— И как бы мне ещё осчастливить мой народ, сестрица? Что бы эдакое мне ещё придумать?

— Да мы, сестрица, кажется, и так уж сделали немало: раньше здесь воины да стражники мужиками были, а теперь девицы стали, переодетые мужиками! — отвечала кукла Эльга.

— Так-то оно так, а да вот добавить бы счастья надо, только как не знаю, сестрица!

— Так может, чтобы узнать, умом тебе воспользоваться, сестрица?

— Что ты, сестрица, ум-то у меня голова не выдержит, она ж у меня только для красоты!

Этот спектакль часто повторяли и эта шутка, которая, казалось, должна была приесться и надоесть, всё смешила и смешила народ до слёз.

Когда шпионки докладывали Ялли об этом, она негодовала:

— Мои подданные — идиоты! Я правлю идиотами. И какая неблагодарность! Благодаря мне они живут без нужды и забот, это я родила бога, который прорастил для них эти чудесные сады, а разве они об этом помнят? Им, видите ли, не нравится то, что я заменила мужскую армию на женскую! Но ничего. Время пройдёт — и они будут вынуждены поступать так, как я решила!

— Они относятся к твоим указам несерьёзно, потому, что ты сама не хочешь подать пример, — рассуждала Эльга, — вот мы и стали посмешищем. Гарем ты завести не захотела, да я уже и не решусь больше уговаривать тебя обзавестись им после того, что ты сотворила с тем беднягой. А вот если бы женщины Шабоны пожелали подражать тебе, то мужчины оказались бы бессильны! Не хочешь гарем — начни с одежды. Если женщина меняет одежду, она меняется сама. Почему бы тебе не одеться так, как мы одеваемся и не показаться в этом публично?

Став главнокомандующей женской армии, Эльга теперь редко надевала шорты и топик из кожи, теперь она носила красный камзол, расшитый золотой нитью, узкие брюки и коротенькие полусапожки. Так она выглядела более солидно и представительно. Но по-прежнему считала самой лучшей одеждой всё-таки шорты и топик из кожи и носила это дома, перед своими любовниками.

— Думаю, лучше это сделать на праздник в храме Така, — продолжала она, — чтобы собралось побольше народу. Если бы ты предстала перед ними в кожаных шортах и топике хоть один раз, многие женщины Шабоны пожелали бы тоже так одеться. И это был бы первый шаг к их свободе. Там, где женщина чего-то захочет, мужчина бессилен!

— Ты думаешь?

— Я знаю! — с гордым видом ответила Эльга.

Ялли только пожимала плечами и отказывалась. Перспектива выйти к своему народу полуголой пугала её, срабатывало воспитание, привитая с детства мораль, что женщина хоть и должна тяготеть к нарядам, но они служат для того, чтобы прикрывать наиболее соблазнительные части тела. Так принято, ибо в таком случае, начнёт расти разврат. А именно это и происходило в Шабоне. Вот уже появился мужской бордель для женщин-воительниц, а ведь раньше в городе вообще борделей не было, если проститутки и существовали в городе, то обычно они занимались торговлей телом частным образом или через сводню.

Ялли было не по себе от того, какой образ жизни вели её воительницы. Непонимание пугало её, но меньше, чем страх перед властью и силой мужчин. Карун испугал её основательно и хоть она и победила его, но и он косвенно отомстил ей, оставив в душе чувство опасности и недоверия по отношению к мужчинам.

Из всех мужчин она более-менее хорошо относилась к своим братьям, которые всегда казались ей безобидными. Они так и остались в Шабоне, при ней, не желая возвращаться в дом строгого отца, желавшего держать всех детей при себе и контролировать их образ жизни. В хоромах сестры-княгини им было комфортнее и свободнее. Правда, порою, им казалось странным поведение Ялли и законы, что она издавала. Но это был ещё не повод бежать от неё обратно под «крылышко» отца.

Ялли устроила обоих братьев в храм Така, отдав приказ верховному жрецу Гулмиру подыскать им жреческие должности повыше и попрестижнее. Но жрец проигнорировал её приказ, решив, что Далг и Эфан ещё слишком молоды для того, чтобы стать старшими жрецами и сделал их младшими, заставив подметать двор и площадь перед храмом. Ялли пришла в ярость, узнав об этом, она давила и давила на Гулмира, требуя, чтобы её братьям были подобраны более тёплые места. Но Гулмир оказался слишком своеволен. Он пребывал на должности главного жреца храма Така уже более двадцати лет, имел очень сильный авторитет, к его мнению прислушивался даже покойный князь, отец покойного Каруна. И, уж конечно, не отдавал ему бредовых распоряжений помогать делать жреческую карьеру двум соплякам, пусть даже сыновьям другого верховного жреца из соседнего города. И Далг и Эфан мели и мели дворы перед храмом уже три года подряд, жалуясь сестре на свою горькую долю, а та негодовала и злилась на жреца Гулмира. На Фаранаке власть жрецов имела вес и ей было не так просто противостоять.

Эльга знала, насколько раздражена на Гулмира Ялли и решила сыграть на её эмоциях, заставив осуществить свой замысел, чтобы княгиня всё-таки подала пример женщинам Шабоны, как им следует одеваться по-новому. Она то и дело бралась рассуждать о том, как разозлила бы Ялли Гулмира, если бы явилась на праздник Така в храм в шортах и топике из чёрной кожи. Это могло бы морально сломить упрямого жреца, если бы княгиня продемонстрировала ему наплевательское отношение на старые устои и он мог бы подчиниться — так предполагала Эльга.

И Ялли, наконец, уступила её убеждениям. В её хоромы явилась портниха, изготавливавшая одежду для воинов и за день до праздника Так у Ялли появилась новая одежда, какую надевали воительницы.

Когда Ялли натянула на себя кожаные шорты, они показались ей весьма неудобными по сравнению с шёлковыми панталонами, что она носила до сих пор. Упругая чёрная кожа сдавила ей ягодицы и низ живота, к тому же, сжимал живот и металлический пояс, что пришлось одеть поверх шорт. Не совсем комфортно оказалось ей и в топике — её большим грудям было в нём тесно. Но она решила терпеть — ради перемен, которые, казалось, должны были теперь произойти.

Страшновато было также выходить в таких нарядах к своему народу. Правда, она будет окружена толпой воительниц, в таких же шортиках и топиках, так оденется и Эльга, но что скажут о княгине?

До храма бога Така она добирались в карете вместе с Эльгой. Но на площадь перед высившимся белоснежным храмом не могла въезжать даже княжеская карета. По площади до высокого крыльца храма были обязаны двигаться пешком все — и простолюдины, и высокопоставленные люди.

Карету княгини сопровождала конница — почти сотня воительниц верхом в сёдлах. Когда карета остановилась у края площади, уставленного каменными тумбами, воительницы спешивались одна за другой и спешили на площадь, чтобы оцепить дорожку для княгини, ведущую к входу в храм.

И когда Ялли выбралась из кареты и зашагала по этой дорожке, её дурные предчувствия о том, как воспримет народ её необычный наряд, сбылись. Толпы людей, стоявшие за спинами державшимися за руки воительницами, сначала оторопело рассматривали свою княгиню, затем послышались отдельные смешки. Затем смех начал нарастать и постепенно он перелился в откровенный не сдерживаемый хохот.

Ялли стало очень страшно от этой дерзости её подданных. Нервы её натянулись, как провода, ей начало казаться, что может произойти ещё что-то более страшное, её могут забросать камнями или народ вздумает взбунтоваться и, прорвав оцепление, набросится на неё и растерзает. Но ничего этого не происходило. На площади просто громко смеялись — разом множество голосов, потешаясь чудачеством юной княгини.

К тому же, когда она уже приближалась к крыльцу храма, навстречу ей вышел сам Гулмир — высокий и длинный, как жердь, в торжественных одеждах — алом балахоне, расшитом золотыми нитями и драгоценным бисером, с жезлом в руках, на конце которого сиял золотой шар в виде тыквы — символ мира бога Така. Его сопровождала толпа других старших жрецов.

Он перегородил Ялли вход в храм.

— Княгиня, — промолвил он, — ты же знаешь, никто не смеет входить в храм, оголившись.

Тёмные бархатные брови Ялли сурово сошлись на переносице.