Услышав эти слова, Ялли снова ощутила, как сознание покидает её и она обмякла на подушках. Но её не спешили приводить в чувства.

Карун сильно ссутулился, скрестил руки на груди, опустив вниз лицо, сделавшееся суровым и угрюмым. Он задумался, стоя над ложем жены, замершей в бессознательности.

Тафин, больше не в силах преодолевать брезгливости к лежавшему на его руках маленькому чудовищу, аккуратно положил его в пустой ящик возле двери, в котором княгине недавно доставили отрезы шёлка для рукоделия. Оно всё ещё продолжало пищать.

Карун, наконец, очнулся от своей задумчивости.

— Позови жреца Шандрока, — глухо произнёс он.

Тафин всё понял и одобрил решение хозяина. Жрец Шандрок был одним из старших жрецов главного храма в Шабоне и он занимался делами, связанными с демонами и оккультизмом. Кто ещё разберётся в этом деле лучше жреца Шандрока?

Когда Тафин убежал, поспешив выполнить поручение, Карун ещё немного постоял возле ложа жены и также поспешил из спальной прочь, закрыв дверь на ключ.

Ялли пришла в себя через несколько минут после этого. Она полежала немного неподвижно, стараясь собрать мысли в кучу. До слуха её донёсся плач новорожденного ребёнка. ” — Почему, почему ребёнок так выглядит? — подумала она. — Дети богов не должны рождаться безобразными. От богов рождаются обычно очень красивые дети, только от демонов получаются уроды. Но бог деревьев не мог быть демоном. В нём не было ничего от демона, божественная чистота исходила от него. Да и откуда взяться демону? Разве против них не взбунтовались стихии, разве они не пленены нынче стихиями и разве могут являться смертным? Так говорили жрецы. Но что ещё говорили жрецы?..» Ялли напрягла память. Её отец когда-то обучал религиозным делам её, Эльгу и братьев, собирая их в кружок вокруг себя и многое им поясняя. Он также не игнорировал тему рождения детей у смертных от богов и в прошлом — от демонов. И тут Ялли вспомнила: отец как-то говорил о том, что у смертной женщины может родиться безобразный ребёнок от божества в исключительном случае, если в предыдущих воплощениях женщина совершила слишком много зла.

Холод сдавил внутренности Ялли. Она вспомнила бога деревьев, попросившего её дать странную клятву: избегать совершать зло, преступления и несправедливость. Тогда её это очень удивило, как будто она была способна на это. Но, видимо, бог знал, о чём говорил. Он желал, чтобы в грядущем она не повторяла зла, которое совершила в прошлом. Потому что наверняка это было немыслимое зло. Поэтому бог и разлюбил её — так она предполагала.

Ялли заплакала, слёзы потекли на подушки. ” — Что же я совершила тогда?» — глубокая складка пролегла на её лбу.

Затем её насторожил плач младенца, рождённого ею.

Ялли приподняла голову, села на ложе, потом сошла с него и несмело подкралась к ящику, в котором лежал плод её чрева. Она наклонилась над ним. Затем присела на пол рядом с ящиком, внимательно рассматривая существо, которое родила.

Он на самом деле был схож с куском дерева, чурбаном, из которого торчали то ли мелкие веточки и сучки, то ли щупальца. Но у него также выступали крошечные ручки и ножки, как у самых обычных детей, можно было также понять, что ребёнок был мужского пола. И у него была голова. И детское личико, пусть не розовое и нежное, а цвета древесной коры, но черты были, как у всех новорождённых. И у него были большие глаза — синие, как у Ялли, но с сиреневым свечением. И ещё: они были не мутные, как у детей, только что появившихся на свет, более осмысленные. Он смотрел на свою мать и, казалось, видел её.

Ялли прижала ладонь к груди, ощущая, что задыхается от волнения.

— Так это же не кусок дерева, — пробормотала она, — это ребёнок!

Она протянула к нему руку, чтобы коснуться его, но тут же отдёрнула её, отвернувшись.

— Да, видимо, в прошлых воплощениях я совершила что-то особенно ужасное, — продолжала она говорить вслух, — такое же страшное, как… — она снова перевела взгляд на маленькое чудовище в ящике. — Но почему, в таком случае, за мои преступления, которые я даже не помню, должен расплачиваться этот несчастный малыш?.. Ведь он же дитя бога, это плод любви, я родила его от того, кого так сильно любила! — она зарыдала.

Хотелось плакать и плакать, она дала волю слезам сполна. Ей было страшно от незнания того, что творилось с ней раньше, ещё до настоящего воплощения и ей стало невыносимо жалко ребёнка, которого она только что родила. Она обхватила руками собственные плечи и, раскачиваясь из стороны в сторону, скорбно заголосила, продолжая обливаться слезами.

Она плакала долго, пока не распахнулась дверь в спальную и в неё не зашли Карун, Тафин и с ними ещё один незнакомец. Это был мужчина пятидесяти с лишним лет, невысокий, сухощавый, лицо его было длинным, худым, скуластым, тонкие губы его были, казалось, плотно сжаты, глаза — спокойные и холодные. Он был облачён в длинную бледно-зелёную хламиду и тёмно-зелёный плащ — такие одежды обычно носили жрецы.

Ялли вмиг прекратила плач, вопросительно уставившись на незнакомца. Тот обошёл её, как неодушевлённый предмет и заглянул в ящик, внимательно разглядывая лежавшее в нём существо. На лице его не дрогнул ни один мускул, оно было непроницаемо, как маска.

Затем он выпрямился. Тафин заботливо пододвинул ему кресло и он в него опустился. Затем знаком велел Тафину поставить табуретку напротив кресла и приказал Ялли сесть на неё.

Сердце Ялли заколотилось от недобрых предчувствий.

— Почему ты приказываешь мне? — между бровей её пролегла упрямая складка. — Кто ты такой и что делаешь в моей спальной?

— Я Шандрок, глава жреческой комиссии по делам, связанным с потомками демонов и полудемонов, — ровным и глухим голосом произнёс он, глядя на молодую женщину давящим ледяным взглядом.

— Демонов? — вспыхнула Ялли. — Что ты хочешь этим сказать? Что меня подозревают в том, что я родила демона?!

— Это очевидно, — всё также невозмутимо ответил Шандрок. — Ребёнок выглядит не просто уродливо, он слишком отличается от нормальных детей. Тебе лучше отвечать на мои вопросы, если не хочешь, чтобы это происходило в темнице при храме.

Ялли не верила своим ушам. Ей угрожали?! Она оглянулась на Каруна: он стерпит, чтобы его жену стращали какой-то темницей при храме? Но муж не проронил ни слова в её защиту. Он стоял, серый лицом, потупив взор и скрестив руки на груди.

Она села на табуретку напротив жреца. Тот начал выспрашивать подробно родословную её родителей. Она без утайки выложила то, что её мать была из семьи торговцев, а отец вырос в жреческом приюте и не знал своих родителей.

— Не знал родителей? — переспросил Шандрок. — Тогда ясно, — сделал он вывод. — Тогда нет сомнения, что один из неизвестных предков жреца Аклина — полудемон!

Ялли даже ничего не могла произнести в ответ, настолько поразило её услышанное. Шандрок смел обвинять её отца в происхождении от демона!

Шандрок перевёл взгляд на Каруна, который совсем низко опустил голову и плечи его тряслись.

— Князь, — промолвил жрец. — Я думаю, что это происшествие не стоит разглашать. Я не собираюсь чернить репутацию моего князя, передавая это дело на жреческий суд комиссии по делам потомков демонов. Думаю, мы сможем устроить всё сами. Я готов помочь тебе.

Карун поднял голову и уставился на жреца, не сводя с него взволнованных глаз. Тот продолжал всё тем же размеренным голосом:

— Прямо сейчас тебе следует отдать приказ всей твоей челяди покинуть твой дом и твою усадьбу. Хотя бы до завтрашнего вечера, мы всё успеем. Пусть уйдут все — слуги из дома, из сада, из конюшни, даже охрана. Ведь они, кажется, ещё не поставлены в известность о происшедшем, не так ли?

— Нет, — ответил за князя Тафин, — о рождённом чудовище знает только сам хозяин, я, да ещё та акушерка, но я не уверен, что она не повредилась рассудком от увиденного.

— Мои люди позаботятся, чтобы акушерка молчала, — пообещал Шандрок. — Ты, кажется, преданный слуга и можешь остаться, нам понадобится твоя помощь, — кивнул он Тафину. — Об этом узнают ещё только несколько человек, которые нам необходимы в деле, но и они будут молчать. Это будут два плотника, они принесут доски, дрова и сами сколотят ритуальный домик в глубине сада, подальше от посторонних глаз. И ещё два моих проверенных жреца, который и помогут мне совершить обряд очищения. Всё пройдёт в великой тайне. Никто не будет даже знать, что мы явились в твой сад — так мы запутаем следы.