— Без сомнения, если добродетели есть, их нельзя не замечать.

— И ты ими восхищался?

— Добродетель всегда восхищает.

Нана ощутила, как в животе притихли щекочущие бабочки и вместо них появился неприятный жгучий комок.

— Значит, если бы сценарий судьбы сделал бы Гаятри твоей женой… Ты был бы счастлив, что твоя жена такая скромница, застенчивая, тихая? — произнесла Нана и тут же почувствовала себя полной идиоткой. Надо же, мало того, что беспричинно заревновала, да ещё и умудрилась сказать об этом вслух!

Но Мохана это только развеселило и он рассмеялся своим бархатным мягким смехом.

— Любимая, вот уж не ожидал, что ты заревнуешь меня к Гаятри! Но почему именно к ней?

— Потому что она неотразимо прекрасна в своей скромности… Я ещё никогда не видела, чтобы кому-то так шла скромность, так украшала!

— Вот как? Надо присмотреться к Гаятри, как это её украшает скромность! — Мохан явно желал поддразнить Нану. — Как же я этого раньше не заметил? Спасибо, что ты подсказала!

Нана улыбнулась сквозь слёзы.

— О, я понимаю, это невероятно глупо, что я приревновала тебя без повода. Но ведь ты был бы доволен, если бы сценарий судьбы сделал Гаятри твоей женой?

— Если бы сценарий судьбы сделал Гаятри моей женой, я бы решил, что моя жена больна и был бы озабочен, как ей помочь. Я бы не вынес её застенчивости и такой повышенной скромности. Женщина, конечно, должна быть скромна, но по мне, так и в скромности нужна мера. Если женщина застенчива через край, значит, она робка, боится мужа. А значит, постесняется быть откровенной, не решится с мужем дружить. Меня напрягает скрытность в женщинах. Скрытность, это, конечно, не такое зло, как ложь, но при определённых обстоятельствах грань между ними может стереться. Я не вынес бы лжи от жены. Меня бы это ужаснуло. Если ты заметила, я стараюсь быть таким, чтобы у моей женщины не было повода стесняться быть со мной откровенной. Я поступаю как друг, я стараюсь быть понимающим, я поощряю откровенность, со мной можно говорить о чём угодно, как с другом, я мягок и не тороплюсь осуждать. Разве не так, Нана?

— Именно так, милый.

— А душу робкой женщины не возьмёшь и этим. Если женщине нравится бояться своего мужчину, то тут уж поделать ничего нельзя. Воля женщины — это свято, — Мохан засмеялся. — Вот поэтому Гаятри никогда не трогала моего сердца, хотя я не могу не признать её добродетельности.

Нана облегчённо вздохнула и этот собственный вздох неожиданно насмешил её и она громко захохотала.

Мохан взял её руку:

— А ты всегда будешь откровенна со мной? Что тебя сейчас насмешило?

— Собственная глупость. Ну, если хочешь прямого ответа и откровенности, то да, я беспричинно приревновала тебя к Гаятри, — Нана смущённо опустила глаза. — Я понимаю, что это глупо. Я же всё-таки не богиня мудрости и разума!

— Уже легче! — Мохан окончательно развеселился. — Кажется, все богини разума и мудрости слишком часто попадают в переплёты, этого бы я тоже не вынес!

— Думаешь, я слишком глупа?

— Золотая середина. Без крайностей. А то у нас в пантеоне говорят: конец — это начало. Намудрить сверх меры — совершить глупость.

— Но у вас в пантеоне много мудрецов!

— И они не главные боги. Правда, могущественны, но ни один из них не стал господом богом из Тримурти! — лукаво улыбнулся Мохан.

— То есть, ты не назвал бы мудрецом и себя?

— Какая хитрая, ловит на слове! — всплеснул руками Мохан. — Я — исключение, я способен быть мудрым в такой степени, чтобы быть господом этого мира, а не остаться просто в звании мудреца!

— Тогда ты такое же счастливое божество, как и я. Многие завидуют на мою судьбу. Только я сделала глупость сейчас, позавидовав на скромность и застенчивость Гаятри. Мне подумалось, вдруг она более хорошая, чем я.

— За века мы так и не сумели достаточно понять друг друга, чтобы судить о том, кто лучше кого.

Эта последняя фраза Мохана и побудила Нану прибегнуть к вину истины. За века боги так и не познали друг друга, почему бы этому не произойти сейчас? Напрасно, что ли, Дионис изобрёл такое чудное вино?

Она приняла пилюлю Гекаты и снабдила ею Эрешкигаль и вдвоём они ожидали прихода богинь из другой вселенной.

И вот они явились.

====== Часть 39 ======

От них веяло праведностью и правильностью и Нане снова сделалось не по себе, да и Эрешкигаль как-то беспокойно задвигала руками.

Они обменялись любезными приветствиями и улыбками и расселись за стол.

Поначалу между богинями царило какое-то напряжение, пытались вести беседу в слащаво-приторном русле, осторожно подбирая слова, не менее осторожно задавая вопросы, ничего не имеющего общего с неудобными.

И Нана, то и дело бросая мимолётные взгляды на Гаятри, ощутила, как снова едва удерживает слёзы. Вживую эта богиня выглядела ещё очаровательней в своей добродетельности и скромности и Нане помнИлось, что, должно быть Гаятри более достойна любви Вишну, чем она, Инанна-Афродита. От этого стало больно, как будто внутри кололо жёсткой щёткой. Она собрала всю волю в кулак, чтобы снова не разрыдаться. Она уже опозорилась перед Моханом со своими слезами, не хватало ещё осрамить себя перед этими малознакомыми богинями, такими важными, серьёзными, правильными и мудрыми!

Облегчение наступило только тогда, когда гостьи, наконец, попробовали сладости на столе, запивая их сливками и соками. Через несколько минут после этого у них начали блестеть глаза, расслабляться мышцы на лицах, манеры стали раскованнее.

Даже в коровьих глазах Гаятри появилось что-то шальное, её длинные густые ресницы игриво захлопали, на нежных полных губах заиграла совсем не застенчивая улыбка. Неожиданно она повернула к Нане сильно разрумянившееся лицо и спросила:

— Дорогая, а что бы ты могла рассказать о царе вашего пантеона, Зевсе? В книге Шивы на живой картинке он показался мне таким прекрасным, могучим, властным, очаровательным в своей грозности… И одновременно в нём столько нежности, столько ласки…

Нана едва не расхохоталась от неожиданности. Так вот кто вызвал интерес у этой скромницы! Кто бы мог подумать, что такая робкая и стеснительная особа вдруг обратит внимание на свою полную противоположность: мужчину, перед которым утрачивали бойкость даже более разбитные женские божества.

Богиня Майя вдруг громко фыркнула. До сих пор она старалась как можно меньше произносить слов, только широко натягивая деланную улыбку на рот. Её чёрные, как ночь, глаза, казалось, слегка косились и в их глубине сверкали злые искорки. Но капли вина Диониса, очевидно, сделала своё дело и она заговорила:

— Зевс! — она снова презрительно фыркнула. — Что можно сказать о нём, кроме того, что он ещё порочнее, чем все боги его пантеона! И вот, началось разложение и у нас после этих ваших разводов! — она окинула раздражённым взглядом трёх богинь из Тримурти. — Нет чтобы оставить всё как есть, так нет же, всё надо сделать по-своему! Вот вам пожалуйста: наших богов уже потянуло к олимпийским богам! Лакшми уже поселилась у них, Гаятри заглядывается на их бывшего порочного царя, Вишну женится на их богине, которая, к тому же, действовала также в диком месопотамском пантеоне! Что будет, когда он приведёт её в наше общество?! И это один из лучших богов!

— Да петух он напыщенный, этот Вишну! — выпалила Сарасвати. У Наны и Эрешкигаль от удивления отвисли челюсти. Они ожидали услышать откровение от богинь Тримурти, но кто бы подумал, что слишком быстро всё зайдёт так далеко! А Сарасвати продолжала:

— Чем это он лучший? Скажем прямо, он проспал этот мир, продрых в нирване, пока смертные плодились, как блохи и окончательно загадили экологию хотя бы в нашей вселенной. Да, они загадили весь мир, но наша вселенная теперь напоминает помойку. Куда смотрел Нараяна, а? А где были два других Тримурти? Всё аскезы, да медитации, а грязь теперь не разгребёшь. Так что теперь сетовать, что Вишну женится на богине из другого пантеона? Хорошо ещё, что на этой добродушной безобидной простушке, — она небрежно махнула в сторону Наны, — а не на какой-нибудь Деметре.