Отец определил им три дня моленья в келье, на три дня их заперли, а до истечения этого времени никто из жрецов загородного храма заглядывать в келью к богомольцу не имел права, следовательно, временный побег сестёр из неволи никем обнаружен быть не мог. Девочки воспользовались этим и на следующий день снова вырвались на свободу, отправившись бродить по окрестностям, а к вечеру снова заявившись на сельский праздник. Селяне были народом весёлым и после работ любили развлекаться каждый день. Это было купание в море и пляски у костра на пляже. Вместе с ними наслаждались весельем и сёстры.

И так девочки и провели все три дня вместо усердного замаливания грехов в келье.

Домой они вернулись весёлыми, глаза их жизнерадостно поблёскивали и даже на бледных щеках Эльги появилось подобие румянца.

Однако, жрец Аклин не заподозрил в этом подвоха. Он решил, что его дочери так выглядят от того, что сумели очиститься от своей вины и с чистой совестью могут снова жить в доме отца в довольстве и покое.

Но через несколько дней дочери просто поразили его своей набожностью, вновь испросив разрешение отправиться на богомолье дней эдак на десять. Аклин и в этот раз не догадался о хитрости девчонок и остался довольным, решив, что боги вразумили взбалмошную Эльгу и не в меру кокетливую Ялли, переменив их былые неправильные интересы на такие, какие нужно. И снова отправил их в загородный храм.

Но позже оказалось, что «набожность» девочек просто не знает границ. Едва вернувшись с богомолья, они снова и снова просились туда, с нетерпением ждали, когда опять окажутся в загородном храме. Радости Аклина не было предела. Уж лучше детям молиться, чем делать глупости!

Оказавшись за городом, покидая келью, сёстры пробовали на вкус неограниченную свободу. По целым дням они бродили, где только могли — по лесам, полям, купались в море. Если им хотелось перекусить, они могли зайти в любой дом в селении и их кормили. Селяне Фаранаки, в своём большинстве жили богато: земля была плодородна, давала обильные урожаи больше, чем можно было потребить; деревья ломились от фруктов; морские волны сами выбрасывали на песчаный берег свои дары. И народ Фаранаки был щедрым и гостеприимным и поэтому на этих землях не мог умереть от голода даже последний нищий.

Эльга бегала даже на луга, где юноши обучались фехтованию уже на настоящих металлических мечах и Ялли составляла ей компанию, потому что ей нравилось флиртовать со всеми юношами подряд.

Не гнушались сёстры и сельских праздников, которые наступали у селян каждый вечер после работ.

И так сёстры провели четыре года, чередуя развлечения на «богомольях» и дни в городе.

Обе не заметили, как превратились из девочек-подростков в девушек с такой же разной внешностью.

========== Глава 4. Дерево с белоснежной листвой. Лагерь воительниц ==========

Переходный возраст ничуть не испортил красоты Ялли — она просто плавно перешла из детской в девичью. А у Эльги только незначительно выросли груди, да ещё заострилась по бокам нижняя челюсть, сделавшись совсем как у юноши — и все перемены.

Карун был по-прежнему влюблён в Ялли. Он превратился из мальчика в юношу — очень высокого ростом, плечистого, черноволосого, смуглого. И теперь он был уже не княжичем, а настоящим князем Шабоны, год назад похоронив отца. Он был хозяином своего города и прилегающих к нему земель, а также своей судьбы. И он хотел в жёны шестнадцатилетнюю Ялли, не в силах дожидаться её совершеннолетия и брачного возраста ещё год. Он настоял на помолвке и Аклин капитулировал перед напором его просьб и уговоров, дав на это согласие.

Был помолвка, примерно через месяц после неё должна была состояться свадьба князя Каруна и Ялли.

Ялли не испытывала особого бурного радостного восторга по поводу того, что вскоре ей предстоит стать супругой и княгиней. Она привыкла к Каруну и его любви, как к своей собственности, как к чему-то само собой разумеющемуся, ведь все эти годы он не переставал часто наведываться в гости к её отцу и окружать её своим обожанием. И нисколько не сомневалась, что это обожание никуда не денется за годы и Карун не передумает сделать её своей женой. Ей хотелось бы ещё хоть год пожить свободной бесшабашной жизнью, но если отец решил выдать её замуж, опасаясь упустить такого значительного жениха для своей дочери, то она перечить не станет.

Напоследок ей хотелось отвести душу, погулять, как следует и она отпросилась на богомолье на целый месяц, под видом желания хорошенько очиститься духовно перед свадьбой. И отец не мог ей в этом отказать.

Её заперли в келье, оставив несколько кувшинов с водой, с расчётом, чтобы её хватило на месяц, большую корзину с сухарями, торбу с чесноком и луком — всё пропитание. Но Ялли знала, что там, на свободе, она найдёт для себя что-нибудь повкусней.

В этот раз Эльга не составила ей компанию. За день до её отъезда на богомолье, она вдруг начала собирать свои вещи в плетёный короб и на вопрос Ялли, куда это она собралась, ответила:

— Если ты выходишь замуж, то мне больше нет смысла оставаться в этом доме. Как ты знаешь, моё совершеннолетие уже наступило и я вправе сама выбирать свою судьбу. Брак в Абрази для меня не предвидится, так что я намерена воплотить свою давнишнюю мечту — я примкну к армии воительниц. Один из их отрядов как раз остановился у нас за городом, я видела — они разбили там свои шатры.

Большие глаза Ялли расширились ещё сильнее:

— Как, Эльга? Ты решила это всерьёз — уйти к этим воительницам?

Эльга ухмыльнулась:

— А ты не верила мне тогда, что я говорю всерьёз?

— Нет, конечно! Эльга, это глупо — уйти в женскую армию!

— Отчего же глупо? Я научилась владеть металлическим мечом, почему нет?

— Но… Но ведь это очень серьёзно! — Ялли задрожала от беспокойства. — Разве ты не понимаешь, что эти женщины принимают участие в настоящих битвах, тебя могут убить!

Эльга самодовольно улыбнулась:

— Считаешь меня неудачницей? А я вот думаю, что останусь жива, что я могу победить всех врагов, нажить богатство, сделать грандиозную карьеру и стать абсолютно свободной!

Ялли догадалась, что Эльга намерена действовать всерьёз и испугалась этого. Она любила сестру и боялась гибели той. Она принялась умолять Эльгу одуматься, приводя самые разнообразные аргументы, но та лишь смеялась — смех её чем-то напоминал веселье пьяного человека.

Ялли разрыдалась.

Вскоре сборы Эльги были замечены тётушкой Фигой, которая не замедлила поднять панику и созвать всех домочадцев в ту часть дома, где Эльга собирала свои вещи.

Мать Эльги, поняв, что её дочь собирается совершить немыслимое: покинуть родительский дом не для того, чтобы уйти в дом мужа, а для того, чтобы стать женщиной-воином, не поверила своим ушам. Но намерения явно были серьёзны, потому что она уже собрала все свои вещи в короб и, взяв его под мышку, направилась из дома прочь.

Мать, тётушка, сёстры, служанки толпой побежали за ней, наперебой что-то громко говоря и восклицая, каждая из них пыталась отговорить её от глупого, по их мнению, шага, но она как будто никого из них не слышала. Остановить её мог только суровый отец, но в ту пору он находился на службе в храме.

— Зовите мужа! — в отчаянии прокричала мать. — Бегите в храм, скажите, чтобы он пришёл: его дочь сошла с ума!

Одна из служанок поспешила исполнить приказ.

Но Аклин не успел вернуться домой, чтобы перегородить дочери путь к бегству.

Эльга успела зайти в конюшню, оседлать лошадь Ялли и выехать на нём за ворота родительской усадьбы. Она забрала лошадь сестры без зазрения совести. Ведь Ялли скоро станет княгиней и муж подарит ей не одну лошадь, а сколько она захочет. В этом Эльга не сомневалась. Ей, Эльге, эта лошадь сейчас нужнее.

Когда Аклин оказался у себя дома, он застал всех женщин в нём громко рыдающими. Он уже знал из слов посланной за ним служанки, что произошло и спешил домой, пылая праведным гневом на взбалмошную дочь. И не обнаружил её. Он созвал всех мужчин в усадьбе, в том числе и сыновей, приказал седлать лошадей и броситься в погоню за беглянкой.