— Почему — она? — заорал он уже не внутренним голосом, а голосом духовного тела. — Она виновата меньше всех! Это была моя инициатива — захватить этот мир, отдать власть демонам, ввести в традицию культ человеческих жертвоприношений, я твердил ей о безнаказанности, она поверила мне! Так почему она должна нести наказание даже раньше тех, кто гораздо хуже её и более виновен? Если уж необходимо кого-то наказать, пусть наказан буду я! Я готов понести и своё и её наказание: камнями и огнём! Только пусть это не коснётся её!

— Тебе-то, Лир, как раз и не грозит наказание стихиями. Ты виновен меньше всех.

— А разве не я рвался к власти, не я ли сделал демонов богами, не из-за меня ли убивают на жертвенных алтарях детей?

— Да, ты виновен, но твоё наказание будет иным — оно растянется на долгое время и измельчится множеством событий в других воплощениях и этим облегчится. Вспомни, Лир: ведь ты не хотел этого. Вспомни свои беседы в пещерах с отцом Каджи. Когда ты узнал, что ценой твоей власти и могущества станет страшный культ жертвоприношения детей, ты пришёл в ужас. Но отступать не решался. Когда ты собирался рассказать об этом Майе, твоя душа жаждала, чтобы эта женщина отговорила тебя, чтобы сработала её женская доброта, мягкость, сострадание. А она вместо этого ещё и подтолкнула тебя к страшному шагу, она принялась хладнокровно рассуждать о том, что добыть детей для жертвоприношений вполне возможно, подбадривала тебя, вдохновляла на преступный шаг и, в конце концов, заявила, что вы не можете быть рабами приходящих эмоций. Она хорошо повлияла на тебя, не так ли?

— Она не влияла! — прорычал Лир. — Я был главным и каждый знал, что Майя была лишь при Лире, она во всём подчинялась ему! Я сам всё решал и отвечал за свои поступки!

— Опять ты пытаешься обмануть то ли меня, то ли себя самого. Пойми, это бесполезно. Ты прекрасно знаешь, что значила для тебя Майя, что ты готов был бросить весь мир к её ногам, ты не мог ей ни в чём отказать и, будучи главным в ваших отношениях, всё-таки был её рабом.

Лир молчал. Он ощущал себя загнанным в угол — аргументы Сущего были бесспорны, потому что являлись истиной. Да, всё было именно так — он поступал так, как хотела Майя, его любимая, которая ни в чём не знала от него отказа. И теперь она за это погибнет.

— Лучше бы мне тогда не быть никогда, чем осознавать, что она пострадает из-за моей безумной любви, заставлявшей меня угождать ей! — наконец, нарушил молчание Лир. Он был переполнен отчаянием.

— Ты бы хотел облегчить её участь?

— Я уже говорил, что готов принять на себя её наказание!

— Нет, такая жертва не подойдёт. Но ты можешь принести другую.

— И тогда она не будет наказана?

— Никто не остаётся без возмездия за свои дела, как и без награды. Но наказание может быть заменено: оно станет примерно таким, какое положено для тебя, то есть, раздробится более мелкими бедами на долгие воплощения. И уменьшится, если её подсознание услышит мой голос и она попытается исправить свою ошибку.

— Майя сможет избавить Гобо от культа демонов?

— Может быть, в следующем воплощении. Вместо горения в огне — воплощение в следующей жизни и исправление своей ошибки. Но такая возможность появится только в том случае, если ты согласишься отвести страшный удар ценой своих мук.

— Я готов на всё. Скажи только, что я должен выстрадать или отдать.

— Её.

Лиру показалось, что в его духовное сердце входила игла, пронзая нестерпимой болью.

— Её?

Пятно-Сущее вытянулось перед ним так, что и своим видом напоминало иглу — то светящуюся, то темнеющую до черноты.

— Отдать — её, — промолвило оно. — Не жди её возвращения из бренного мира в сферу Кажди. Уйди за пределы Великой Тыквы. В Хаос. Растворись в нём и усни, но не полноценным сном, а созерцательным, чтобы постоянно, в полусне видеть её, её дальнейшую жизнь без тебя, в грядущих воплощениях.

Лир начал догадываться.

— Жизнь без меня, — прохрипел он, — без моего присутствия… В следующих воплощениях она забудет меня…

— Забудет, да. Ведь для некоторых мужчин легче увидеть свою возлюбленную в гробу, чем с другим мужчиной, верно, Лир?

— Я не мог её видеть и в гробу.

— Она верна тебе сейчас даже после твоей смерти, потому что помнит тебя. А родившись снова, уже помнить не будет. У неё появятся другие мужчины. И ты будешь видеть это оттуда, из Хаоса. Что, Лир, не слишком ли велика жертва за то, чтобы закрыть эту женщину собой от заслуженного удара?

Лиру теперь казалось, что пламя, предназначенное Майе, охватило его самого, как он на то был согласен. Он с трудом выдавил из себя:

— Я сделаю, как ты говоришь. Уйду в Хаос и усну сном созерцания. С кем бы ни была Майя в грядущем — это только потому, что она не будет помнить меня. Я знаю, что её любовью являюсь только я. И ею останусь.

— Ты в этом уверен? — голос Сущего неизменно ровным и бесстрастным, но Лиру почудились в нём нотки издевательства. — Уверен, что останешься, что пусть даже через долгое время, выстрадав своё, ты с ней воссоединишься? Нет, тут всё сложнее. А именно: риск потерять её любовь навсегда. Пока ты будешь пребывать в Хаосе, во сне созерцания, не исключается возможность, что она окончательно разлюбит тебя и полюбит другого и будет потеряна для тебя уже навсегда! Согласен ты на такую жертву, чтобы спасти её от огня, в котором ей положено гореть?

Душа Лира ничего не отвечала. Она как бы превратилась в камень. И уже не одна игла боли пронзала его сердце — во всю его сущность их вонзилось без числа и боль была нестерпима.

И в таком состоянии он пробыл некоторое время.

Кажди отлично помнил его тогда, его духовную сущность, замершую в странном оцепенении, из которого его невозможно было вывести до тех пор, пока он сам не пришёл в себя.

А когда это произошло, он посмотрел на своего отца невидящими глазами и произнёс такие слова: «Она ещё молода и по-прежнему красива. Я не могу существовать вдали от неё, думая, что, вероятно, она заменила меня кем-то, нашла себе другого мужа, красивого, не с бычьей головой и любит его сильнее, чем меня! Если я боюсь этого, значит, это непременно сбудется.»

И исчез за оболочкой Великой Тыквы, отправившись в Хаос, чтобы погрузиться в добровольные страдания — сон созерцания…

Каджи тогда не понял его: ревновать Майю и из-за этого уйти в Хаос после того, как ждал её годы, дождался, когда она превратиться в старуху, ожиревшую до безобразия, едва передвигавшую ноги под тяжестью собственного веса, когда она вот-вот окажется в загробных сферах рядом с ним? Всё это казалось странным. И Каджи даже не подозревал о разговоре Лира с самим Сущим.

========== Глава 2. Две сестры ==========

— Ты труп! — словно громом ударило в уши Эльге и когда она оглянулась, остриё меча её противницы было направлено на её сердце.

Эльга оцепенела от морального ужаса. Она проиграла?! Нет, этого не могло быть!

Поражение для неё оказалось равным маленькой смерти.

Хотя даже маленькая смерть ей не грозила. Меч, которым ей угрожали, был сделан из картона и держала его за рукоять девочка десяти лет, сестра Эльги, младшая её всего на год. Но от этого Эльге, не умевшей проигрывать, легче не стало.

Тем более, она была повержена на глазах множества зрителей, большинство из них были взрослые, сидевшие за пиршественными столами и наслаждавшимся забавным зрелищем — сражением на картонных мечах двух девочек.

В краях Фаранаки были в моде подобные развлечения с тех пор, как, примерно, десять лет назад на этих начали образовываться отряды, состоявшие исключительно из женщин. Воительницы воспринимали себя всерьёз, умели ездить верхом на конях, владели многими видами оружия, посвящали долгое время упражнениям и тренировкам. Некоторые мелкие князья, враждовавшие между собой, нанимали их, считая, что женщины в битве более яростны, беспощадны и опасны. Но большинство князей Фаранаки их не жаловали, как, впрочем, и простые люди, над ними посмеивались и не позволяли останавливаться в городах.