И только сама княгиня и её сестра знали истинную причину, по которой вышел этот указ. Деревья должны были стать будущей армией княгини, гораздо более сильной, чем та, что была у неё ныне, состоящая из женщин.

Ялли настаивала, чтобы это распоряжение её исполнялось особенно щепетильно, она даже создала комиссию, следившую за этим.

Ей не было покоя. На неё посыпались возмущённые послания от князей чуть ли не со всей Фаранаки, негодовавших на то, что она не просто впустила в свой город воительниц, но ещё и заменила ими армию мужчин. На эти письма Ялли давала только один ответ: «Я убедилась, что женщины сражаются не хуже мужчин. Нет такого на свете, что могли бы сделать мужчины и не смогли бы женщины. Или права женщин на Фаранаке — пустой звук?»

Если что-то и давало ей относительное успокоение, то это короткие отрезки времени, когда она могла немного повозиться с сыном. Обычно это были всего лишь минуты кормления, ради них она могла прервать даже важное совещание со своими сановниками и удалиться в потайную комнату, чтобы дать грудь ребёнку, которого прятала там. Но иногда она выкраивала время для того, чтобы попеть для него колыбельные или даже искупать.

— Ты не безобразен! — часто говорила она маленькому Дану, глядя в не по возрасту умные сиреневато-синие глазки. — Это не правда, что ты безобразен. Ты просто сильно отличаешься от других. На самом деле ты красив, ты очень красив! И ты будешь счастлив. Твоё могущество и моё благословение помогут тебе в этом. Я благословляю тебя на то, чтобы ты был счастлив!

Сын дерева рос невероятно быстро — как это нередко случалось со всеми необычными существами в мире Великой Тыквы — детьми богов или демонов. Через полгода он сделался таким крупным, что не помещался в колыбели, пришлось заказать ему большую колыбель — сразу на вырост.

И, глядя на него, Ялли одновременно с материнской любовью ощущала невыносимую боль и тоску по другой любви — несостоявшейся — к отцу своего сына. С одной стороны, это была горькая обида, с другой, что-то из глубин подсознания кричало, что так было надо, что иначе было бы никак нельзя. Но легче не становилось, боль от утраченной любви, которую Ялли скрывала в себе терзала невыносимо. И чистила. Чистила те остатки демонского, что ещё таились в её натуре, о которых она не подозревала.

С другой стороны, отсутствие любви порождали в ней неуёмную жажду власти, противоречащую понятию тому, что лучший правитель — это тот, кто поменьше правит. Её страдающая натура жаждала отвлечения от мук, которая выражалась в потребности менять что-то в окружающем мире, даже если мир этого не особо жаждал. И в этом ей помогала сестрёнка Эльга — такая же темпераментная, полная энергии и кипучих идей.

Когда, наконец, миновали особо хлопотные первые месяцы начала правления и Ялли, наконец, определилась со своими помощниками, взвалив на них часть своего правящего бремени, сестрички решили заняться созиданием новых законов, которые, по их мнению, сделали бы мир гораздо правильнее, чем до сих пор.

Эльга была безнадёжно заражена идеями воительниц, жаждущих первенства женщин, считающих, что именно их образ жизни правильный. Конечно, не обязательно каждой женщине уметь держать в руке меч и скакать в седле, в конце концов, и рожать кому-то надо, мужчины-то не могут это сделать вместо женщин. Но женщины должны быть в правительстве, если не полностью, то в превосходящем количестве, чем мужчины. Женщина должна стать и главой семьи. Так будет лучше и для самих мужчин, ответственности ведь меньше, мужчины же не выносят никакой ответственности — так считали воительницы и сама Эльга.

Ялли руководило другое чувство. После того, как Карун отдал её во власть жреца Шандрока, который едва не сжёг её в ритуальном домике, она стала всерьёз бояться мужчин и не доверять им. Именно это и послужило то, что она избавилась от мужской армии. Ей постоянно казалось, что мужчины могут взбунтоваться против неё, не пожелав над собой власти женщины, свергнуть её или принудить выйти замуж, чтобы над ними был мужчина. А новый муж увидит её ребёнка, решит, что он — порождение демона и совершит то, что не удалось Каруну и Шандроку — предаст её и маленького Дана огню.

Страх и беспокойство не давали ей покоя ни днём, ни ночью.

Дошло до того, что однажды, укачивая на руках сына, она начала рассуждать вслух, как будто малыш мог понимать её:

— Как же мне страшно! Я заменила армию мужчин на армию из женщин, но точно ли они сумеют защитить меня? Что если соседние князья, возмущённые законами моего княжества, сплотятся против меня и пойдут войной? Нам не выстоять. Они захватят нас и непременно увидят, как ты выглядишь. От этого нас могут защитить только деревья, но они так медленно растут, ведь это всего лишь саженцы, саженцы!

Дан смотрел на неё сиренево-синими пронзительными глазами и вдруг улыбнулся, как будто ему стало всё совершенно ясно.

И на следующий день Ялли было донесено о происшедшем в Шабоне чуде: все деревья, которые были посажены по её приказу, всего за одну ночь выросли в два раза. Более того, вокруг города неожиданно проросли из-под земли другие деревья, которые вовсе не сажали. Ялли возликовала:

— Пусть теперь хоть весь мир восстанет против меня — кто справится с сыном бога деревьев?

Эти слова Ялли произнесла в присутствии сановников, донесших ей о происшедшем чуде и стоявших толпой перед её княжеским троном. Они принялись недоумённо переглядываться, шушукаться. Они сообщили княгине о том, что в её княжестве всего за одну ночь в два раза выросли все недавно посаженные по её приказу саженцы, они ожидали приказа от неё выяснить причину такого необычного явления, но никак не рассчитывали услышать от неё объяснение, которое поразило их.

Ялли усмехнулась, наблюдая их растерянность и недоумение. Рано или поздно пришлось бы признаться в том, какого происхождения Дан. Она ждала подходящего времени и оно пришло — ребёнок бога проявил свою силу, показал, что он не слаб, а значит, способен защищаться от тех, кто не поверил бы в его божественность и решил бы, что он — демонское отродье и достоин огня.

— Да, я родила бога! — громко и отчётливо произнесла она. — Не от князя, нет. От бога деревьев. Чудо, о котором вы мне сказали — дело его влияния. Именно поэтому я не показываю его посторонним — он выглядит необычно и вы все пока не готовы к этому зрелищу. Но Шабоне пора узнать, что княгиня — мать ребёнка бога, сила и могущество которого велики! Пусть Шабона узнает об этом, да и за пределами Шабоны тоже!

Эльга, стоявшая по правую руку от её трона, также усмехалась, забавляясь тем, что на лице сановников кроме удивления начал появляться страх.

С этого дня деревья росли так стремительно, что жители Шабоны уже не могли не верить слухам о том, что княгиня родила своего княжича от бога. Меньше, чем за месяц они выросли, как за несколько лет, покрыв собою город зелёным морем.

В княжестве начались необыкновенные времена — в городе и прилегающих к нему деревнях, которые также было приказано «утопить» в садах. Деревья давали урожаи — необыкновенно огромные и вкусные плоды и собирали их с деревьев раза в два, а то и в три больше, чем обычно. Явление, по сути, было радостное, но некоторых оно пугало: трудно было принять, что среди людей теперь обитал сын божества и творил чудеса. Кое-кому даже хотелось бежать из княжества из-за страха перед непонятным и такие нашлись, что побросали свои дома и разбрелись по свету, но их было совсем мало. Остальные шабонцы не решались покидать родные места, тем более, что они приносили доход.

Сады обогащали Шабону. Их плоды собирали в мешки и ящики, продавали заезжим купцам, а те развозили их по всей Фаранаке и их раскупали, потому что в других княжествах острова хоть также водились фрукты, но нигде не было таких особенно сладких и душистых яблок, персиков, апельсинов, груш, хурмы и винограда, как в Шабоне.

Даже бездомные нищие в городе могли нарвать себе фруктов с деревьев вдоль дорог и аллей и набить ими брюхо или набрать в мешок и продать купцам, имея за них кое-что.