====== Глава 11. Ты демон! ======

Когда Вида передала Эвину слова Джанки, он стал бледен, как мел, и в тот же день покинул Акир.

И Джанка постепенно забыла о разговоре, что вёлся о её с ним воссоединении. Шли годы и держава Полока, а города и деревни под управлением Полока так и назывались теперь державой Полока, постепенно превратилась в настоящее крестьянское государство. Уроженцы этих краёв возвращались на родину, узнав о раздаче земель и небольшой налог на них, прибывали и пришлые люди, желавшие работать на земле. Число деревень росло, уменьшалось число голодных. Однако, рост деревень не мог не отразиться на увядании городов. Опустели многие избы, потому что их обитатели переселились в деревни — поближе к еде. Закрылись почти все школы из-за того, что в них некому было учиться, а в деревнях школы не открывались, так как большинство крестьян не считало, что грамотность их потомству ни к чему, были бы закрома полны. Не у дел оказались и ремесленники. Гончарство оказалось невостребованным, потому что глиняная бьющаяся посуда считалась у крестьян баловством, поэтому предпочтительна была посуда из стали, изготовляемая кузнецами. Кузнецы имели работу, выковывая посуду, от огромных казанов до мелких плошек, а также сельскохозяйственные орудия. Крестьяне также сами вырезали деревянную примитивную посуду. Крестьяне так же занимались прядением и ткачеством, так что значительно уменьшились заказы для городских ткачей и прядильщиков. Прогорели и красильни, потому что крестьяне не рвались к ярким и пёстрым нарядам, предпочитая грубую добротную однотонную холстину серого или тёмного цвета или простую шерстяную вязку. Державу Полока населил народ спокойный и тихий, но суровый, строгих нравов, не любивший излишеств. А посему не потчевал такими излишествами и город. От обилия крестьянских хозяйств городские рынки и продуктовые лавки не оказались заваленными дешёвыми продуктами. Крестьяне знали цену своему труду и силе. Они выращивали достаточно овощей, фруктов и зерновых, чтобы прокормить свои семьи и животных, а излишек этого добра оставляли небольшой, чтобы в городе продать его втридорога. Полок наложил на крестьян, кроме незначительного налога и платы за аренду земель ещё и продуктовый оброк. Часть его он оставлял в своих кладовых, а в основном, бОльшую часть его сбывал приезжим купцам, закупая у них дорогие ткани и других предметы роскоши для своих хором. Из всех жителей его державы по-настоящему богат был только он сам, правитель, власть имущий человек. И ещё неплохо поживали те, чья деятельность была связана с ритуальными услугами. Новый народ державы Полока оказался склонен ублажать умерших, порою, даже больше живых и на это не жалели денег, порою, на строительство погребений тратилось больше, чем на улучшение качества собственной жизни. Могилы теперь строились из кирпича, тогда как живые возводили избы из брёвен. Над местом погребения обычно вырастал небольшой мавзолей. Затем этот мавзолей требовалось год от года улучшать, тратя на него свои сбережения, если не хватило средств сразу сделать его таким, как полагалось. Погребение должно было быть в высоту не ниже метра и двадцати сантиметров, кирпичи покрывались штукатуркой, белились, затем нанимались художники, покрывавшие побелку многочисленными сценами, изображавшие добродетельные поступки умершего при жизни и блага, ожидавшие его в мире бога Така за Страной Болот. Умершему зачастую льстили, приписывая ему несуществующие благодетели и обещание награды за них в загробном мире. Стены мавзолеев также украшались лепниной, изразцами или плитками из облицовочного камня. А на плоские крыши было принято устанавливать статуи с изображением покойного в разных позах, эти статуи изготавливались из бронзы, меди, стали, камня. Порою, чтобы так оформить только один мавзолей уходили долгие годы с обременительными затратами для семьи покойного, за это время мог умереть кто-то ещё из семьи и живым прибавлялось заботы строить и украшать и другие могилы. Таким образом, вся жизнь живых сводилась к земледелию и нескончаемым заботам о жилищах мертвецов. И так получилось, что именно кладбища стали средоточием культуры в этих краях. Ибо художники и скульпторы были здесь востребованы лишь для того, чтобы оформлять могилы и больше, вроде бы, нигде особо их талант запрашиваем не был. Полок томился, будучи правителем этого народа. Ему больше не угрожал никакой бунт, народ, заботившийся лишь о земле и мертвецах, вряд ли стал бы бунтовать, если у него не отнимали ни землю, ни покойников. Всё было тихо и мирно. Но Полок ощущал, как будто на него что-то давит, гнетёт. Не таким он видел своё грядущее государство в планах прошлых лет. Он мечтал о власти над миром, ему грезились яркие города, наполненные изящными зданиями утончённой архитектуры, утопающие в зелёных садах и парках, набережные, фонтаны, жители этих городов — учёные, талантливейшие деятели искусств, философы, мудрецы. В его мире должен был процветать прогресс, культура, интеллект. А он сам стал бы земным богом, потеснив всех остальных богов, он был бы правителем над лучшими, над достойнейшими, а не над тупым быдлом, с которым пришлось идти на компромисс. Он ощущал себя застрявшим в каком-то туманном болоте, в паутине, парализованным от укуса паука. И во всём этом он винил Джанку. Она не оправдала его надежд. Она вышла у него из подчинения и прогнула под себя, заставив выстроить такой мир, какой казался правильным ей. Мир тисков узкой однообразной жизни, где царствовала мертвечина. Однажды у Полока попросил аудиенции один деляга, организовавший строительство мавзолеев. Он принялся убеждать правителя, что такому важному человеку, как повелитель державы не пристало после своей кончины быть погребённым, как все простые смертные. Мавзолей правителя должен быть размером с его хоромы, не меньше, украшен изразцами, гранитом, мрамором. Значит, правителю надо позаботиться о своём погребении уже при жизни. И он, деляга, работавший посредником у артели каменщиков, изготовителей кирпичей, штукатуров, художников, скульпторов и прочих, предлагал Полоку свои услуги по организации строительства его гробницы. Поначалу Полоку показалось, что ему плюнули в душу: он вообще не собирался умирать никогда. Он выгнал делягу из хором. А затем его стали одолевать трезвые и реалистично-мрачные мысли о том, что и он смертен, и хоть он и собирается ещё жить очень долго, ведь он не стар, ему не было и пятидесяти, но о грядущем погребении всё-таки следует позаботиться. А то кто знает, похоронят ли его преемники так, как прилично ему, правителю хоть и небольшой, но державы. Для строительства роскошной гробницы требовались средства и ему пришлось поднять крестьянам налоги на землю и увеличить оброк натурой. Но народ не возмутился: должен же их правитель в будущем быть достойно погребён. Уж если они, простые люди, ничего не жалеют для своих умерших, то как можно в этом деле обойти того, кто был для них, как бог! Люди державы Полока очень почитали своего правителя за то, что тот был правителем, они придерживались принципа «не важно, что правительство сделало для тебя, важно, что ты сделал для правительства». Однако, когда Полок выбрал место своей будущей гробницы и её строительство началось, им овладела великая тоска. Он сделался занудлив, криклив, капризен, как никогда. С Джанкой он уже не разговаривал обычным человеческим языком, он постоянно орал на неё, в то время как она придерживалась уравновешенной речи и спокойно отвечала ему на его вопли. Сама она не грезила ни о каких гробницах для себя.  — К чему это? — рассуждала она. — Роскошный огромный мавзолей для демона? Если бы я была очень красива и умерла любимой всеми — тогда да, а так для чего мне это? Чтобы каждый за сто вёрст обходил погребение демона, дрожа от страха? Впрочем, в Акире её уже особо никто не боялся. Все знали, что в хоромах правителя уже несколько лет живёт демон, сначала это ужасало, но демон никому не причинил зла и о его существовании говорили всё более спокойно и лениво. Большинство народа были довольные своей державой и её законами и роптать из-за того, что правитель решил держать у себя демона, считалось постыдным. Тем более, что Джанка жила своей тихой жизнью тени и таким же тенями были двое её детей. Подрастая, они оставались всё такими же тихими и очень послушными. Они оказались домоседами, такими же, как и их мать. Где-то к пяти годам Джанка принялась обучать их азбуке. Нельзя было сказать, что они всё схватывали на лету, как когда-то она, обучаясь читать, но всё же они старались, как могли. Лея быстрее научилась и читать и писать, а Лео так никак не мог преодолеть барьер, когда начинают читать не по слогам. Впоследствии Лео так и не увлёкся чтением книг, к огорчению своей матери, считавшей книги источником мудрости и умственной силы. Он научился вырезать из дерева свистки и раскрашивать их, этим он и занимался в свободное время, да ещё летом помогал матери огородничать. Лея же явно росла более развитой и амбициозной. Она проводила в библиотеке больше времени, чем её брат, прислушиваясь к внушениям матери, что знания дают больше возможностей не быть слепой игрушкой в чьих-то руках и строить самому свою судьбу. Кроме того, после десяти лет в ней начало пробуждаться девичье кокетство. Ей были по вкусу наряды из бархата и шёлка, но Полок не торопился баловать её этим. Он сделался невероятным скрягой, оправдывая свою скупость тем, что слишком много средств тратится на строительство его гробницы.  — Отдай девочке то, от чего когда-то отказалась я, — говорила Джанка. — Ты же когда-то предлагал мне и бархат, и шёлк, но мне-то они ни к чему, а вот дочери они пригодятся. Девочка моя растёт красивой, пусть её будущие женихи видят, что она так же не без приданого. Полок с трудом раскошеливался, он вновь поднимал истошный крик, обвинял Джанку в том, что она погубила его в глухомани, где он не может мечтать ни о чём возвышенном, кроме собственной могилы, что она неблагодарна и предала его. Джанка не воспринимала этих слов всерьёз, будучи переполненной внутренним достоинством, глядя на Полока, как на скверного ребёнка или старика, впавшего в совершенно ранний маразм.  — Считай, что ты платишь мне за то, что я даю тебе ценные советы и охраняю тебя, — отвечала она. — А то мало ли кто найдётся недовольный тобой. Никто не посмеет коснуться тебя, пока я рядом, вот и цени это. Полок ценил и всё-таки выдавал ей отрезы бархата и шёлка и для Леи шили платья и Джанка любовалась дочерью, как когда-то любимой куклой Анной.  — Ты станешь счастливой вместо меня! — мечтала она. — Ты-то не проживёшь жизнь одинокой затворницы, хвала богам! В душе Джанка опасалась, что у Леи будут затруднения с женихами из-за родства с демоном и ей приходили мысли отослать дочь в какой-нибудь дальний город, где никто не знает о её матери, чтобы она могла там выйти замуж. Может, даже к отцу, в город у моря Вебер, если, конечно, он ещё там жил. Ведь миновали долгие годы с тех пор, как Джанка в последний раз слышала о нём. Впрочем, люди Полока могли всё разузнать о нём. Полок по-прежнему активно пользовался услугами шпионов. Когда Лее исполнилось пятнадцать лет, Джанка решила поговорить с ней об этом. Прежде дети много раз спрашивали её о своём отце, но она уклончиво отвечала им: «На то была воля богов, чтобы наши дороги с вашим отцом разошлись». Она также избегала пояснений для своих детей, кто такие демоны и кем является она сама. Необычность же своей внешности она также объясняла кратко: «Такова воля богов, чтобы я была такой, а сильнее их воли не бывает ничего». Её дети не знали о ней многого, то есть, почти ничего: что она человек только наполовину, что её отец демон Свири, что её пыталась убить собственная мать и, конечно, не посвящала их в то, сколько зла, пусть и неумышленно, совершила, стыдясь этого. Слугам также было строго-настрого посвящать детей в это. Джанка была доброго нрава, но всё-таки никто не решался узнать пределы доброты существа, порою, дышащего огнём. Дети, к тому же, не имели понятия о том, что их мать время от времени ночевала в котельной, внутри жарко натопленной печи. Когда она попросила Полока, чтобы он приказал своим людям отыскать для неё Эвина, потому что она хотела отправить к нему свою дочь, он охотно взялся выполнить это. Он подумал, что ему это будет выгодно, чтобы сплавить девчонку из дворца и все расходы по её содержанию возьмёт на себя её отец. И где-то через пару месяцев Эвин был найден. Он по-прежнему занимался торговлей и даже имел своё небольшое судно кроме трёх лавок. Он так и не женился и жил один, без семьи, но в достатке и вполне мог бы взять на содержание свою дочь. Она завела разговор с Леей, наконец, рассказав ей, как зовут её отца и где он находится, а затем предложила ей съездить к нему в гости, чтобы поискать себе в Вебере жениха.  — Так будет лучше, дочка, — говорила ей Джанка. — Будет лучше, если твой будущий муж никогда не узнает, как выглядит его тёща. Если встретишь мужчину, что подойдёт тебе, скажи ему, что твоя мать умерла. Так и скажи. Я благословляю тебя на это. Тебе нужен муж и семья. Вряд ли кто-нибудь захочет жениться на тебе, узнав, как выглядит твоя мать. Лея с восторгом восприняла предложение матери поехать в Вебер. В свои пятнадцать лет она мечтала о любви и замужестве днём и ночью и несказанно обрадовалась, когда мать сообщила ей, что срок поиска жениха наступил. Она повеселела, она не ходила — порхала по комнатам. Однако, перед отъездом ей стало грустно. Она любила и мать, и брата, и то, что она, возможно, расстаётся с ними навсегда, довело её до слёз. Она неожиданно разрыдалась во время сбора вещей в коробы и припала к плечу Джанки, заливая его горючими слезами.  — Ничего, — утешала её Джанка, — ты сможешь иногда тайно видеться и со мной и с братом. Никто не умер, дочка, значит, не надо никого оплакивать. За день до отъезда дочери Джанка написала Эвину послание, в котором сообщала, что предъявительница этого письма — его родная дочь, Джанка просила бывшего мужа поселить у себя девочку и ничего не рассказывать о том, что её мать — демон, которого он пытался убить за то, что она убила его семью. Джанка писала: «Моей дочери лучше поселиться в полном окружении людей. Когда мой сын станет постарше и сумеет взять ответственность за себя и свою семью, я позабочусь и о его судьбе. А о забота о дочери должна стать твоей заботой сейчас. Эвин, ты знаешь, я простила тебе твою попытку уничтожить меня слезами водяного змея только потому, что до этого я уничтожила твою семью, так же, как и тысячи других людей. До сих пор я проклинаю свою способность создавать одной только силой мысли массу огня на расстоянии. К счастью, моим детям не передалась эта способность, они не такие, как их мать, не демоны, так что возьми их в свой человеческий мир и это будет знаком, что мы окончательно простили друг друга…» Письмо это Джанка поместила в небольшой тубус, запечатав его и отдала в руки дочери. На радостях Полок предоставил для Леи одну из своих карет для дальней поездки. Туда в багажное отделение были сложены все коробы Леи. Девушка расплакалась, прощаясь с матерью и братом. Она вдруг впервые почувствовала, что распростилась с детством и впереди её ждала неизвестность, которая пугала. В карету она села расстроенная и, чтобы отвлечься как-то от грустных мыслей, принялась было рассматривать мелькавший за окнами летний пейзаж: пашни, луга, пасшиеся на них стада коров, коз, овец. Но это ей быстро наскучило. Она попыталась почитать одну из книг, которые положила для неё в дорогу мать, но чтение тоже не увлекло. Она думала о своих родителях и их несостоявшейся супружеской жизни. Любопытство мучило её давно, она хотела узнать от матери хоть что-нибудь, как та сошлась с отцом, была ли у них любовь и что послужило причиной размолвки. Но Джанка упорно избегала этой темы, даже сердилась, если дочь была слишком настойчива в расспросах. Лее пришло в голову, что её отец, с которым ей предстояло познакомиться, должно быть, тоже скрытен и она не узнает от него ничего. А так хотелось! Хотя бы узнать, что это был за мужчина, который сумел полюбить женщину с такой необычной внешностью, как у её матери. Тубус, в котором лежало послание Джанки к Эвину, не давал ей покоя. Кто знает, сколько Лея могла бы узнать нового о взаимоотношениях своих родителей из этого письма! Искушение взломать печать и прочесть послание не давало ей покоя. Она даже потеряла аппетит и не смогла перекусить, когда наступило время обеда. “ — Что если сорвать печать, почистить тубус от сургуча, отец ведь может подумать, что печати никакой и не было? Я просто почитаю, а затем аккуратно положу послание обратно. Что в этом плохого? Разве я не дочь своих родителей, что не имею права на их тайны?» — рассуждала она. Наконец, любопытство взяло над ней верх и она сорвала печать с соединённых краёв тубуса и дрожащими пальцами вытащила свиток. Под ложечкой у неё засосало. Сейчас она узнает что-то большее, чем знала до сих пор! Возможно, мама помянула даже какую-то часть из истории их с отцом любви… Но как только Лея принялась читать текст письма, с каждой прочитанной строчкой сердце её наполнялось ужасом и холодный пот выступил у неё на лбу, когда она поняла, что безобразная внешность её матери вовсе не причина воли всемогущих богов, а потому что она- демон. Демон, уничтоживший тысячи людей, он жёг их живыми, в огне. И отец Леи, оказывается, пытался убить её мать из мести за убийство своей семьи! Лея, до сих пор нежно любившая свою мать и тосковавшая из-за разлуки с ней, в один миг оказалась во власти иных чувств по отношению к матери: отвращения, отчуждения, негодования. Ей вспомнились случайно услышанные обрывки разговоров и Полоком и Джанкой о том, что Джанка добыла ему власть.  — Так ты демон и убийца! — с ненавистью проговорила она. — Ты убивала, нещадно убивала! Так вот как ты добилась власти для Полока! А ведь ты и сейчас можешь убить стольких же, даже ещё больше! Бедные люди, как же они могут пострадать из-за тебя! В голову ей пришла высокая мысль: мир необходимо спасти от угрозы демона и его огня. Она, Лея, должна сделать это, потому что демон доверяет ей и не заподозрит в том, что она стала его врагом. И Лео, её брат, теперь не может оставаться в стороне. Она высунула голову из кареты и крикнула кучеру, чтобы он остановился.  — Я хочу вернуться в Акир! — сквозь зубы прокричала она. — Я забыла кое-что важное для меня. Кучер повиновался и принялся разворачивать лошадей и карету в обратный путь.