Члены семьи Чалки нисколько не смутились, когда Лир поведал им, что они должны убить у алтарей новых богов малых детей, которым не было и года — одного зарезать, другого сжечь живьём. Они выслушали спокойно и Чалки заметил хладнокровным голосом, что у него есть опыт по части закланья — ему приходилось резать поросят.
Обряд требовалось проводить в дневное время, но Лир, во избежание ненужных разговоров в городе решил совершить его при закрытых дверях в храме, без свидетелей. Позднее, конечно, все об этом узнают и принять традицию регулярных человеческих жертвоприношений придётся всему материку, но это позже, когда Каджи и Свири будут достаточно сильны.
— Надеюсь, вы понимаете, что не следует болтать на каждом углу о том, что вам предстоит сделать, — предупредил Лир жрецов. — Это в ваших интересах, ведь многие могут это неправильно понять и отомстить за убитых девочек — вам.
— Конечно, хозяин! — бойко ответил Чалки. — А после первого жертвоприношения мы можем переселиться в хороший домик в посёлке жрецов? — он снова широко улыбнулся. Лир лишь угрюмо промолчал в ответ.
Для жрецов были изготовлены ритуальные одежды: жрецы Каджи облачились в хламиды цвета терракоты и на шеи их были наброшены тяжёлые бусы в несколько рядов из серого мрамора; жрецы Свири — в алые одежды и бусы из рубина. На головах старших жрецов были шапки с четырьмя рогами. Старшим жрецом Каджи стал Чалки, а Свири — его жена. Лир также облачился в терракотовые жреческие одежды, а Майя — в алые, покрыв голову шапкой с рогами, считая себя также старшей жрицей своего отца.
Дети Чалки должны были исполнять ритуальный гимн, в котором не было ничего сложного, просто требовалось нараспев повторять слова для Каджи:
Слабым был — сильным стал!
Кровь лилась,
Кровь впиталась,
Сильным стал — слабым был!
И для Свири:
Пузыри по коже,
По коже пузыри!
Сила идёт, сила идёт!
Ашугалатарамнаратаслиоарс шалагаранма!
Последняя фраза не означала ничего, это была абракадабра, тем не менее, она была важна для обряда и дети Чалки старательно выговаривали её.
Несмотря на то, что лахи избегали грязных работ, многим из них, видимо, было неплохо знакомо ремесло мясника и Чалки ловко перерезал младенцу горло над каменным алтарём, а затем, перевернув вниз головой и, взяв за ноги, аккуратно нацедил кровь в ритуальный сосуд. Когда сосуд наполнился, его старшая дочь взяла этот сосуд, приблизилась к глыбе, с которой лукаво и хищно взирал на неё барельеф, изображающий черты лица демона Каджи. Она тщательно смазала кровью губы идола, а после остаток крови вылила в дыру рта, также напевая: «Слабым был — сильным стал…»
Жена Чалки справилась с принесением жертвы в храме Свири также исправно, как и её муж. У неё не дрогнул ни один мускул на лице, когда она положила в жаровню на раскалённые угли девятимесячного ребёнка и ни капли жалости не отразилось в её глазах от того, что ребёнок умер не сразу, корчась от боли и заливаясь истошным криком.
Лир и Майя также смотрели на это с каменными лицами, держась за руки и ощущая, как ладони их потеют так, как будто их окунули в воду.
По окончании ритуала оба ощущали опустошение и непонятный страх, но не решались сознаться в этом друг другу. Ведь им предстояло пройти через это ещё сто девяносто восемь раз.
Чтобы как-то расслабиться после пережитого, они вместе приняли горячую ванну, пытаясь веселиться, обнимаясь и ласкаясь друг к другу в воде с растворёнными в ней благовониями, но у обоих не проходила внутренняя дрожь и закрадывающиеся в душу сомнения… в своих отцах.
На другой день Чалки и Кирка пожаловали к ним в княжеский дом, чтобы поинтересоваться, не могут ли они теперь, после того, как оказали услугу хозяину и его супруге в храмах, переехать в хороший каменный дом в посёлке для жрецов. Лир встретил их с мрачным выражением лица. Он не испытывал чувства благодарности к этим лахи за то, что они совершили для него то, что отказывались сделать другие, но понимал, что эти люди ему ещё нужны и за это их ненавидел.
— Вот выполните всё до конца, тогда получите свой дом!!! — рявкнул он на них. — Ещё сто девяносто восемь детей, вы поняли?! — глаза его свирепо сверкнули.
Чалки и Кирка начали усиленно кланяться:
— Мы поняли, хозяин, поняли, мы расстараемся для тебя, мы добудем всё, что ты хочешь! Не сомневайся в нас никак, мы пойдём по всем деревням и если нам не дадут детей добровольно, мы даже выкрадем их для тебя, даже рискуя жизнью! Слышишь, хозяин, мы не пожалеем жизни, настолько мы преданы тебе! Верь нам, верь нам! А скажи, хозяин, ты подаришь нам дом насовсем или позволишь только в нём пожить?
Лир окинул их надменным и презрительным взглядом:
— Вы полагаете, что если я скажу «насовсем», то этот дом станет вашей неотъемлемой собственностью и я не смогу его отнять обратно, если решу? В этом мире всё — моё и только моё. Даже ваши жизни. Я пущу вас жить в хороший дом за хорошую услугу с вашей стороны и если вы и дальше будете мне хорошо служить так, чтобы вы действительно были мне полезны — вы будете владеть домом.
Чалки и Кирка переглянулись. Затем продолжили:
— На всё твоя воля, хозяин, на всё твоя воля! А дозволь ещё спросить: дашь ли ты отдельный дом и для нашей старшей дочери Гиввы, ведь она достигла брачного возраста и дом был бы её приданым…
— А не слишком ли многого вы хотите? — голос Лира сделался зловещим. — Может, вы хотите сами закончить свои дни, как те, кого вы принесли в жертву богам? Так я могу обеспечить. Или вы считаете, что вы незаменимы? Нет, я всё понял. Любой другой грязный лахи сможет заменить вас, посули я им половину того, что обещал вам! Убирайтесь прочь и не докучайте мне!
Слова Лира оказались истиной. Многие из народа лахи оказались готовы оказывать ему услуги в храмах Каджи и Свири. Мужчины и женщины лахи с толпами своих детей потянулись в город Майи со всех краёв материка Гобо, готовые на всё, чтобы стать жрецами новоявленных богов. Они запрудили улицы города, это было летнее время и они ночевали прямо на улице на рваных матрацах, на рогожках или голой земле, стремясь изо дня в день попасть на приём к Лиру, чтобы попроситься на служение в храм. И поскольку у Лира был теперь обширный выбор, он не торопился брать в жрецы каждого лахи подряд, в глубине души надеясь, что жрецами его отца и отца Майи согласится стать кто-нибудь из народа, считающегося более благородным, чем лахи.
Лир выдвинул условие: он даст только испытательный срок на служение жрецом только тем лахи, что смогут принести ему в храм младенцев не старше двух лет. И всего за несколько дней лахи притащили в храм Каджи и Свири детей до двух лет больше, чем было нужно. Детей помещали в дальние кельи в закрытых частях храма и новым жрецам из лахи поручали присматривать за ними и кормить их — до часа приношения их в жертву.
Лир испытывал непонятный страх и тревогу. Ему не хотелось думать, как и откуда лахи могли добыть этих детей и что дети эти далеко не все были отданы родителями добровольно. Он не боялся, что родители, лишённые своих сыновей и дочерей могут попытаться отомстить ему. Их месть, в таком случае, обернётся против них, потому что горы и сила Каджи защитит Лир от любого мстителя. Его страшило то, что у него появились сомнения относительно правильности своих поступков. Сын коровы мычал где-то в глубине его души, слёзно и тоскливо, страдал, как может страдать тот, кто сам становился жертвой чужой плотоядности и хищности. И над ним смеялся и издевался демон, жаждущий могущества и власти, для которого чужая кровь и боль не то, что безразлична, но даже желанна и сладка.
Количество жрецов в храмах Каджи и Свири значительно выросло. Лир не торопился их баловать, раздавая деньги и отдельные дома, приостановив строительство жреческого посёлка. Он приказал наспех построить для них несколько бараков из брёвен, без всяких удобств, предоставив им вместо кроватей дощатые нары. Но лахи всё равно не отказывались от службы в храмах. Потому что бараки хоть и были без удобств, но в них были печи, которые зимой должны топиться, им выдавали новую одежду взамен рванья и сытно кормили в столовой при храме. Это было лучше прежней бродячей жизни.
