— Пусть смертные почтут за честь: боги, в существовании которых они почти разуверились, наконец, начали досыта потчевать их чудесами!

Поговорив, Эрешкигаль отправилась по своим делам, а Нана, улегшись на подушки спиной, подняла ладони вверх и прикрыла глаза. Мысленно она представила пояс — розовый с золотой и обвила им свою талию. Она ощутила его физически…

Сеанс продлился несколько часов, потому что задумка была серьёзная: массовая любовь смертных, на всех материках и островах, сотни миллионов влюблённых пар — это сенсация, на которую богиня не решалась прежде.

Задумка была столь грандиозной, что требовала серьёзного труда. Ежедневного. По многу часов. Но заняться чем-то было даже приятнее, это помогало частично унять тоску по Мохану, но полностью не могло избавить от мыслей и желания, чтобы он поскорее вернулся. Время летело быстрее и на душе становилось всё легче.

И, благодаря усилиям Инанны-Афродиты в мире на самом деле что-то менялось — даже в атмосфере. Появился какой-то мягкий и сладкий пьянящий дух. И всё чаще на улицах города, где нашла себе приют богиня любви, можно было встретить мужчин и женщин, идущих парами, держащихся за руки.

И то же происходило и в других городах.

Иногда Нана, в перерывах между работами с энергией любви, выходя на крыльцо, видела госпожу Елену сидящей на скамеечке, окружённой сорной травой, в обществе полноватого розовощёкого мужчины, владельца сувенирной лавочки, находившейся в двух шагах от пансиона. Госпожа Елена сильно изменилась за последние дни и к лучшему. Она теперь чаще мыла голову, а не так, как раньше: где-то раз в две-три недели. Чистоплотность пошла ей на пользу, от неё стало лучше пахнуть. У неё в гардеробе появились дешёвые, но новые блузки, она ходила в туфлях на каблуке. И от неё, и от её дружка-лавочника исходили флюиды влюблённости, хотя прежде казалось, что замшелая унылая госпожа Елена и любовь вещи, ну, совершенно несовместимые.

Тучный гусекрад, влюблённый в Эрешкигаль, докучал ей, почти сутки околачиваясь возле пансиона, заглядывая в окна. Он оказался наглым и бесцеремонным существом, не желавшим тайно и со скромной обречённостью стардать от безответной любви. Он преследовал предмет своей любви, даже не подозревая, что ходит по краю пропасти, докучая опасной и грозной богине. Он залавливал её на крыльце, говорил какую-то несуразицу своим низким хриплым голосом, дышал на неё чесноком, глупо и не к месту хохотал, пытался взять под руку, назойливо предлагая то пойти с ним в ресторан, то к нему в гости. Поначалу Эрешкигаль открыто высмеивала его, но он даже не оскорблялся и становился ещё настырнее и нахальнее.

Эрешкигаль ощущала, как на неё накатывают волны искушения превратить противного поклонника в жабу. Но позже нашла другой выход, переместив его в пространстве на другой материк.

Уличное кафе также заполнялось влюблёнными парами.

Казалось, весь мир пропах любовью, как запахом роз.

И однажды, когда Нана, сидя в кресле, проводила очередной сеанс работы с энергиями любви, дверь в её жилище растворилась и в неё вошёл мужчина лет двадцати пяти. Он был высок ростом, немного полноват, но при этом всё-таки хорошо сложён и одет в светлые простые широкие одежды. Его волосы, точь-в-точь как у Наны — очень светлые с позолотой, свисали до плеч пышным кудрями, но брови и ресницы, так же, как у неё, были тёмными. И такого же цвета, как и у Наны, были его глаза — небесно-голубые. Любой, увидевший со стороны этого мужчину, не мог бы не обнаружить их общего с Наной сильного сходства.

— Нана, — произнёс он.

====== Часть 35 ======

Богиня любви распахнула глаза, которые, обычно, во время сеанса у неё были сомкнуты, и они засветились у неё от радости:

— Отец! — она поднялась с кресла, приблизилась к мужчине и они обнялись.

Вскоре они сидели на свежематериализованном диванчике на двоих и вели беседу.

— Я знала, отец, что ты поймёшь мой знак, что я уже не в Тартаре.

— Что ж, знак был простой и понятный, — улыбнулся Уран-Ану. — Признаться, я думал, что боги будут выпущены из Тартара гораздо раньше, — лицо его снова стало серьёзным и между провей пролегла складка.

— А что, была такая возможность?

— Была. Мне, конечно, пришлось куковать века среди смертных на грешной земле, но это не отменило того, что я — бог неба и не блокировало моих знаний того, что на небе происходит. Дело в том, что сын Метиды, слишком много взявший на себя, не выдержал этого груза. В самом деле, взвалить только на свои плечи всё, что раньше было поделено между другими богами, пытаться проконтролировать всё — ноша непосильна даже для такого мощного божества, как он. Даааа, это действительно был бог богов… Имя, что дала ему мать, на самом деле подходило ему. Но как бы велики ни были силы, видимо, требовалось и их рассчитывать. Это же не шутка: в одиночку править огромным круглым камнем, на котором, как тараканы, множатся адепты… Боги обычно не стареют, а этот состарился. Я сам видел его через свечение неба: ветхий дед, заросший седой бородой, с безумными глазами. А потом ему и амброзия не помогла. Все мы, конечно, умрём, говорили мне Молящиеся о нашем конце, но, может, у нас есть ещё века, но вот он даже до конца сумерек не дотянул.

— Умер? — взволнованно спросила Нана и сердце её застучало. — То есть, получается, ты был свидетелем, как умирает бог и знаешь, как наверняка умрём все мы? Как это было? Он стал трупом? Как смертные?

— Да нет, нет, не пугайся, — усмехнулся Уран-Ану, — просто засосало старика в Хаос — и все дела. Ну, а миллиарды его адептов до сих пор держат его за живого и боятся, как в старые добрые для него времена. Я уж думал, что Власти, Силы и Крылатые Творения подадутся в Тартар, освобождать богов, чтоб было кому служить, да нет, разбрелись, кто куда. Правда, Крылатые по старой привычке всё ещё опекают смертных, но их становится всё меньше и меньше, они ведь тоже подпитывались амброзией, а источники этого напитка иссякли после исчезновения того деда. Признаться, я пытался разговаривать с Властями и Силами, были мысли, а вдруг можно снова войти в одну и ту же воду и снова стать прежним богом неба, руководящим самым сильным небесным войском… Но войско, видимо, навсегда разочаровалось в старых богах.

— То есть, получается, если сын Метиды ушёл до конца сумерек, а боги находились в Тартаре долгое время, мир оставался без богов? Как странно, кто же поддерживал этот мир? Кто отвечал за дожди и ветры, за урожаи? Например, если боги плодородия не благословят почву, она не родит. А люди до сих пор занимаются земледелием и, вроде, питаться стали даже лучше прежнего.

— Признаться, когда старика утянуло в Хаос, я тоже думал, что человечество начнёт вымирать от голода. Честно говоря, это даже давало мне некоторую надежду, что небесному войску всё-таки придётся встать под моё руководство и освободить богов в Тартаре. Не могли же они допустить, чтобы человечество сгинуло медленно и мучительно. Но после ухода сына Метиды остался такой могучий запас жизненной энергии, что по сей день питает всё живущее на земле. Почва родит, деревья растут, люди и животные плодятся.

Нана усмехнулась:

— Неплохо. Не знай смертные, что боги им уже не нужны, они бы и не поклонялись этой иллюзии: якобы ещё живому сыну Метиды.

— После его ухода на земле хорошо похозяйничал мой внучек и твой сынок Свет…

— Да, — с досадой поморщилась Нана. — Эрешкигаль много рассказывала мне о его делишках.

— Значит, моя другая дочь Эрешкигаль тоже на свободе?

— Да, и, как это ни странно, она стала моей лучшей подругой. Она уболтала меня, что сейчас глупо вспоминать старые обиды и сводить счёт и вот результат: богиня смерти и богиня любви вместе неразлей-вода.

Уран-Ану задумчиво произнёс:

— Несомненно, это к лучшему. Вы сёстры, а сёстрам лучше жить в мире и прощать друг друга. Тем более, вы дочери одного отца, но вы не рождены этой… Вы рождены от меня и от энергий: ты — от энергии моря, она — от энергии подземной тьмы, но не земли. Если бы Эрешкигаль была рождена именно той, чьё имя я и не произношу, я бы не признал её своей дочерью тоже. Где она сейчас?