А между тем, до них доходили слухи, что в Шабоне стремительными темпами строился какой-то совершенно новый храм, не понятно, для какого божества, но его называли храмом Светоносного.

И когда строительство храма было завершено, в его главном зале вместо статуи бога над алтарём находилось изображение огненной лилии.

К тому времени князья Фаранаки дошли до такого отчаяния, что уже не слали гонцов в хоромы Ялли, а наведывались к ней самолично, как добрые гости, с дорогими подарками, покладистые, улыбчивые. И они высказывали ей свои догадки, что неурожаи в их землях — ни что иное, как расплата за то, что они пытались перестать дружить с ней, княгиней Шабоны. Они просили прощения и умоляли княгиню сменить гнев на милость и убедить княжича Дана вернуть урожаи на их земли.

Вот тут княгиня Ялли и предлагала им экскурсии в новый храм Светоносного, которые проводила сама, показывая своим гостям каждый закоулок, всё устройство этого храма. А затем выдвигала условие: урожаи начнут возвращаться в их княжества с началом строительства таких же храмов в их городах.

— Поймите, это не прихоть, — объясняла она, — это средство защитить наш мир от демонов — в грядущем. Жрецы твердят, что ныне демоны бессильны и скованны стихиями, но надо иметь твёрдую уверенность, что они никогда не станут снова свободны настолько, чтобы прорваться в наш мир и испортить его своими мерзостями. Так сказал Дан, сын бога деревьев!

Не все князья точно поняли, что сказала Ялли, хотя она объясняла долго, терпеливо и толково необходимость строительства храмов Светоносного. Но ослушаться не решались. Если уж для восстановления урожаев необходимо строить эти странные храмы — что тут попишешь? Не дожидаться же народного бунта или того, чтобы половина народа Фаранаки бежала с голоду на материк!

И храмы Светоносного начали строиться по всей Фаранаке и по мере их воздвижения восстанавливались урожаи на уснувших в бесплодии землях и деревьях.

С той поры начало что-то меняться во внешности Дана. С него осыпались ветки — каждый день тётушка Фига собирала чуть ли не целый веник. Ялли не знала, радоваться этому или тревожиться, но сам Дан был спокоен, только как-то странно улыбался, глядя на беспокойство матери. Затем начали облетать и сучки, сильно шелушилась кора, особенно во время сна. Когда он поднимался с кровати, постель его оказывалась чуть ли не полностью покрытой шелухой от древесной коры. И кора, покрывавшая тело мальчика становилась всё тоньше и мягче.

А через несколько месяцев такой «линьки» у него местами на теле начала розоветь обычная человеческая кожа.

Дан превращался из живого дерева в мальчика. Красивого ребёнка, белокурого и синеглазого, необыкновенно похожего на свою мать — прямо одно лицо.

И он перестал неестественно быстро расти. Где-то к десяти годам он был почти одного роста со своей матерью, но после рост его замедлился.

Однажды, когда Ялли вместе с Эльгой обсуждали перемены во внешности Дана, Эльга высказала предположение:

— Если, Ялли, твой сын — сын бога, но был рождён с внешностью чудовища за твои грехи в прошлом воплощении, то теперь, когда он изменился и сделался не просто обычным ребёнком, но и таким красивым, не значит ли это, что твои грехи искупаются?

Ялли улыбалась:

— Я и сама ощущаю себя иной. Меня больше не душит ни ярость, ни гнев. Может, только печаль о потерянной любви бога деревьев. Но пусть теперь утешением мне станет сын! А что меня теперь может ещё утешить?

И сын на самом деле занимал почти все мысли Ялли, кроме заботы о княжестве.

К двенадцати годам Дан на голову перерос Ялли и для него наступила пора обучаться управлению княжеством, которое в грядущем должно было перейти к нему, но он не испытывал к этому охоты. Ему больше нравилось подолгу рисовать или проводить время в саду со своими друзьями, которые были приставлены к нему княгиней-матерью. Обучался он весьма неохотно, как бы заставляя себя.

— Когда ему коснётся править княжеством, он справится, — утешала себя Ялли. — Я ведь тоже не обучалась править и я женщина, а пришлось — и я сумела. Так неужели это не получится у мужчины, тем более, у сына бога?

Дан превращался в юношу и Ялли всё больше задумывалась о том, что однажды для него наступит пора жениться. Она была матерью единственного ребёнка, которого обожала и это поневоле сделало её придирчивой к будущим невесткам, которых ещё и не было в помине. Она начала критически относиться к молодым девушкам, примеряя то одну, то другую на роль будущей жены своего сына — и все отбраковывались, как негодные.

Эльга то и дело мечтала вслух о том, что неплохо было бы выдать замуж за Дана её дочь Тамину. Но Ялли только помалкивала в ответ. Она любила сестру, но брак сына с племянницей Таминой не улыбался ей. Дочь Эльги чисто внешне уродилась не в мать, а в одного из красивых любовников той: девочки росла хорошенькой, у неё были тёмные волосы и глаза, от матери ей достались разве что полные губы, но они напоминали пышные ягоды и не были такими тяжёлыми и грубыми, как у Эльги. Чисто внешне девочка была, бесспорно, хороша, но её характер оставлял желать лучшего. Она была слишком своевольна, с трудом поддавалась воспитанию, хотя Эльга держала её в большой строгости и за малейшее неповиновение порола так, что розги оглушительно свистели в воздухе, да и рукой могла ударить так, что девчонка кубарем летела через голову. Однако, материнские колотушки шли ей не в прок, девчонка становилась только более хитрой и изворотливой и эти качества в племяннице не восхищали Ялли.

По счастью, Дан так же не испытывал никакого интереса к Тамине, которая была младше его на несколько лет и всё ещё пребывала в поре детства. Да и Тамина не проявляла симпатий к двоюродному братцу, которого считала странным из-за его пристрастия к рисованию.

И ещё Дан часто бывал в новоотстроенном храме Светоносного. В этом храме было всего несколько жрецов, следивших за чистотой и за тем, не требовалось ли в нём что-нибудь починить или отреставрировать. В отличие от других храмов, в этом не пели гимны богам, не совершали определённых ритуалов, жрецы не проводили никаких религиозных процессий, не существовало даже никаких молитв некоему абстрактному Несомому Свету. В храм просто приходили те, кто желал это сделать и молились своими словами. Чаще всего это были люди в депрессии или опечаленные невзгодами. Но, помолившись в этом храме импровизированными молитвами, почти все ощущали какое-то облегчение и обретали надежду даже в том случае, если её и быть не могло.

Дан не молился — он просто находился в этом храме. А иногда он рисовал что-то на каменном полу перед алтарём и никто не смел этого ему запретить. Его самого воспринимали кем-то вроде хозяина этого храма. И никто не имел права помыть пол, пока на это не получал разрешение Дана.

Сама Ялли наведывалась в этот храм, чтобы посмотреть рисунки сына. И однажды одна из картин сильно поразила её.

К тому времени Дану исполнилось шестнадцать лет. И на такой же возраст выглядела сама Ялли. Дар бога деревьев, данный ей когда-то действовал в её теле — она совершенно не старела и не выглядела матерью сына-юноши. Внешне она сама была юной девушкой, разве что в глазах её царила усталость человека, немало повидавшего на своём веку. Она всё так же была похожа на красивую куклу и так же были бледны её щёки, навсегда утратившие румянец с тех пор, как её оставил бог деревьев.

Многим была непонятна удивительная моложавость княгини Шабоны. Такое чудо приписывали тому, что она являлась матерью сына бога, а кое-кто считал, что это — результат её воздержания. Слуги княгини знали точно, что после смерти князя Каруна у княгини так и не было любовников. Один, правда, заходил её в спальную, но, кажется, так и не разделил с ней постель, упав горлом на нож, которым чистил апельсин — так говорила сама княгиня… Другой также бывал в её спальной, но она слишком быстро прогнала его оттуда. И с тех пор княгиня не зналась ни с одним мужчиной.