— Как, ты бросила наших детей? — сдавленным голосом проговорил он.
— Я же говорю, что у меня не было выхода! — ответила Решма и вновь принялась объяснять, что она не желала с ними скрываться в лесу и не могла пробиться к вагону поезда. Но Патрик не стал её слушать и вдруг с рычанием вскочил опрокинул стол, за которым они сидели.
— Ты бросила наших детей! — проорал он и, схватив её за плечи, начал трясти. — Ты бросила наших детей!!!
Он ударил её по лицу ладонью с размаху и она с криком упала с табурета. Она не успела опомниться, как Патрик расстегнул у себя на поясе ремень и принялся её хлестать по чём ни попадя. Она успела перевернуться на живот, подставляя спину и ягодицы и закрывая наиболее уязвимые места и не переставая душераздирающе вопить от невыносимой боли, от которой Решма в конце концов потеряла сознание.
Неизвестно, чем бы закончилась эта экзекуция для Решмы, если бы в жилище Патрика не заглянули соседи и не схватили его за руки и не держали до тех пор, пока он относительно не успокоился.
Решму с трудом привели в сознание. Её избитое тело болело так, что у неё возникли сомнения, не повредилось ли в нём что-нибудь от пережитых побоев. Её уложили на лежанку и она задумалась о том, что теперь вряд ли сможет работать на демонтаже храмов богов стихий и таскать кирпичи. Наверняка разъярённый муж искалечил её и она ни на что не годится.
Она подумала о родном доме в Свободном. Она давно думала о том, что ей бы следовало вернуться туда и если её братья ещё живы, она могла бы попросить у них помощи. В конце концов, пансион в Свободном до сих пор и её дом, она однажды спасла его от разорения и имеет право снова поселиться в нём. Но она не решалась возвращаться туда, размышляя, что, возможно, пансион конфискован, мать умерла, а братья или погибли на войне или исчезли в неизвестном направлении. А теперь, видно, всё-таки придётся рискнуть и отправиться в Свободный, ведь ей больше некуда деваться…
Но этого делать ей не пришлось. Патрик, окончательно пришедший в себя после приступа бешенства, начал просить у неё прощения и умолять, чтобы она не бросала его, твердить, что он любит её и готов простить ей даже то, что она не уберегла их детей. И Решма простила его, не желая оставаться в этом мире в одиночестве.
Однако, в дальнейшем жизнь с Патриком оказалась отнюдь не сладкой.
Патрик снова вернулся на службу в войска Чистящих — это был самый верный способ выжить и содержать себя и жену. Хромая правая нога не мешала ему исправно нести службу и рыскать в поисках скрывавшихся лахи не только по городу, но даже по деревням и лесам. Он не бывал дома неделями, но когда возвращался на побывку на несколько дней, для его жены наступал кромешный ад.
Решма сильно изменилась за последнее время. Она больше не бродила по целым дням по городу и, как когда-то требовал от неё Патрик, занималась домом и даже кое-как выучилась вязать крючком. Она старалась быть вежливой и приятной в общении с их соседями, проживавшими в других комнатах этого некогда заброшенного дома. Когда муж возвращался домой, она была с ним ласковой, приветливой, уступчивой. Но Патрик, когда-то мечтавший об этом больше всего на свете, теперь это не ценил. Едва перед ним появлялось красивое лицо его жены, как перед ним вставали лица его детей, которых эта женщина не сберегла. Вероятно, она не сделала это, потому что не дорожила детьми, рождёнными от него. И не дорожила, потому что не любила его. И почему все годы, что он прожил с ней, он цеплялся за иллюзию, что она любит его так же, как и он её? Когда Патрик начинал думать об этом, ему начинало казаться, что он ненавидит Решму.
Но в то же время он не мог Решму потерять. Он осознавал, что был болен ею, но ничего не мог с этим поделать. Он ощущал боль и заливал его вином все дни пребывания дома.
Когда Патрик был пьян, он был страшен. Обычно он возвращался домой, старался усесться напротив своей жены и начинал пристально смотреть на неё. Он становился похож на огромную страшную злую собаку. И Решма поняла, что в этом случае надо было вести себя с ним, как с опасной собакой: замереть, опустить голову, не смотреть ему в глаза, не произносить ни слова, даже дышать только в половину дыхания. Тогда он мог просто сидя уснуть, не тронув её. Но стоило взглянуть или заговорить с ним, как он начинал пьяным голосом выговаривать ей, что она никогда его не любила, поэтому не сберегла детей, рождённых от него, а за этим следовали нещадные побои. Бесполезно было пытаться от него убежать: даже пьяный он бегал быстрее Решмы и сама Решма была не так быстронога, как в далёком детстве. Попытка убежать от него делала его ещё злее, яростнее.
Безопаснее всего было, когда Патрик возвращался пьяный, просто спрятаться под лавку и лежать там, пока муж не засыпал мертвецким сном.
Более года жизнь Решмы с Патриком тянулась, как в аду. Но уйти от мужа она решилась только тогда, когда пьянство сыграло с Патриком дурную шутку: он ослаб, как мужчина и почти утратил способность удовлетворять жену в постели.
Благоразумие, наконец, взяло верх над Решмой и она рассудила, что не стоит жить с мужчиной, который колотит её так, что соседи начали пророчить ей, что однажды он её убьёт, если, к тому же, он больше не мужчина.
Она нашла себе работу — в одной небольшой лавочке, которую не успели конфисковать кулькийские генералы. Но в эту лавочку, к её хозяину вскоре заявился Патрик и без утайки поведал тому, какая Решма негодяйка: она изначально едва не убила его мать, едва не сбив её лошадью из-за своей приходи к быстрой езде, она была строптивой женой, не желала заниматься домом, кормить грудью детей, сживала его, своего мужа, со свету скандалами и истериками и, не уберегла их общих детей, и в конце концов, совершила самое страшное преступление — оставила мужа, когда он приболел и немного ослаб по-мужски. Он расписывал нрав Решмы в самых чёрных красках и довершил свою тираду просьбой к хозяину лавки:
— Прошу тебя, помоги мне вернуть жену. Если ты уволишь её, ей не на что станет жить и она вернётся ко мне. Не позволяй этой дряни оставить мужа окончательно, посочувствуй мне!
И хозяин лавки посочувствовал ему и в тот же день уволил Решму с увещанием вернуться к мужу и помочь тому восстановить его мужское здоровье.
Но Решма и не думала возвращаться к Патрику. Она нашла место продавщицы в другой лавке, но история повторилась и Патрик сумел убедить и этого хозяина выгнать её оттуда.
И тогда Решма поняла, что ей нужно переезжать в другой город. Например, вернуться в Маллин, что она вскоре и сделала.
В Маллине ей даже не пришлось искать работу. Почти во всех захваченных кулькийцами больших городах открылись комитеты по распределению народа Гобо на работы, от которых зависело и дальнейшее их разделение на касты — Кулька планировала ввести кастовую систему по всему завоёванному ею материку. Кулькийские генералы диктовали на оккупированных территория новые законы: абсолютно все были обязаны служить для общества, в не зависимости от пола и возраста.
Решма, едва узнав про этот комитет, поспешила туда. Комиссары предложили ей выбрать для себя занятие, предупредив, однако, что от этого выбора зависит то, в какой касте она может оказаться со временем. Решме хотелось оказаться в лучших кастах и ей пояснили, что для этого ей следует попробовать себя на военной службе. По законам Кульки абсолютно все работы женщины выполняли наравне с мужчинами, будь это погрузка чугуна или копание траншей и военная служба не являлась исключением. Старательная военная служба могла даже со временем преподнести перспективы попасть в касты начальства, правительства.
Решма поняла: она должна поступить на военную службу.
Она была определена в солдаты под начало командира Собы — женщины тридцати пяти лет, полноватой, с выпяченным округлым животом и маленькой грудью, её вполне можно было принять за мужчину с первого взгляда, тем более, что голос у неё здорово басил. В солдатах оказалось также немало гобойских женщин. Многие из них имели мужей и семью и поэтому приходили на службу на специально отведённую для этого территорию и покидали её вечером, чтобы переночевать дома. На этой же территории находились казармы для холостых женщин, как Решма. Всем этим солдатам-новобранцам была выдана форма — синие брюки, ботинки и рубашки такого же цвета.
