Но на лице Майи не было написано никаких чувств, она просто смотрела на пришедших расправиться с ней взглядом, полным холодного презрения. И это мешало им отвесить ей хотя бы пару пощёчин. И всё же мстить хотелось. Мужики с татуированными лицами, чтобы добиться, наконец, от неё, чтобы она испытала ужас, принялись в её присутствии совещаться, какую бы мучительную казнь придумать для неё. Наконец, додумались сварить её живьём в котле.
Тут началась возня. Сначала искали большой котёл, в котором обычно варилось мясо, когда гостей в доме было много. Затем начали таскать дрова, оказавшиеся сырыми, пришлось разломать кое-что из мебели и развести костёр. Пока таскали воду, умудрились переругаться между собой за то, что кто-то таскает воды больше, а кто-то отлынивает.
А Майя всё не ужасалась своей печальной участи, взгляд её был подобен льду — надменным и жёстким.
Вода в котле никак не желал закипать и пришедшие казнить княгиню нервничали всё сильнее, ссорясь между собой.
Да ещё и вдалеке начал разноситься какой-то неприятный раздражающий звук гул, который нарастал.
А затем гул и вовсе перерос в оглушительный грохот, к которому примешался звук трещащих и падающих за окнами фруктовых деревьев.
— Что это, что? — заметались татуированные, подбегая к окнам, а затем с криком отскакивая от них и улепётывая прочь с воплями и быстротой ветра.
Майя также повернула голову в сторону окна и тут на лице её, наконец, появилось то, что не могли вызвать на нём её новоявленные палачи: выражение дикого страха. Она закричала во всю мочь своих лёгких.
За стеклом появилась огромная каменная рогатая башка — серый живой кусок скалы. И Майя, не выдержав, потеряла сознание.
Майя очнулась лежащей на своей кровати, откинувшись на подушки, освобождённая от верёвок. Сначала она увидела дощатый потолок своей опочивальни, затем, опустив глаза, она узрела…
Он был огромен, очень огромен. И не только за счёт бычьей головы, сидевшей на широченных плечах. Он напоминал гору, покрытый мускулами, и всё в его теле дышало недюжинной, нечеловеческой силой, какой может обладать только камень. И всё это облегала кроваво-красная кожаная одежда, которая потрясающе шла ему.
Он сидел на лавке, напротив её кровати, откинувшись спиной на стену, обитую пёстрым войлоком, широко расставив могучие ноги. И смотрел на неё исподлобья серыми глазами — то ли человечьими, то ли волчьими, то ли просто демонскими.
Майя села на кровати, не сводя с него по-детски оробевших глаз, съёжившись и подобрав ноги к животу.
— Я жду извинений, Майя, — глухо проговорил он.
— Извини, — покорно пробормотала она дрогнувшим голосом.
— Я не советую тебе продолжать издеваться надо мной, — голос его сделался ещё глуше. — Ты же не вчера родилась на свет, чтобы не понимать, как ты теперь должна извиняться.
Майя начала постепенно приходить в себя. Демон, кажется, не спешил её разрывать на части, варить живьём в котле или сдирать живьём кожу. И, кажется, давал возможность загладить вину.
Кроме того, ею овладели странные неведомые до сих пор чувства. Вместо того, чтобы дрожать от ужаса перед демоном, она вдруг поняла, что любуется им, его телосложением и даже — о боги! его бычьей головой и крутыми рогами. Пережитый до сего момента страх начал трансформироваться в приятное возбуждение, завладевшее всем телом, от макушки до кончика пальцев на ногах.
Майя подползла к краю кровати и свесила ноги, сев напротив Лира.
— Прости, — промолвила она. — Но ты, признаваясь мне в любви, не выслал свой портрет. Если бы я увидела, как ты восхитителен, я бы не ответила тебе так резко.
— Ты снова насмехаешься? — голос Лира сделался сдавленным. — Я знаю, что безобразен!
— Нет. Ты просто не похож на других. Но твоё телосложение! О, ему бы позавидовали бы те, кого считают первыми красавцами Уш! Твоё тело великолепно!
— И слюнявая бычья башка, полная блох! — с иронией добавил Лир.
— Прошу тебя, не повторяй ту глупость, что я написала. Я сожалею о ней.
— И я должен тебе верить?
Вместо ответа Майя поднялась с кровати, опустилась на лавку рядом с Лиром и вдруг прильнула лицом к его мускулистой груди. Лир оторопел. Он не ожидал, что девушка так быстро покорится ему. Он предполагал, что она проявит норов и придётся немало попотеть, чтоб приручить и укротить эту злобную, насмешливую и прекрасную княгиню. А теперь он оказался сам укрощён ею, потому что не мог пошевелить ни одной из частей своего тела, сражённый её прикосновением, дающим такое великое блаженство, что сковывало надёжнее самых прочных кандалов.
Он обнял её сначала одной рукой, потом поднялся с лавки, заставил встать и Майю и обхватил её обоими руками — достаточно крепко, но не до такой степени, чтобы её задушить или ещё как-то повредить её телу.
Затем опустил вниз голову — молодая женщина была ниже его ростом чуть больше, чем на две головы, хоть её и нельзя было назвать низкорослой, и поцеловал в губы. Затем ещё и ещё. И Майя отвечала — не натянуто и не наигранно и если создавалось впечатление, что она тоже получает удовольствие, то она отличная актриса — так подумал Лир.
А затем ему и вовсе расхотелось думать и появилось могучее желание просто поверить хоть в иллюзию любви.
Он подхватил Майю на руки и понёс к широкой кровати. Это была княжеская кровать, но Лир, уже разбиравшийся в красивых и дорогих вещах, заметил, что она сделана из добротных дубовых досок, на них лежало несколько матрасов, набитых шерстью — вероятно, этим измерялось богатство в горной глухомани маленьких княжеств. Ещё кровать была застлана льняной простынкой, а сверху — стеганым одеялом и плюшевым узорчатым покрывалом — роскошь, доступная лишь для князей.
Лир ласкал женщину, которую любил и хотел каждой клеточкой своего тела.
И наступила ночь, которая была коротка, потому что была счастливой.
И под утро Майя заснула на груди Лира.
Они пробудились почти одновременно к полудню.
И вновь повторились ласки, поцелуи, страстные сближения…
— Никогда не подумал бы, что ты смогла меня так полюбить, — произнёс Лир, когда всё было закончено. — Что ты, невзирая на моё безобразие, с охотой начнёшь прикасаться ко мне!
— Но ведь ты же на что-то рассчитывал, когда писал мне любовное письмо с предложением замужества?
— Только на своё богатство — больше ни на что. Ведь другие соглашались и за это… Но они не вели себя так, как ты! Они были как неживые куклы, а ты… В тебе столько искренности…
— Надеюсь, ты оценишь это?
— Теперь для меня дороже этого нет ничего.
Майя села на кровати.
— Время обедать, — произнесла она, — но у меня в доме совсем нечего есть и нечем угостить тебя. Меня ограбили мои же подданные. Вынесли всё, что могли и ни одного слуги не осталось, даже некому мне полить воды на руки. А как бы мне хотелось принять ванну с горячей водой! Ведь я не мылась уже много дней.
Лир улыбнулся:
— Это не беда, мои люди уже наверняка вошли в город вслед за мной и, верно, разложили шатры вокруг твоей усадьбы. Мне стоит позвать их — и в доме будет полно еды и наведён порядок. Я могу также приказать своим людям выловить в горных лесах всех, кто осмелился тебя ограбить и наказать их, как ты сама пожелаешь. И им придётся вернуть тебе твоё имущество. Хотя, зачем оно тебе, если я всё равно увезу тебя на остров Алмазов в свой роскошный дворец из этой дыры.
Майю покоробило: её княжество — дыра?
— Вообще-то в моём княжестве очень хорошие плодородные земли, — заметила она. — Почему ты назвал его дырой?
— Просто произвело такое впечатление. Когда я въехал сюда верхом на каменном быке, я просто поразился бездорожью и грязи — ни одной мощёной улицы, кроме жалкой площадёнки перед твоей усадьбой! Хорошо ещё я был верхом на каменном быке, а то бы утонул в колдобинах, наполненных водой. И ни одного приличного дома — одни уродливые облупленные лачуги! — Лир хохотнул.
— Да почему лачуги? — Майя почувствовала камень в свой огород — что, Лир считает, что она плохая хозяйка в своём городе? — Между прочим, у нас много домов из кирпичей, а не какой-нибудь плетёнки, обмазанной глиной.
