Нану начали смешить ужимки Аграт-бат-Махлат. А кроме того, ей польстило, что девчонка сожалеет о том, что она не её дочь. Нана не считала себя хорошей матерью своим детям хотя бы потому, что не решалась к ним привязываться. Конечно, материнский долг ей не был чужд и она обеспечила бессмертием всех своих детей, а этого смогли добиться не все богини, даже те, кто своих смертных детей обожал. Но вот любви и общения со своими детьми она старалась избегать. Рождая их, она обычно отдавала их на воспитание их отцам или богам низших ступеней и встречалась с ними чаще всего только тогда, когда этого требовал сценарий судьбы.

Она боялась своей любви к детям, боялась страданий из-за этого. Да, она великая богиня, но даже это не даёт гарантии, что она сумеет оградить своё многочисленного потомство каменной крепостной стеной, защищающей от бед и невзгод, обложить ватой и шоколадом. Даже если бы ей судьбой был предназначен только один ребёнок. И одного ребёнка невозможно укрыть от страданий. Пример тому Деметра и её единственная горячо любимая дочь Персефона, за которую распорядились другие боги.

Нет, уж лучше не слишком любить своих детей.

Особенно Нана боялась привязаться к Эроту. Вечный малыш мог растревожить её сердце, вызвать волны нежности и желание опекать, баловать, сюсюкать. Она старательно избегала с ним встреч, а когда было необходимо с ним общаться — только из-за сценария судьбы, она старалась даже не смотреть в его детское личико, чтобы не умиляться щёчками и глазками. Просто взирала на кучерявую светло-позолоченную макушку или вовсе отводила глаза. Так лучше. А то мало ли какая судьба предназначена этому ребёнку, страдай потом.

Ведь было же, когда она ещё вынашивала Эрота, одна из мойр возьми да сболтни Зевсу, что будущий ребёнок Афродиты принесёт в мир много страданий. Зевс был обязан вынести решение умертвить мальчишку ещё при рождении. Вот тогда ей, Афродите, пришлось вызвать у себя преждевременные роды и сотворить иллюзию огромного живота, как будто беременность продолжалась. А младенца прятать в логове, где его выкармливали львицы. И посещать всего раз в день, чтобы не привлечь внимания, и поить амброзией в таком количестве, сколько ребёнок мог проглотить, натирать амброзией маленькое тело. А когда подошёл срок рожать и Зевс уже был готов расправиться с плодом её чрева, выяснилось, что мальчишка обрёл бессмертие и умертвить его невозможно. Младенца просто отдали на воспитание лесным нимфам и можно было теперь не слишком часто вспоминать о нём…

Но вот рыжие волосы Аграт-бат-Махлат уже начали мозолить глаза.

— Может, ты всё-таки скажешь, что это ты так внезапно заявилась сюда? — с нотками раздражения в голосе проговорила Нана. — Ведь это же не ради того, чтобы сказать мне, что ты хотела быть моей дочерью.

— А почему я не могу заявиться из-за этого? — девушка широко улыбнулась. — Может, я хотела попросить тебя удочерить меня. Разве ты никогда не хотела дочку?

— Нет.

— Как жаль! Я была бы самой преданной из твоих детей. Я умею служить родителям. Я такая.

— Мне не нужны твои услуги. Послушай… Ты влюбилась в какого-нибудь божка или смертного и хочешь взаимной любви? Тогда будь, пожалуйста, прямолинейнее, больше уважения вызовешь к себе.

— Я люблю только папочку. Даже сейчас, когда она стал таким страшным-страшным… Потерял человеческий облик. Тут на голове — несколько рогов, лицо, руки, тело — всё как у чудовища. Мне-то даже нравится, а вот он горюет.

— Охотно верю. Никто не любит платить за преступления. Ведь неспроста же он таким стал. Наказание, не так ли?

— Странно, что все боги действовали по сценарию судьбы, но наказание постигло только некоторых.

Нана пристально посмотрела в глаза Аграт-бат-Махлат:

— Это ведь его слова, не так ли? Ты послана им? Ему что-то от меня нужно. Моя помощь. Дай подумать, какая… Итак, ад перестал существовать, его бывший правитель выглядит чудовищем и не может показаться даже перед смертными. Он шляется по подземным переходам, сходя с ума от одиночества, а одиночество не может вынести никто, даже такой негодяй, как он. Ему бы хотелось на поверхность, в общество, где бы он блистал умом и… Красотой. Вот и всё. Он думает, богиня красоты вернёт ему былой прекрасный облик, забыв обиды. Узнаю его самоуверенность.

— Но ведь богиня красоты его простила?

— С какой стати?

— Наблюдая за тем, как Эрешкигаль стала твоей лучшей подругой и духовником, поневоле подумаешь, что тебе совсем неохота омрачать своё шоколадное существование чувством мести и обиды.

— Неохота. Ты права. Мне не нужны эти чувства и я не собираюсь вызывать их снова, встретившись с тем, кто когда-то их вызвал.

— Всего один раз. Всего одна встреча. Просто отдай ему его облик — и можешь забыть о его существовании. Пойми, он не отстанет. Что если он, невидимый, будет ходить за твоей спиной и ты постоянно будешь слышать его голос?

— Это угроза? — нахмурилась Нана. — Полагаешь, я стану это терпеть? Или он считает, что я с ним не справлюсь? Сила сейчас на моей стороне. Мне даже не придётся просить защиты у богов из Тримурти. Сама найду способ сделать его не очень счастливое существование ещё более несносным.

— А если бы я попросил у тебя прощения, мама? — вдруг услышала она приглушённый голос, как ей показалось, дрожащий от слёз.

— Этого следовало ожидать, — сквозь зубы проговорила она, — он всё это время торчал здесь!

— Мама, — плачущий голос уже звучал возле её самого уха, — я так виноват, так виноват… Я знаю, ты не забыла… Я любил тебя, но давно уж понял, что это был грех… Мама… Мамочка… Ты моя мама, я прошу у тебя прощения… Прощения… Сын просит прощения у матери…

— И я должна растрогаться? — холодно усмехнулась Нана.

— Я только хочу иметь мать… Которой раньше у меня не было…

— Я знаю, кого ты видел вместо матери.

— Это раньше. Но я принял такие муки… А мученику нужно только одно — тепло матери… Помоги мне, пожалуйста… Помоги… Мне нужно быть среди других существ… Я не хочу больше возвращаться в эту огромную подземную могилу… — голос всхлипнул и сделался выше. — Там темно, ужасно темно… Там глухо… Там холодно… И я с собой — наедине…

Нана задумалась на несколько минут. Затем произнесла:

— Хорошо. Ты будешь иметь возможность вернуться в общество. Я прощаю тебе то, что ты пытался тогда надругаться надо мной, своей матерью и спихнул меня в Тартар. Но ты расскажешь мне, где сейчас находится мой отец Ану. Ты должен знать. Ведь это ты с Невидимкой тогда вязал месопотамских богов и швырял в Тартар. В какую часть Тартара вы бросили его?

Послышался громкий вздох облегчения.

— Конечно, конечно, я всё скажу! — радостно прошептал голос. — На самом деле Ану не был сброшен в Тартар.

— Вот как?..

— Мы повязали его тогда, сковали цепями, как других. И тут он заявил, что если его сбросят в Тартар в цепях, то он будет ещё в силах отделить атмосферу от земли и развеять её в Космосе и всё живое погибнет. Бог решил его помиловать, но с условием, что Ану не будет дальше претендовать на божественный статус и будет жить среди простых людей, ничем не выдавая своей божественности, вот как вы с Эрешкигаль сейчас. И ещё Ану запретил сковывать цепями его дочерей Эрешкигаль и Инанну. Поскольку Эрешкигаль была Богу не нужна, а Инанна отказалась переходить на его сторону, Бог не мог и им тоже позволить просто тихо и мирно жить среди людей — слишком много могущественных богов было бы помиловано. И всё, что Ану смог добиться для дочерей, это то, чтобы они проспали в Тартаре до сумерек крепким сном, не страдая. Тебя-то усыпили легко, а вот Эрешкигаль плохо спала, плохо…

— Значит, отец где-то среди смертных? — проговорила Нана. — Значит, среди них надо его искать…

— Это не так просто. Для него было поставлено условие, что он не может испускать флюиды божественности, чтобы не привлекать к себе других мелких божков, случайно избежавших Тартара, а то вдруг это повлекло бы заговор.

— Бог неба на земле среди смертных… Века…