— Что хочу, то делаю! — фыркала она на мужа. — И ты мне не указ! Я всегда сама всё решала за себя, я всегда была свободна, так неужели я буду слушать тебя, чем ты там недоволен? Я люблю лошадей и буду учиться ездить верхом, что бы ты мне там ни говорил!
Михама возмутили её слова и он попробовал было настаивать на своём, пытаясь запретить ей садиться на лошадь, но нарвался на такие крики и вопли, что ему пришлось закрыть ладонями уши и капитулировать.
Правда, впоследствии он всё-таки ворчал на юную жену, когда та отправлялась в конюшню, но та откровенно давала понять, что плюёт на его мнение.
Решма ежедневно занималась ездой верхом на лошади по нескольку часов. Сначала она каталась по усадьбе, затем начала выезжать за её пределы, в деревню.
Другим развлечением Решмы стала еда в доме мужа. Крестьяне несли оброк в дом своего князька: мясо, молоко, яйца, птицу, муку, овощи, фрукты, зерновые. И всё это в усадьбе князя коптилось, варилось, солилось, сушилось. Амбары, погреба и сараи его были забиты копчёным мясом, окороками, салом, солёной и копчёной рыбой, горшками с вареньем, сметаной, маслом, бочками с солениями. Решма любила забираться в амбары или погреба и поедать это прямо на месте, она ела всё больше и больше, поправляясь телом, что, впрочем, её мужу даже нравилось.
Всего за год Решма сильно округлилась в теле, научилась отлично ездить на коне, так, что даже брала небольшие барьеры, но почему-то никак не беременела. Михам был вне себя от злости из-за этого:
— Что ж это третья жена оказалась бесплодной?! Почему я такой не везучий, ведь эта, последняя, мне нравится больше других! И она убивает мои надежды и всё мне назло!
— Да ты, верно, сам бесплодный! — парировала Решма. — Подумал бы хотя бы хорошенько: третья жена не может от тебя забеременеть! У тебя мёртвое семя!
Михам негодовал на эти слова, между ним и Решмой начиналась словесная потасовка, переходящая в крики и вопли, в которых неизменно брала верх Решма.
Не подчинялась она мужу и в другом: когда он требовал, чтобы она вместе с ним и его другими жёнами ездила в Яву и посещала храмы богов стихий, как это было положено. Сытая и праздная жизнь, наряды из шёлка и виссона, украшения из золота, что дарил муж, слуги в доме сделали Решму более дерзкой и самоуверенной, она перестала бояться враждебного отношения окружающих людей. Не желая идти в храм, она так напрямую и говорила об этом:
— Не пойду. Разве вам не страшно там? Убьют ребёнка, а потом ещё целый год держат его труп на алтаре. Всем жутко от этого, а всё равно в храмы ходят, да подарки несут.
В храмах бывших демонов, обретших статус богов на самом деле существовала такая традиция: труп принесённого в жертву ребёнка не хоронили, но оставляли на каменной глыбе, на которой он был убит, на целый год, до следующего жертвоприношения. В первые дни для священного ритуала применяли огромных священных крыс, которые обгладывали с трупа мясо и сжирали внутренности, оставляя лишь скелет. Так было в храме бога Каджи, где жертву умерщвляли, перерезав горло и, сцедив кровь, вливали её в рот идолу Каджи. В храме Нэгога, «бога» деревьев жертву забивали деревянными дубинами — обычно ударом в висок. «Бог» металла Хаг требовал, чтобы жертве отрубали голову большим топором, древко которого было также из металла, затем пилой расчленяли на куски. Жертву «бога» ветров и воздуха душили удавкой. Жертве «бога» воды Ваки накрывали лицо полотенцем и лили воду до тех пор, пока жертва не захлёбывалась до смерти.
Затем убитую жертву убирали с алтаря и складывали рядом в удлинённое каменное углубление, похожее на гроб, и приносили клетки с огромными крысами, которые величиной не уступали маленькой кошке и выпускали их в это углубление, накрывая на время доской, чтобы крысы не разбежались. И когда крысы оставляли от жертвы одни кости, крыс загоняли обратно в клетки, а кости складывали на глыбу, на которой жертва была умерщвлена. Так было во всех храмах бывших демонов, кроме Свири, где от сожжённой жертвы оставался только пепел.
Многих посетителей храмов стихий это уже не пугало, зрелище было привычное, да и жрецы лахи преподносили это как нечто чистейшее и даже очищающее и нередко за денежную плату позволяли прихожанам коснуться костей принесённых в жертву детей, утверждая, что сделавшие это получат очищение от грехов, накопившихся за год и получат благословение.
Михам не мог понять свою младшую жену из-за того, что она поступает не как все и думает не так, как все. Он сам испытывал отягощение и страх, когда заходил в храм богов стихий, но, поскольку, в эти храмы было положено ходить и одаривать их, он внушал себе, что мёртвые кости убитых детей на алтарях — это на самом деле нечто священное, чистое, доброе, жертва, ограждающая от зла и убиенные дети на самом деле никакие не страдальцы, это святые, не успевшие нагрешить, а посему, путь им — в небо, чтобы обратиться там в звёзды, а не быть поглощёнными после смерти в трясинах Вечных Болото за грехи. Михам горячо клялся себе и «богам» стихий, что заставит таки строптивую юную жену посещать их храмы — и ничего из этого у него не получалось.
Когда наступил новый год, Михам был особенно настойчив, чтобы Решма поехала вместе с ним и его жёнами в Яву и побывала в храмах богов стихий, коснувшись костей жертв на алтарях. Но у Решмы началась сильнейшая истерика и она наотрез отказалась сделать это. Терпение Михама лопнуло и он наказал жену, забрав у неё все золотые украшения, что подарил ей за год совместной жизни и заявил, что не вернёт их, пока она не одумается и не станет почтительней к великим богам. И, обиженный, покинул дом в компании старших жён.
Решма была в ярости. Ей было необходимо как-то успокоиться, но ничто не уравновешивало её так, как стремительная езда на лошади.
К тому времени она уже довольно крепко держалась в седле и выезжала на верховые прогулки в лес, одна, без сопровождающих, не боясь никого и ничего.
Она мчалась по узкой тропке между деревьями, глотая стремящийся навстречу ветер. Теперь можно не думать ни о чём. Не вспоминать. Не бояться.
Вдалеке показались очертания какой-то тёмной фигуры — кто-то шёл навстречу. Но он уберётся с тропинки, уступит дорогу несущемуся коню.
Прошлое, казалось, в те мгновения разорвалось на сотни мелких кусков, как бумага. Остался позади былой ужас, бессилие, когда чьи-то сильные руки могут хватать, сжимать, связывать, лишать свободы и предавать невыносимым мучениям.
Тёмная фигура приближалась и явно не желала сворачивать с дороги. Решма уже могла разглядеть её очертания: это была фигура уже немолодой женщины, ссутуленная, в простых одеждах из льна и хлопка.
— С дороги, старая идиотка! — рявкнула Решма, продолжая неистово пришпоривать коня.
Но старуха была или слепа, или глуха или одержимо упряма и никак не желала посторониться. Конь налетел на неё и она метнулась в траву на обочину…
У Решмы всё похолодело внутри. Наверняка старуха мертва. Но она поспешила себя успокоить: та виновата сама, могла бы заранее уйти в тропинки, ведь знала же, что мчащейся лошадью не сладит.
Ещё пару часов езды — и из головы Решмы окончательно выветрилось происшедшее.
Она вернулась домой поздно и поужинала в одиночестве, потому что муж и старшие жёны остались ночевать в городе на постоялом дворе, а затем преспокойно улеглась спать в своей спальной.
На следующее утро Михам вернулся из Свободного — довольный, розовощёкий, весёлый.
— Мы очистились в храмах стихий! — довольно сообщил он Решме. — За один день успели обойти все храмы, принести дары и коснуться священных костей. Вот теперь мы святы и чисты, а ты со своими грехами осталась! Езжай пока не поздно в город и очистись тоже, а то тебя ждёт глив Вечных Болот после смерти!
Решма только презрительно махнула рукой.
Муж и его жёны находились в приподнятом настроении. К обеду всем семейством расселись за стол. Михам шутил, как мог, его жёны обмакивали в мёд лепёшки, запивая это молоком.
