— Кажется, тебя это утешало.

— Я бы не сказал. Это не исправило того факта, что я был предан собственным сыном. Хотя, его тоже можно было бы понять, я был не самым лучшим отцом для большинства своих детей. Но мне бы не хотелось сейчас делать тебя своим духовником, Метида, и каяться в своих грехах или жаловаться на согрешивших передо мной. У меня к тебе очень много вопросов и мне кажется, что ты знаешь на них ответы. И что-то подсказывает мне, что ты не откажешь мне в этих ответах. Тогда я тоже буду сговорчив и не очень злопамятен.

— Да, я понимаю, у тебя есть повод для злопамятности…

— Есть, есть! Века прозябания среди смертных, унижения, мои дочери, спящие на дне Тартара, пусть без оков и не страдающие от бессонницы… И я привык, что одна из них была всегда рядом со мной, она была моей спутницей, единственное существо, которое было мне по-настоящему дорого… И ей ли, прекрасной богине любви, было лежать там, на дне этой страшной бездны, после той великолепной судьбы, что была у неё? Но я знаю, что ты пыталась её спасти, ты хлопотала за неё, предложила ей сторону твоего сына, хоть она и отказалась. Именно поэтому я нахожу в себе силы вести с тобой разговоры. И если ты окажешься бесполезной для нашего спасения, то сомневаюсь, буду ли я и дальше молчать о твоём тайном убежище…

— Уран-Ану. Просто спрашивай — мне теперь нечего таить. Все мои тайны остались в прошлом.

Садовая дорожка завернула за поворот — и за розовыми кустами выросла беседка из чистого золота, сверкающая густо усыпавшими её драгоценными каменьями. В этой беседке на диване, на горе подушек возвышалась фигура Метиды, облачённая в роскошные одежды, в которых преобладал красный и золотой цвет.

Уран-Ану остановился возле входа в беседку и прямо взглянул в прекрасное, уже подзабытое лицо богини мудрости.

— Кто тот, кому подчиняются Власти, Силы и Крылатые, созданные твоим сыном? Я знаю, что он называет себя Человеком. Но какое высшее существо могло назваться Человеком, кроме…

— Да, да, это он, он, наш знаменитый любитель человеков, Прометей, — усмехнулась Метида.

— Откуда ты знаешь, что это — он?

— Потому что мы по сей день не прекращаем с ним общения.

— Вы в дружбе?

— Я бы этого не сказала.

Уран-Ану материализовал удобное кресло и уселся в него перед входом в беседку, забросив ногу на ногу.

— Итак, — произнёс он, — последняя наша встреча с тобой произошла перед началом сумерек, именно тогда ты с таким куражом поведала мне, как сбежала из расплющенной башки Зевса, что Прометей обнаружил тебя, но выдавать не стал, потому что уже тогда лелеял коварные замыслы о том, кто свергнет царя олимпийцев. Мне известно, что этот идиот, будучи и без того наказанным за украденный у богов огонь и прикованный к скале, добавил себе мучений, непродуманно ляпнув, что знает, кто скинет Зевса и займёт его трон, а потом терпя пытки, но не выдавая, кто бы это мог быть. И только после веков невыносимых страданий он, наконец, сообразил соврать, что это, якобы, может быть сын Фетиды, если Зевс сойдётся с ней. Когда его, наконец, помиловали, всем казалось, что его дух сломлен, ан, нет, оказывается, он всё ещё тот же прежний богоборец и человеколюбец, что прежде! Я так понял, Метида, он не побывал в Тартаре вместе со всеми?

Метида грустно усмехнулась:

— Нет. Мы с сыном имели глупость помиловать его тогда, нами овладело совершенно не рациональное чувство благодарности за то, что он тогда вычислил наше пристанище, но не выдал нас. Оказалось, что за это он ждал от нас большего: он считал, что может претендовать на статус бога в пантеоне нового хозяина мира. И когда ему отказали, объяснив, что я ему ничего не обещала, что это были лишь мои предположения, что он когда-нибудь получит этот статус он очень, очень обиделся… Ну, и не удовлетворился тем, что его не сбросили вместе со всеми в Тартар и позволили просто жить на белом свете со своими возможностями и в своё удовольствие, также помиловав и его семью. Ты же помнишь эту мятежную душу: при Кроносе ему было мало того, что ему позволили научить смертных распахивать землю плугом, да строить примитивные кораблики. Ему хотелось возвеличить людей до уровня богов. При Зевсе прибавилась ещё одна бредовая идея: сделать всех титанов, перешедших на строну Зевса, обладателями статусов полноценных богов, и опять ему был отказ от нового владыки, обида, а после — и этот краденый огонь… При моём сыне тоже было кое-что… А, право, даже я, богиня мудрости, не могу понять мотивов Прометея — сделать людей подобием богов, это позволило мне сделать вывод, что это его сумасшествие.

— Допустим. Но ведь есть такого рода сумасшедшие, которым всё удаётся. Есть сумасшедшие и среди богов, и среди людей, внедряющие в жизнь самые сумасшедшие идеи. Вот и меня интересует: как он переманил на свою сторону Власти, Силы и Крылатых? Он пошёл по схеме твоего сына, который ещё раньше убедил Власти и Силы служить ему?

— Схема тут одна: впечатлительность этих творений. Ты же помнишь, как боги во главе с Зевсом созидали Властей и Сил. Чтобы это были настоящие исполнители, а не просто биороботы, их наделили эмоциями и одна из эмоций, самая сильная должна быть именно впечатлительность. Рассчитывалось, что это чувство послужит безграничному восхищению богами, фанатичному кумирству, восторгу, преданности. И поначалу это отлично работало. Но оказалось, что именно впечатлительность и послужила их неверности. Просто нашёлся тот, кто вызвал у них большее восхищение — и они уже на другой стороне. Стоило всего лишь отменить человеческие жертвоприношения и ещё кое-какие мерзости, на которые их прежние хозяева смотрели сквозь пальцы — и вот они уже служат другому господину. Когда Бог созидал Посланников, он также был вынужден привить им впечатлительность. Вот из-за этого и потерял их треть.

— Эту историю я знаю. Это сделал Свет, очевидно, уболтав этих впечатлительных созданий речами о свободе, достоинстве и несправедливости их творца.

— А хочешь, я скажу тебе, кто уболтал Света, убедив стать бунтовщиком?

— Неужели тут тоже приложил старания наш неугомонник?

— Повторяю: он очень сильно обиделся, что ему не дали статус бога. И, поскольку Властям, Силам и Посланникам было строго-настрого запрещено разговаривать с кем бы то ни было из бывших богов, кроме Света и меня, он через Света и начал действовать. Всё встречался тайком с мальчишкой и заражал его мозг безумием, революционными идеями. Даже обнаружил в нём слабое место: гордыню. Он и научил Света, что требуется говорить Посланникам, чтобы вызвать их интерес к себе. Прометей всегда был речист и темперамент его подобен тысячам ураганов.

— И такая же сила духа, — задумчиво добавил Уран-Ану.

— Да, сила духа безумца. Даже у смертных случается такое сумасшествие, когда безумец не ощущает физических страданий. Вот и Прометей, прикованный к скале, только поначалу испытывал невыносимые муки. А после им овладело спасительное безумие, что помогло ему вытерпеть всё.

— Похоже, Зевс совершил ошибку поступив с ним честно и за его ложь о возможном сыне от Фетиды, что станет сильнее отца, позволил ему остаться бессмертным и вместо него умереть кентавру Хирону. Просто не позволили бы ему принимать амброзию ещё некоторое время — и бунтовщик попал бы в цепь смертей и рождений, как обычный смертный.

— И не был бы угрозой для всех богов, — добавила Метида.

— Но тебе-то бояться нечего, не так ли?

— Не так. Я мать божества, разочаровавшего его также, как Кронос и Зевс, да и Свет тоже.

— Неужто он надеялся и на Света? И каковы были надежды?

— Когда на сторону Света перешли треть Посланников, Прометей верил, что они и их предводитель встанут на службу людям, станут совершать невероятно красивые поступки на благо человечества, чем впечатлят всё небесное войско и те также пойдут под начало Света. Будет захвачена власть над миром и тут он, Прометей, и получит статус бога прогресса и покровителя людей. А Свет возьми, да и исполни все его мечты наоборот… У Прометея ведь всегда так выходило: пытался вытащить в боги человеческий род, а в результате кидал его в ещё большее болото. Ну, ты знаешь, что наворотил в этом мире Свет. Недаром смертные называют его — Демон, как будто сущность демона его собственное имя.