Малентина, наконец, отступила под яростным натиском Джамна, упорно пролазившего в окно. И когда он оказался в избе, они разом с Малентиной обернулись к очагу и оцепенели: от пышного костра остались лишь дымящиеся головешки, на который сидел чумазый демонёнок, живёхонький и повеселевший.

 — А нельзя мне теперь снять это? — проговорил он, выставляя вперёд руки, скрученные проволокой. Джамн ринулся к Джанке и спешно освободил её от проволочных пут. Малентина с грохотом осела на пол. Ей стало страшно до безумия. Страшнее было только в те минуты, когда её насиловал демон. Как сквозь пелену сна она смотрела, как Джамн взял на руки Джанку и куда-то унёс из избы.  — Проклятье! — пробормотала она. — Проклятье тебе, демонское отродье! Проклинаю тебя! Проклинаю! Проклинаю отца твоего, да случится с ним худшее, что только может случиться с демоном! Она поняла, что другой возможности расправиться с Джанкой у неё уже не будет. И она не отомстит никогда. От этой мысли ей сделалось так горько, что она расхотела жить. Она решила наложить на себя руки и намерения её были самыми настоящими. Самоубийцы, которые на самом деле не желают всерьёз свести счёты с жизнью, а лишь стремятся привлечь к себе внимание суицидной выходкой, как правило, совершают попытку повеситься, отравиться или зарезаться так, чтобы это было замечено и их успели спасти. Те же, кто твёрдо вознамерился умереть, стараются осуществить это намерение вдали от посторонних глаз, так, чтобы помощь не подоспела вовремя. Малентина удалилась в глубину леса, взяв с собой корзинку для грибов, чтобы уход её был объясним и никого не удивил. На дно корзины была положена верёвка — достаточно толстая и прочная, чтобы выдержала её вес. И ветка дуба, к которой привязала Малентина один конец верёвки, была мощной, могучей. Сделав на другом конце верёвки петлю, она присела ненадолго на выступающие из земли корни дуба, чтобы попрощаться с жизнью, утратившей для неё смысл. Она подумала о младшей дочери, которую оставляла на этом свете сиротой и угрызения совести было колыхнулись в ней, но она тут же неистово подавила их. У её дочери останется отец и ещё куча родственников, уж как-нибудь, сообща, поставят на ноги этого ребёнка. “ — Но если бы даже у моей Милоны не было отца и родни, если бы без меня она осталась одна на целом свете, я бы всё равно удавилась бы в петеле, — рассуждала она. — Я не хочу жить и не обязана оставаться в живых ни ради кого. Для меня не было ничего важнее мести, а если я не могу отомстить, то и жить не стану. Ах! Да если бы ради мщения мне бы даже пришлось принести в жертву мою Милону, любимого ребёнка, не то, что это демонское отродье, я бы даже не задумываясь, сделала это! Я бы пошла на всё, чтобы отомстить! Ни перед чем бы не остановилась, всё отдала, разметала, уничтожила, всё, что было дорого, любимо, всего бы лишилась и не пожалела бы ни на минуту после!» Так она подумала и в голове её как будто пронёсся смерч. Пора было подниматься и лезть в петлю. Внезапно ей показалось, что кто-то касается её плеча. Это было что-то жёсткое и сухое, ей показалось, что это ветка дерева. Она хотела отбросить ветку, но позади проскрипел странный голос:  — А ты, дрогуша, торопыга, как я погляжу. А ведь не мешает помедлить, помедлить! Малентина задрожала от раздражения. Надо же, кто-то заметил её и, наверно, петлю, спускающуюся с ветки дуба и догадался о её намерениях. Вот, теперь ей помешают. Она резко повернулась к тому, кто с ней заговорил и застыла от изумления. Перед ней стоял существо непонятного возраста. Голос его казался стариковским из-за скрипучести. У него была тёмная кожа и старые черты лица, но при этом лицо было гладким, без единой морщинки. Глаза были ярко-зелёными, как у молодого человека, но их выражение было таково, как будто он прожил немереное количество лет. Волосы были всклокоченные, тёмные, без единого седого волоска, но при этом он сутулился не так, как это бывает у юношей с несовершенной осанкой, у него была стариковская изогнутая спина. Одежда на нём была тёмная и бесформенная.  — Дааа, здорово припёк тебя демон огня! — скаламбурил он.  — Не твоё дело! — огрызнулась Малентина. — Ступай, куда шёл, не мешай! О моём позоре, что учинил надо мной Свири, болтают не только в нашем селе, но и в соседних сёлах, если ты слышал об этом, то не смеешь смеяться над моей бедой!  — А что в этом плохого, что я смеюсь?  — Но ведь ты смеёшься надо мной! — глаза Малентины расширились и запылали от ярости.  — А как над тобой не смеяться? — странный незнакомец ядовито хихикнул. — Огонь пыталась убить огнём! — смех его рассыпался, как треск сучьев.  — Я пыталась убить огнём нечистое! — Малентина едва сдерживалась, чтобы не вцепиться в горло насмешнику.  — Вот и дура. Ты только сделала её сильнее.  — Ты-то откуда знаешь?  — Я много чего знаю. Не из твоих братьев я. Имя моё — Мудрец. И не я дал себе это имя, заслужил его перед другими. Малентина угрюмо смотрела исподлобья, ничего не отвечая.  — Да тут и мудрости-то особой не надо. Тут и дитя малое знает, что убивает огонь. Вода убийца огня!  — Она пьёт воду, как обычная смертная! — рявкнула Малентина, продолжая свирепо смотреть на представившегося Мудрецом, почти не мигая. — Я слышала, она живёт, как обычный человек! Как мне было не подумать, что огонь её не спалит?!  — Ну, теперь-то она не будет обычным человеком.  — Ты хочешь сказать, что она станет неуязвимой?  — Я этого не говорил.  — Ты что-то знаешь? — брови Малентины настороженно сошлись на переносице в две глубокие суровые складки.  — Не что-то. Мне доступны многие знания. Малентина ринулась к Мудрецу, схватила за тёмную куртку и попыталась потрясти:  — Так говори же, говори, или я тебя убью!!! — глаза её полезли из орбит. Но он даже не покачнулся от того, что сильные руки этой женщины попытались колыхать его. При всей своей тщедушности, он стоял непоколебимо, словно старый дуб. Он только насмешливо смотрел на неё. Затем сжал её запястья своими сухими тёмными пальчиками, сжал их так, что она закричала от боли и оттолкнул от себя так, что она полетела на землю. Рухнув на мягкую глинистую почву, усыпанную листвой и ветками, она удивлённо взглянула на толкнувшего её.  — Уймись и слушай, — голос его сделался повелительным. — Я всему научу тебя. Поверь, я так же сильно, как и ты не люблю демонов огня.  — Я ненавижу только одного демона, — процедила сквозь зубы Малентина. — И только ему хочу отомстить.  — И на что ты готова ради этого!  — Согласна даже, чтобы после осуществления моей мести Свири с меня живой содрали кожу!  — Есть жертва и посерьёзнее. Ты была изнасилована только одним демоном. Ты, например, согласилась бы за отмщение отродью демона Свири быть после изнасилованной несчитанное количество раз?  — Меня настолько сильно оскорбило надругательство надо мной Свири, что все остальные надругательства для меня ничто. А что, требуется такая жертва?  — Я просто хочу понять силу твоей жажды мщения. Так да или нет?  — Да! — в бешенстве проорала Малентина. — Пусть будет после хоть ад, только бы мне наказать если не самого Свири, то хоть его отродье! Что? Это требуется от меня? Мудрец слегка засмеялся: мол, ну, что ты, я же шучу. Затем лицо его стало ещё более серьёзным.  — Хорошо. Я всему научу тебя. Я не из смертных людей, годы, прожитые мной, исчисляются тысячелетиями. Я — бог этого леса и помогу осуществить твоё желание, потому что огонь — мой враг! Малентина замерла, не сводя с Мудреца пристального взгляда, готовая слушать и запоминать каждое его слово.

====== Глава 5. Сгоревшая кукла ======

Когда Полок узнал от Джамна о происшедшем с Джанкой, о том, что Малентина пыталась сжечь её и Джанка не только не погибла в огне, но спокойно выпила его, жрецом овладело радостное торжество.

 — Значит, она готова, — произнёс он с восторгом. — Надо же, я думал, это произойдёт ещё лет через десять, не раньше… Ну, значит, и я медлить не буду. У меня есть всё, что нужно для того, чтобы завладеть огромной властью: карта колдуна Афарима, его мел и полноценный демон. В тот же вечер Полок изъял из своего тайника в храме карту вышеупомянутого колдуна Афарима, разложил её на столе под абажуром и принялся на ней чертить алым мелом, забыв обо всём на свете. Теперь он целые дни проводил за этой картой, доверив служение в храме своему помощнику жрецу Пикалю. Джанка также впервые познала, что жизнь может иметь хоть какой-то вкус. По приказу Полока Джамн выстроил для неё на заднем дворе что-то вроде беседки с высокой деревянной и покрытой смолой крышей, надёжно защищающей от дождей. В середине беседки была вырыта яма и над этой ямой была решётка, на которую Джамн складывал дрова, разводил костёр и Джанка по целым дням нежилась в пламени. Ей было дискомфортно лежать на дровах и она просто левитировала в языках костра, довольно мурлыча. Наравне с человеческой пищей она лакомилась огнём и Полок поощрял это. Однажды он подозвал Джанку к столу, на котором была разложена карта Афарима и начал указкой показывать ей странные алые линии, кружки.  — Запомни их расположение, — произнёс он. — А теперь попробуй вообразить, что эти линии пылают огнём. Джанка повиновалась, изо всех сил представляя себе огонь на карте. И свершилось чудо: линии и кружки изменились так, что их алый цвет сделался, к тому же, люминесцентным, горящим холодным пламенем.  — Так, хорошо, — довольно произнёс Полок. — Ты выполнила моё поручение, молодец, Джанка. Обрадованная похвалой хозяина, Джанка решила продлить себе удовольствие, лёжа в пламени, чем она и занялась весь остаток дня. На следующий день Полок отправился в путь, сообщив Джамну, что его не будет дома, возможно, дней двадцать или даже больше, поручив верному слуге беречь демонёнка пуще глаза. Однако, ещё через день случилось нечто непредвиденное. Джанка решила возлечь на костёр со своей лучшей подругой куклой Анной, чего Полок делать почему-то не разрешал, как всегда, не объясняя причины и только рявкая неоспоримый приказ: «Нельзя!!!» И тут всё прояснилось. Замусоленное платье куклы, бывшее когда-то розовым, её льняные волосы и ватное тело вспыхнули в один миг, но Джанка не сразу заметила это, наслаждаясь теплом огня с закрытыми глазами. Она задремала и пробудилась где-то через двадцать минут, когда от её куклы осталась лишь фарфоровая покрытая сажей голова. Джанка заорала так, что вопль её был слышен от усадьбы около храма, где она находилась, до другого края села. Её охватило сильнейшее горе. Так плохо ей могло бы быть, если бы ей отсекли руку или ногу.  — Анна! — взвыла она. — Моя Анна! Ты же сгорела, сгорела вся, как дрова!!! Она со всех ног помчалась в избу, где Джамн на столе замешивал тесто для пирогов.  — Моя Анна! — Джанка показала ему фарфоровую голову. — Она сгорела, сгорела!  — Конечно, сгорела, — хмыкнул Джамн. — Ты же взяла её с собой в огонь.  — Верни её!..  — Да как я теперь тебе её верну? Сгорела и сгорела. Джанка снова закричала так, что сотряслись стены и Джамн изо всех сил закрыл ладонями уши, опасаясь за свои барабанные перепонки. Глаза демонёнка налились огнём, фарфоровая кукольная голова выпала из его рук. И дальше случилось то, чего бедняга Джамн не ожидал никак. На руках и на ногах маленькой демоницы в одну секунду прорезались когти, которые ей регулярно спиливали. Она вмиг вскарабкалась на ближайшую стену и принялась носиться по всей вертикали бревенчатых стен, затем — по потолку, ловко вонзая когти в древесину. Она кричала и кричала. Затем, спрыгнула на пол и изо рта её заструился поток огня, устремившийся на одну из стен и пламя поползло по брёвнам. Джамн ринулся к кадке с водой, а демон, схватив голову куклы, стремительно выскочил из избы наружу. Джанка мчалась, как ветер, по склону холма. Ноги её, которые теперь имели когти как опору, уже не ковыляли неуверенно, но были быстры и прочно чувствовали под собой землю, покрытую жухлой осенней травой. Спустившись на равнину, она побежала по тропинке, ведущей в село. Встречая идущих навстречу прохожих, по-прежнему в ужасе шарахавшихся от неё, она тыкала им чуть ли не под нос закопчённую кукольную голову с воплями:  — Она сгорела! Сгорела! Нет моей Анны! Горе мне, горе! Она промчалась мимо дома Малентины, услышавшей её крики. Малентина возилась в избе, стирая пелёнки младшей дочери, но тут же бросила своё занятие и кошкой метнулась вон из избы. Она увидала своё первое порождение, рыдавшее в голос и бросавшееся то к одному, то к другому селянину, имевшему несчастье оказаться в это время неподалёку от неё. Ненависть вскипела в Малентине, как вулкан, но она не забыла недавнего разговора с Мудрецом и наставлений, которые он дал ей перед тем, как расстаться с ней. Если она хочет избавить человеческий мир от отродья демона, она должна сдерживать свои отрицательные чувства, как бы сильны они ни были. Она знает, как следует себя вести ради грядущей победы над демоном. Терпение — о, терпеть, порою, невыносимее, чем умереть мучительной смертью, но Малентина преодолеет и это ради святой мести.  — Джанка! — окликнула она демоницу. Та резко обернулась и поспешила к ней, вытянув вперёд руки, сжимавшие чёрную кукольную голову.  — Моя Анна-аааа! — зарыдала она басом. — Она была, а теперь её нет!  — Твоя кукла сгорела?  — Я только хотела, чтобы она полежала рядом со мной в пламени, это же так приятно…  — Я могу вернуть тебе твою куклу, — словно во сне произнесла Малентина, сама себе не веря, что она может сделать что-то доброе для той, что ненавидела больше всех.  — Да? — удивилась Джанка.  — Заходи в мой дом. Атеп, сидевший в углу и вырезавший из чурок игрушки для дочери, не поверил своим глазам. Его жена, слывшая в селе не совсем разумной, очевидно, окончательно сошла с ума и снова привела в дом демона!  — Ну, это уж слишком! — возмутился он. — Ты впустила чудовище в жилище, где находится твой ребёнок?!  — Это тоже мой ребёнок, — спокойно произнесла Малентина.  — Неужели? — взгляд мужа сделался ядовитым. — С каких это пор женщина, пытавшаяся сжечь плод своего чрева, зовётся его матерью?  — Я изменила свои чувства, — голос жены был по-прежнему ровным.  — Ты сумасшедшая! — Атеп поднялся с табурета. — Я не могу предугадать, что придёт в твою безумную голову через минуту. Я больше не хочу оставаться с тобой в одном доме ни дня. Я ухожу от тебя. Слышишь?!  — Да будет ровной твоя дорога, чтобы из-за кочек ты не свернул назад.  — Ах, так! — глаза Атепа сверкнули от гнева. — Я заберу и нашу дочь!  — Сделай милость. Атеп решительно зашагал к колыбели, вытащил из неё спокойно спящего младенца и, пройдя избу, робко обогнув стоявшую у входной двери Джанку, выбежал наружу.  — Садись, — Малентина указала Джанке место на лавке и принялась рыться в мешке в углу, наполненным овечьей шерстью. Достав несколько горстей чистой мытой светлой шерсти, она положила их на стол. Затем поискала в сундуке для рукоделия и на столе оказались несколько лоскутков белой ткани, такого же цвета нитки, иголки.  — Я сошью новое тело твоей кукле, — произнесла Малентина.  — Но у Анны сгорела голова! — обиженно пробасила Джанка, показывая чёрную голову куклы. — Ведь она же — это я! Я! Значит, сгорела я!  — Ещё не сгорела, — возразила Малентина и взяв кукольную голову из рук демоницы, приблизилась к рукомойнику и, взяв в руки тряпку, намылив её, принялась оттирать сажу от фарфора. Провозившись так с полчаса, она показала Джанке совершенно очищенную от копоти голову куклы Анны.  — Видишь, голова восстановлена. Глаза Джанки просияли. Малентина сидела за столом, раскраивая белый лоскут. Это была ценная ткань, такую можно было приобрести только в городе и не за дёшево, это был платок, который Малентина одевала только по праздникам, отправляясь в храм. Но для того, чтобы приручить демона, которого в грядущем необходимо уничтожить, не жалко ничего. Она работала молча и Джанка на лавке сидела молча, говорить было не о чем. За окошком становилось сумеречно и Малентине пришлось зажечь лампаду, чтобы продолжить своё занятие. Она раскроила туловище, ноги и руки куклы и принялась сшивать. Примерно к полуночи она справилась с этим и начала набивать новое тело куклы овечьей шерстью. Затем пришила к телу голову. Но фарфоровой голове требовались волосы. Малентине пришло в голову сделать из не просто из клочков льна, а усовершенствовать, сделать гораздо красивее. Среди вещей Малентины, кроме белого платка, были и другие, не менее ценные и к ним относился пояс из натурального шёлка, который по цвету напоминал искристые светлые золотые волосы женщины. Она тут же расправилась с этим поясом, вытягивая из него поперечные нити, а продольные, тонкие, мягкие, как паутинки, связывая. В результате для куклы Анны был изготовлен роскошный парик из волнистых золотых волос — мечты многих женщин. Джанка от восторга издала утробный рёв и проговорила:  — Да она стала ещё красивее, чем была! Но Малентина не собиралась останавливаться на достигнутом и принесла третью жертву: она решила пошить шикарное платье для куклы Джанки из своей свадебной кружевной понёвы, которую должна была беречь для свадьбы дочери. Она рукодельничала всю ночь, Джанку сморил сон и она уснула, скрутившись калачиком на лавке. А утром её ждало счастье: кукла Анна снова была восстановлена и казалась ещё лучше прежней со своими золотыми шёлковыми волосами и в пышном белом кружевном платье, да ещё и в золотых башмачках, пошитых из остатков пояса. Джанка в восторге прижала к груди то, чем дорожила больше всего на свете.  — Анна, ты снова со мной, — тонкие губы её растянулись в улыбке, оголяя дёсны полностью. Малентина содрогнулась от омерзения, но усилием воли постаралась преодолеть свои чувства.  — Я старалась ради тебя всю ночь, — проговорила она.  — Да… Спасибо… Ты добрая, — Джанка продолжала улыбаться.  — А ты не хотела бы отблагодарить меня?  — Я… Я сделаю всё, что ты хочешь… Малентина сделала паузу, пристально глядя на демонёнка. Затем, скрестив руки на груди, произнесла:  — Я хочу, чтобы ты назвала меня матерью. Джанка низко опустила голову, так, что на Маленитину оказались как бы наставлены изогнутые рога демонёнка.  — Но ведь ты же мне не мать, — пробурчала Джанка, прижимая к себе куклу.  — Значит, ты не хочешь меня отблагодарить?  — Я хочу, но это же не правда, что ты мне мать. У меня вообще нет матери!  — Кто тебе это сказал? Полок?  — Ничего он мне не говорил. Только ведь я жила всё время без матери, значит, её у меня нет. Малентина помолчала немного, размышляя. Затем заговорила вновь:  — А тебе известно, что мать есть у каждого? Что никто не может жить, если его не родила мать? Джанка засопела и посмотрела на неё исподлобья, но ничего не ответила.  — Так вот знай, — Малентина присела рядом с ней на лавку. — Это я родила тебя! Я твоя мать! Она не сводила внимательного взгляда с демонёнка, ожидая его реакции, но Джанка просто смотрела на неё, продолжая сопеть и жуткая его морда, скованная жёсткими мышцами и не менее жёсткой кожей, была подобна маске, не выражая никаких эмоций, только глаза как будто вспыхнули огнём.  — Ты нашла свою мать, — продолжала Малентина. — Ты рада этому? Или тебе всё равно? Ну, ответь же! — нетерпеливо вскрикнула она.  — Я не знаю, — гнусаво протянула Джанка.  — Да как это ты не знаешь?! — ненависть Малентины по отношению к рождённому ею демонёнку упрямо рвалась наружу, трансмутируя в раздражение и гнев. — Каждый хочет иметь мать! Для любого мать — это самое главное, что есть в жизни! Без матери каждый — никто! Никто! Вот и ты — никто, потому что не знаешь и знать не хочешь своей матери! — её голос набирал высоту. — Пока у тебя нет матери, у тебя нет дома, нет счастья, нет даже настоящей опоры под ногами и сама ты как проклятая, даже ветер будет гнать тебя! — Малентина уже истерично вопила во весь голос и Джанка, испугавшись, втянула голову в плечи. Заметив это, Малентина опомнилась, что поступает неправильно. Она заставила себя успокоиться и даже сказать демонёнку что-нибудь ласковое, но он сполз с лавки и на полусогнутых ногах поспешил к двери:  — Мне нужно вернуться домой, ведь Джамн, верно, беспокоится…  — Да постой же! — расстроенно крикнула Малентина. Но Джанка уже выскользнула за дверь и след её простыл. Малентина с досады всплеснула руками. А она ещё рассчитывала на лёгкую победу! Сидела всю ночь, шила дурацкую куклу, изрезала ради неё самые ценные вещи… Да плевать бы на эти вещи, если бы пошло всё так, как надо! А надо, чтобы Джанка назвала её мамой. Много раз. Очень много раз. Тогда всё пойдёт по плану. Надо было догнать Джанку и снова поговорить с ней. Уже более ласково, более мягко. Нельзя терять времени. Полок, кажется, покинул село и никто не помешает ей приручить демонёнка. Она выбежала на крыльцо, даже не одевшись, хотя стояла промозглая осень. Огляделась кругом и увидала только спину Джанки, взбегающей на холм. Прыгая через ступени, Малентина спустилась с крыльца и поспешила следом за ней. Но Джанка уже вскарабкалась на частокол, ограждающий усадьбу Полока и через несколько секунд послышался её вопль, такой же громкий, какой она издала, когда сгорела её кукла. Малентина задыхалась, взбегая на склон холма. Джанка кричала и кричала, перемежая вопли с рыданием. Малентина распахнула створку ворот, но ей навстречу с рычанием выпрыгнул волкодав, оскалив зубы. Она отступила на несколько шагов и собака убежала назад в усадьбу, но створка ворот была распахнута и Малентина могла видеть, что происходит во дворе. От дома Полока остались одни головешки и Джанка скакала вокруг них, заходясь криком от ужаса. Затем Джанка забралась прямо на пепелище, принялась разгребать остатки обгоревших брёвен и досок с силой, значительно превосходящей ту, какая может быть у пятилетнего ребёнка. И выбралась наружу, неся на руках обгорелый труп человека, заливаясь слезами.  — Джамн, ведь это же Джамн! — рыдала она. — Ты умер, ты сгорел! Ты тоже хотел лечь на огненную постель, как Анна, да? Ты не знал, что тебе нельзя? Она положила обугленное тело на траву, упала на колени рядом с ним и слёзы хлынули из её глаз бурным потоком. Она не помнила своей истерики, когда сгорела в огне её кукла и она выпустила изо рта струю дыма, отчего загорелась стена избы. Тогда она была слишком расстроена, до стадии полубезумия, когда творящий не ведает, что творит. Джамн пытался сначала потушить огонь, затем, поняв, что изба обречена, принялся спасать вещи хозяина. Он был очень хорошим слугой, радеющим за сохранение имущества хозяина и это погубило его: когда он пытался вытащить наружу сундук с одеждой хозяина, на него рухнула горящая крыша и это стало концом его жизни. Джанке было очень жалко его, она была по-своему привязана к этому человеку, который хоть и не всегда понимал её, зато заботился о ней и даже жалел. Она горько плакала, била кулаками по земле, стоя на коленях рядом с трупом, страдая от невозможности ничего исправить. Человеку не сошьёшь новое тело, как кукле. Огонь убивает людей. И с Джамном всё кончено. Малентина с удивлением наблюдала за ней издалека, не понимая причины её слёз. “ — Очевидно, это погиб Джамн, — догадалась она. — И сгорел дом старшего жреца. Неужели это может так огорчать демона? Что это, откуда это у неё? Я ничего не понимаю и это меня пугает. ” Она пробовала позвать Джанку, но та словно её не слышала. Малентина решила подождать, но Джанка всё рыдала и билась. Затем принялась когтями рыть землю и Малентина поразилась, как хорошо это у неё получалось: земля летела комьями, как вихрь и всего за полчаса Джанка приготовила длинную и достаточно глубокую яму. А потом, приблизившись к трупу Джамна, поволокла его к этой яме и затащила в неё. И земля снова полетела бурей, только уже обратно в яму, засыпая обгоревшего мертвеца. Сев возле свежей могилы и изо всех сил прижав к груди куклу, Джанка завывала волчицей, раскачиваясь в разные стороны, и источая потоки слёз. Малентина ещё раз попробовала звать её, но та никак не откликалась. Малентина решила вернуться в свою избу и позвать Джанку попозже, позволив той излить своё горе. Но всё было бесполезно. Джанка просидела у могилы Джамна трое суток, рыдая, и не меняя позы: подвернув ноги по-турецки, прижимая куклу к груди, раскачиваясь и заливаясь слезами. Малентина несколько раз поднималась на холм и пыталась её звать, но та не откликалась, целиком отдавшись своему горю. В селе было уже известно, что сгорел дом Полока, погиб его слуга, сгорели и сараи вместе с козами, свиньями и курами. Остался невредимым только частокол, находившийся на приличном расстоянии от бревенчатых построек, да ещё выжил волкодав. Но и тот вскоре покинул участок хозяина в поисках пропитания. И никто из селян не решался приблизиться к пожарищу, воющий над земляным могильным холмиком демон отпугивал всех. На это осмеливалась лишь Малентина, одержимая своей целью. Наконец, на четвёртый день Джанка повернула голову в её сторону, когда та окликнула её по имени. Малентина принялась уговаривать Джанку, чтобы та шла в её избу, ведь у той больше нет пристанища и о ней некому позаботиться. Поначалу Джанка только смотрела на неё пустыми глазами и, казалось, даже не слышала, что ей толкуют, но Малентина не сдавалась и почти после часа усиленных уговоров она всё же убедила демонёнка отправиться с ней. После этого было очень много разговоров. Джанка поселилась в доме своей матери, к которой теперь даже носа не казали ни её муж, ни её, ни его родня. Малентина стала изгоем для них, но ей было всё равно. Целыми днями она кромсала текстильные запасы из сундуков, чтобы шить наряды кукле Джанки и этим купить себе внимание демонёнка. Джанка поневоле садилась неподалёку, любопытствуя, какой же такой новый наряд теперь будет у её Анны и Малентина вела с ней беседы. И все разговоры сводились только к одному: Малентина твердила, что любое существо, у которого нет матери — ничто, оно вроде ходячего мертвеца, котрого преследуют постоянные несчастья, он не знает радости и отвержен всеми людьми. Джанка поначалу слушала рассеяно и равнодушно, а затем у неё начал проявляться интерес. За свою короткую пятилетнюю жизнь она уже познала, что значит быть очень и очень несчастной и теперь впервые начала задумываться о причине своих страданий. У неё появились мысли: а может, это и правда, что все её мучения от того, что у неё нет матери? Однажды она произнесла эти предположения вслух и Малентина уцепилась за них как за соломинку и принялась убеждать Джанку, что той следует только сломить своё упрямство и признать её, Малентину, матерью. Джанке пришло в голову спросить её, где же она была раньше, почему не находилась рядом с ней, на что Малентина начала лгать, не испытав ни малейшего укора совести, что её муж Атеп запрещал ей признать Джанку дочерью и ей пришлось отдать дочь на воспитание Полоку. Джанка начала поддаваться убеждениям поверить в то, что Малентина — её мать, но никак не могла произнести слово «мама» — язык не поворачивался. Эта женщина была ей чужой, хоть и не избегала её, как другие селяне, пустила в свой дом, разрешила ей спать на кровати своего мужа, собирала еловые ветви в лесу, чтобы развести огонь в печи и накормить Джанку огнём — в последнее время демонёнок питался именно этим, даже баловала, изготавливая наряды для её куклы. Наконец, после долгих дней неутомимых уговоров, терпение и упорство Малентины было вознаграждено: Джанка нашла в себе силы назвать её мамой. “ — Вот и всё, — с яростной радостью подумала Маленитина, — это начало твоего конца. ” Она давила и давила на Джанку, чтобы та обращалась к ней «мама» как можно чаще и демонёнок оказался не таким волевым, чтобы противостоять этому давлению. Однако, и по доброй воле, как само собой разумеющееся, обращаться к Малентине, как к матери, не стремился. Однажды, когда в середине осени пожухлую траву начал покрывать лёгкий налёт снега, в избу Малентины ввалился Полок. Он явно уже всё знал: о том, что его дом сгорел и слуга его погиб, а его демон, его собственность, нашёл пристанище в доме своей матери, когда-то отвергшей его. Полок не слишком расстроился из-за сгоревшего дома и погибших домашних животных — он всё равно собирался всё это кинуть. Ничего ценного в этом доме у него не пропала, главная его ценность — карта колдуна и магический мел были всегда при нём. Смерть верного слуги огорчила больше — хорошего преданного слугу найти сложно. А вот весть о том, что, оказывается, прирученный им демон теперь обитает в доме отказавшейся когда-то от него матери, привела его в бешенство. Он ворвался в дом Малентины, как вихрь. Распахнул дверь и уставился горящими глазами на Джанку, сидевшую за столом и облачавшую свою куклу в зелёную накидку, только что пошитую Малентиной.  — Да как ты посмела! — прорычал он, обращаясь не то к хозяйке избы, не то к демонёнку.