ей хотелось большего простора, где можно было бы нестись сумасшедшим галопом, с криками и гиканьем.
И в тот день, когда её не пустили в соседний город вместе с братьями, она уже не смогла сдержать свой ураган, теснивший её изнутри. Она выскочила из спальной в смежную комнату, где Фига накрывала на стол, расставляя на нём многочисленные тарелки, миски, чашки для обеда. Буйство овладело ей настолько, что она принялась хватать посуду со стола и бить её об стены с протестующими воплями. Фига подняла крик, на который тут же примчалась мать и с ней — служанки и конюх. Все с ужасом и возгласами смотрели на бьющую посуду Эльгу и никто не решался остановить её.
Наконец, в столовой появилась огромная фигура Аклина, который громогласным криком вмиг приструнил буйную выходку дочери. Услышав властный голос отца, Эльга оцепенела и так замерла, втянув голову в плечи.
— Бес в тебя вселился, девчонка? — прогремел он. — Тогда отправишься на богомолье в загородный храм, завтра же!
Эльга помрачнела. Она была наслышана о богомольях в загородных храмах, что это дело было отнюдь не удовольствием. Богомольца запирали в подвальной келье на несколько дней, оставляя ему воды и сухпаёк на эти дни. При келье был и небольшой нужный чуланчик. И несколько дней надо было сидеть взаперти. Можно было молиться, а можно — смотреть в маленькое решетчатое окошко на однообразную картину жизни за ним или тупо валяться на лавке, застланной соломенным матрацем и думать о чём-нибудь.
Аклин встревожился, не причинила ли Эльга вреда Ялли и поспешил в спальную, чтобы взглянуть на свою дочь. Но обнаружил её на балконе. Она была разнаряжена в пух и прах, светлые золотистые кудри её были распущены по плечам, она стояла, опершись локтями на перила и изогнувшись, как кошка в позе готовности — совсем не по-детски. А под балконом находилась толпа юношей, с обожанием взиравших на неё.
— Это так ты ведёшь себя в отсутствие своего жениха! — взревел Аклин, покраснев, как варёный рак от возмущения. — Карун не чает в тебе души, а ты готова красоваться перед незнакомыми прохожими, выставлять себя напоказ! Негодная девчонка! Ты тоже отправишься на богомолье!!!
Сёстры сразу присмирели в надежде, что если они будут вести себя тише воды ниже травы, разгневанный родитель смилостивится и отменит наказание, да не тут-то было. На богомолье они отправились на следующий же день. Их посадили в карету — скисших, приунывших, в дурном настроении и повезли в загородный храм.
Когда их заперли в келье, они меньше всего ощущали потребность замаливать свои грехи. Половину дня они провалялись на лавках, ноя и сетуя друг другу на суровость отца и вспоминая развлечения на свободе.
А после обеда вдруг нечаянно сделали потрясающее открытие: решётка на окошке их кельи оказалась недостаточно закреплена, её было возможно аккуратно вытащить из кирпичей, поддерживавших её. Девочки именно так и сделали — и оказались на свободе в заброшенном саду.
Они погуляли по этому саду между неухоженных деревьев, из зелёной листвы которых тянулись во множестве сухие мёртвые ветви, и густой сорной травы. Затем порезвились, ещё по-детски поиграв в догонялки и прятки.
А после решились выйти за пределы сада, обоим стало любопытно, что там.
За садом оказалась всего лишь приморская деревня — домики, окружённые зелёными садами, море и пляж, на котором были разведены костры и вокруг этих костров развлекались, как могли, после повседневных забот селяне. Несколько человек извлекали из самодельных струнных, духовых и ударных музыкальных инструментов примитивную и однообразную, но весёлую мелодию, другие выплясывали под неё. Кто-то запекал на огне рыбу и другие дары моря. Повсюду были слышны громкие голоса, смех.
Сёстры переглянулись: они, девочки из богатой из знатной семьи, оказались среди простого народа, но это было лучше, чем томиться в заточении в подвальной келье. Сами они были одеты неброско, на богомолье их отправили в простых платьицах. Никто бы не догадался, чьими дочерями они являлись.
Их никто не гнал с сельского праздника и они примкнули к всеобщему развлечению. Им разрешили брать с большого блюда печёную рыбу и лангустов, танцевать в общей толпе — они воспользовались этим, проведя так время до ночи. А потом потихоньку вернулись в келью на ночлег, не забыв поставить на место решётку.
