Нана не обиделась за то определение, что дала ей Сарасвати. Её вполне устраивало, когда кто-нибудь считал её глупее и слабее, чем на самом деле, не воспринимал всерьёз. Это давало больше воли и избавляло от излишней ответственности. Но её поразило, почему у Сарасвати оказалось такое отторжение по отношению к Деметре, которую Нана считала спокойной и интеллигентной. Нана спросила Сарасвати, что той не нравится в Деметре.

— Как что! — лицо богини мудрости и искусства даже исказилось от возмущения на вопрос богини любви. — Неужели не понятно? Не пристало богам заниматься шантажом, разве что это какие-то низкие боги, мало чем отличающиеся от демонов!

— Шантажом? — удивилась Нана. — Ого! Я что-то не знаю о богах своего пантеона? Третий глаз Шивы видел что-то больше? О каком шантаже ты говоришь?

— Как о каком!!! — раздражение Сарасвати от недогадливости «добродушной простушки» явно нарастало. — Я понимаю, что она была огорчена тем, что судьбой её дочери распорядились помимо её воли, но при чём тут несчастные смертные? Почему она отыгралась на них, лишив их урожаев, продовольствия, требуя, чтобы ей вернули дочь?

— А что же ей оставалось делать, не драться же ей с Зевсом врукопашную, чтобы добиться от него желаемого, — пожала плечами Нана.

— Морить смертных голодом тоже не выход! — заорала Сарасвати, хлопнув ладонью по столу так, что посуда задрожала. — Мало того, что она шантажистка, так в ней нет и капли человеколюбия!

— Ты рассуждаешь о человеколюбии прямо как Прометей, — осторожно заметила Нана.

— А мне и вспоминать противно, как я была смертной, — заметила Гаятри, допив сливки из своей чашки, и наливая себе сок из золотого кувшина, усыпанного изумрудами. — Счастье женщины зависит от её поступков! — Гаятри подняла вверх пальчик. — Если она заслужит счастье, то имеет на него право. Вот когда я была простой смертной пастушкой, я уже тогда знала, что надо вести себя очень хорошо, стать лучшей из женщин, чтобы в твоей жизни произошло что-то из ряда вон выходящее и твоим мужем стал не какой-нибудь задрипанный пастух, а кто-то повыше. И вот, моим мужем стал сам Брахма! Правда, — голос её вдруг слёзно всхлипнул, — он не оправдал моих ожиданий. Я сделала всё, чтобы доказать, что я лучше Савитри, чтобы Брахма сделал меня либо единственной женой, либо, на худой конец, главной. А он не сделал! — из глаз богини ручьями полились слёзы.

— Аааа, так вот чего ты добивалась все века нашего совместного проживания! — зло сузила глаза Сарасвати. — Значит ты, голубушка, всё это время пыталась меня подсидеть! А притворялась, что тебе нравится мне подчиняться, уступать и признавать моё главенство!

— Я хотела продемонстрировать Брахме свою кротость и покладистость! Я надеялась, что он это оценит и на фоне твоей строптивости и упрямого характера я буду смотреться особенно привлекательно, разительно отличаясь от тебя!

— Да вы обе были Брахме не нужны, — вставила Парвати. — Он даже не расстроился, когда вы его выгнали!

— Можно подумать, Шива сильно расстроился, что ты его оставила!

— Может и не расстроился. Зато я теперь имею возможность обрести новую любовь и эта крошка мне поможет, правда? — широко улыбаясь, обратилась Парвати к Нане и вдруг совершенно бесцеремонно ущипнула её за щеку.

” — Мощное, однако вино истины у Диониса! — подумала Нана. — Какие-то капли, а вот как этих праведниц понесло. Ладно, смирюсь с их распущенным поведением, лишь бы их нутро понять. А не спроста эта Гаятри меня напрягла… Тихоня своего не упустит. Вот такая высмотрит мужчину, наметит его себе в мужья, любой ценой будет находиться с ним рядом, даже прислуживать его жене станет, лишь бы доказать мужчине, что она лучше его жены и привлечь его к себе. Не даром я почувствовала, как она опасна. Но что это было за наваждение, что я приревновала к ней Вишну и пустила слезу? Она на самом деле ему неинтересна. Да она же скучна в своей скромности и застенчивости, когда трезва. Вишну любит общение с женщиной и откровенность, а эта только мычать и сумеет.»

— Значит, ты пыталась меня превзойти и возвыситься надо мной, а то и вовсе забрать у меня Брахму! — Сарасвати всё больше кипятилась. — Это в благодарность за то, что я тебя пожалела, потому что ты была такого жалкого происхождения и сама была такой жалкой, когда валялась у меня в ногах! Я тогда подумала: «На фоне этой убогой я буду выглядеть особенно величественной и восхитительной, пусть она всегда будет рядом, чтобы Брахма мог сравнить, какая я мудрая, талантливая, да ещё и великодушная, потому что позволила остаться этому ничтожеству, а не уничтожила её! Кто знает, может, я и добилась своего, если Брахма всё-таки не сделал тебя не только единственной, но и главной женой!

— Так вот оно, твоё фальшивое великодушие! — воскликнула Гаятри. — Ты лицемерка и всё твоё снисходительное отношение ко мне являлось всего лишь корыстным помыслом показать себя в выгодном ракурсе!

— А у тебя не так? Ты-то призналась, что хотела доказать Брахме, что ты лучше меня, лживая скромница!

Эрешкигаль, до сих пор не проронившая ни звука, вдруг подала голос:

— Они ещё подерутся, эти правильные во всех отношениях особы.

Сарасвати и Гаятри, несмотря на воздействие вина истины, как будто опомнились и умолкли, сурово глядя друг на друга исподлобья.

Глаза Парвати сделались совершенно пьяными, как будто она выпила бокал вина истины, а не проглотила несколько его капель. Она повернулась к Нана и произнесла:

— Я очень хочу замуж. Я не глупа и понимаю, что для того, чтобы брак стал удовольствием, а не вечным поводом раздражаться, с богиней любви следует дружить. Если у женщины есть ум, то она понимает, что с богиней любви надо дружбу водить, а не войну затевать… Я им всем говорила с самого начала, что это глупо — иметь что-то против тебя…

— Ого! — улыбнулась Нана, но глаза её остались серьёзными. — И кто же что-то имел против меня?

— Я! — выпалила Майя. Нана перевела на неё взгляд и отшатнулась, настолько лицо этой богини было искажено гневом и ненавистью.

— Причина?

— Я хочу, чтобы женой Вишну стала Бхудеви!

— Гея? А отчего же не ты сама? — насмешливо проговорила Нана.

— Я его боюсь!

— Почему?

— Ты не понимаешь? Он — один из Тримурти! Жить с таким мужчиной надо также осторожно, как смертному с ядовитой змеёй, не запертой в плетёном коробе. Одно неправильное движение — и наступит большая беда. Ты ведёшь с ним себя развязно, потому что не знаешь его возможностей до конца!

— А зачем мне бояться кого бы то ни было? Я не какая-нибудь богиня средней ступени, я — Инанна, я — могущественная Афродита! Я — великое божество с верхней ступени значительного, сильного и прославленного пантеона! — щёки Нана вдруг начали заливаться краской и в голосе её завибрировала ярость. — И ты меня с собой не равняй! — она поднялась с седалища и посмотрела на Майю сверху вниз. — Ты всего лишь богиня обмана, так что у тебя есть повод бояться сильных и грозных богов! Я не такая, как ты! И твоя Бхудеви мне не равна, хоть она и богиня планеты! Она никогда не имела адептов, она не умела ничего добиваться, она даже землетрясения лишний раз вызвать не может, потому что её есть кому держать! Кто такая Бхудеви, чтобы стать женой Вишну? У неё не будет никакого мужа, разве что какое-то отребье, а ты ей в мужья Вишну пожелала? Ты глупа! Должно быть, ты даже солгать не умеешь так, чтобы тебя вовремя не разоблачили, настолько ты неумна! Молчала бы лучше, чтобы не обнаруживать свою глупость! — Нана презрительно поджала губы и снова опустилась на седалище.

Слова Наны вызвали бурю эмоций у Майи, из-за их наплыва ей стало жарко в груди и сухо во рту. Она схватила хрустальный кувшин, наполненный апельсиновым соком и принялась жадно пить его, пока не осушила до дна. Именно в этот кувшин Нана больше всего плеснула вина истины. И оно тут же взыграло в крови богини обмана и из той впервые в жизни хлынула правда:

— Я не какая-нибудь богиня средней ступени! Про меня говорят, что я — та, кто плетёт паутину жизни, но это не слова! Да ты знаешь, кто я?.. Да вы все знаете, кто я?! Я — тоже жена Брахмы!!! — проорала она.