Впрочем, создавалось впечатление, что он презирал чуть ли не всех богов Верхнего Мира, включая его главу — бога Ану. Однако, он не пропускал ни одного пиршества, но всегда заявлялся на них с таким видом, что становился похожим на тигра, ненароком забредшего из леса в человеческое жилище и готовившегося к атаке. Он омрачала пиры своим диким поведением и когда, наконец, он избавил богов Верхнего Мира от своего присутствия, навсегда переселившись а Иркаллу, боги на радостях устроили самый грандиозный пир, какого не бывало прежде.
Энлиль тоже был дик, потому что очень редко говорил нормальным ровным голосом, а почти всегда кричал, как будто ругался, не гнушался он и сквернословия. Но к его воплям боги привыкли, зная: когда он сердился по-настоящему, у него от гнева глаза начинали смотреть в разные стороны и на земле непременно начинались бури и ураганы. Но и к нему Инанна отыскала подход, а вот к Нергалу — нет.
Она не боялась никого из трёх верховных божеств: ни диковатого Энлиля, ни своего собственного отца, ни Энки, который добродушием и незлопамятностью и вовсе напоминал ей бывшего мужа Гефеста. Она частенько с внутренним весельем вспоминала случай, как выманила у него таблицы судеб, подпоив вином Диониса, делающим многих сговорчивыми. Она села в небесную лодку, прихватив с собой таблицы и пока Ниншубур усиленно гнала лодку вперёд, Инанна успела использовать несколько таблиц. В одну из них она вписала пожелание стать богиней урожаев и всё исполнилось. Кроме того, что она была богине любви и красоты, она стала, к тому же, шумерской Деметрой, завладев властью над урожаями, а значит, продовольствием этой вселенной. Потом она пожелала стать богиней войны. Но не воительницей, вроде Афины, а просто богиней, которой можно было помолиться, принести жертвы, а взамен получить благословение и успех в ратном деле. Она также взяла под контроль некоторые природные явления, научившись вызывать дождь, засуху, холод или жару. Она стала и богиней женских энергий. Она было увлеклась и чуть было не использовала все таблицы на удовлетворение своих амбиций, но потом опомнилась, что слишком много на себя возьмёт и это осложнит ей жизнь.
Слуги Энки, протрезвевшего от вина и понявшего, что он совершил, отдав таблицы судеб Инанне, и пославшего вслед за ней погоню, настигли было её лодку. Инанна уже успела получить желаемое и можно было отдать оставшиеся таблицы, но ею овладел азарт удержать их при себе во что бы то ни стало. Она села на них сверху и ответила слугам Энки такой слёзной истерикой, что они заткнули уши и оставили её в покое, побежав жаловаться на неё своему хозяину.
Энки, в свою очередь, помчался с жалобой на неё к её отцу Ану и тот вызвал её, чтобы разобраться в этом.
— Что это на тебя нашло, доченька, что ты напоила каким-то странным вином Энки и стала просить у него таблицы судеб? Верни! Слышишь? Немедленно отдай Энки таблицы судеб!
Инанна уже была готова поступить так, как велел отец, но азарт, чувство игры и желание удержать трофей всё ещё не отпускали её и она жалобно заголосила:
— Отец, но Энки сам мне подарил, я не крала!
И снова разразилась такой истерикой, что Ану и Энки также закрыли уши. А потом Энки замахал руками:
— Ладно, ладно, пусть забирает таблицы, я-то себе ещё сделаю!
Так просто всё сошло с рук тогда и даже остались с Энки друзьями, ведь именно он вытащил её тогда из переделки в Иркалле.
А вот с Нергалом она бы не решилась играть в такие игры. Нет, нет, не решилась бы!
Она присела в кресло, загрустив. Вспоминать прошлое больше не хотелось. Там, в прошлом, не было Мохана. Вечность прожила — и без него. А сейчас рассталась всего несколько минут назад — и уже скучает.
Эрешкигаль не сиделось на месте. Вероятно, прожив беспокойную судьбу, она никак не могла обрести внутреннего равновесия. А в последнее время она вновь начала общаться с душами умерших — неприкаянными существами, для которых в этом мире больше не было пристанищ в виде загробных царств, вернуться в Хаос они не решались, а возродиться в новом теле также было не так-то просто. Вот и теперь она завела разговор с кем-то невидимым и ради этого даже переместилась сквозь стену в жилище Мохана. Вероятно, она не желала, чтобы это слышала Нана или как-то её отвлекала.
И тут Нане показалось, что кто-то ещё присутствует в комнате, которую только что покинула Эрешкигаль.
— Ну, кто это ещё тут торчит? — раздражённо проворчала она.
Тут же как из воздуха перед ней соткалась щуплая невысокая фигурка рыжеволосой девушки. Было трудно понять, одета эта девушка или нет: её облачение состояло из ремней кроваво-красного цвета, опоясывающих под грудью, крест-накрест спускавшихся на живот, слабо прикрывавших мохнатый рыжий лобок, и таким же крестом охватывавших худощавые бёдра. Девушка не сводила с Наны нахальных мутно-зелёных глаз и на тонких губах её играла наглая улыбка.
— Привет тебе, бабушка, — бойко поздоровалась она и плюхнулась в кресло напротив.
— Не смей называть меня бабушкой! — с раздражением проговорила Нана. — Я вообще не разрешала тебе появляться в моём жилище и разговаривать со мной! Кто ты такая, чтобы позволять себе такие вольности со мной, Инанной?!
— Как это — кто такая? — девица, кажется, нисколько не обиделась. — Ты же меня видела как-то и знаешь, что я — дочь одного из твоих сыновей. И почему бы внучке не позволить вольности со своей родной бабулей? — она хихикнула.
— Со мной даже дети не держат себя за панибрата, Аграт-бат-Махлат, — голос богини любви сделался холодным. — А внукам не позволено это и подавно. Если ты не возьмёшь более почтительный тон и будешь пустословить, я тебя вышвырну вон. Если ты хочешь сказать мне что-то, что считаешь важным, то изволь уважать мой статус.
— Каждый по-своему выражает уважение. Для меня, отродья демона, как бальзам на сердце вспомнить, что моё происхождение исходит от самой яркой звезды месопотамского пантеона — Инанны, — Аграт-бат-Махлат закинула ногу на ногу и покачала острой коленкой. — Эээээ, как же мне не повезло родиться твоей дочерью, пусть даже от смертного, от демона, да хоть от козла! — она хихикнула. — Какая разница, кто отец если мать — сама Инанна? Эээээ, была бы я твоей дочерью, вот бы была моя судьба, как нынче говорят, в шоколаде!
— С чего это ты решила? — надменно усмехнулась Нана. — Я, кажется, никого из своих детей шоколадом не обкладывала. Весь шоколад я всегда берегла для себя, это известно обоим пантеонам, к которым я принадлежала.
— Ну, не скажи, — Аграт-бат-Махлат задёргала плечиками и принялась извиваться и ёрзать на месте, — не скажи, — она опять нервно захихикала. — Ты всем своим детям дала бессмертие, просто так, за то, что они твои дети. А вот мне пришлось выслуживаться перед папаней, чтобы бессмертие получить. Ээээээ, на что я только не шла, на что не шла! А будь я твоей дочкой, ты просто сделала бы меня бессмертной — и я бы не знала забот и всего того, что мне пришлось вынести.
— Это да. Я постаралась дать бессмертие всем своим детям. Только на этом мои заботы о них кончились.
— Это потому, что у них не хватило ума постоянно о чём-то просить тебя. А ведь начни они одолевать тебя просьбами, я уверена, ты бы не отказала.
— С чего ты решила?
— Ну, как же. Я же знаю эту историю, как ты водила Света в Верхний Мир на совет богов, чтобы дать ему возможность выслужиться. Жаль, он эту возможность так бездарно профукал. А я-то уцепилась бы за это, ох, уцепилась! Инанна, я бы ходила за тобой лисьим хвостом, я бы молила: «мама, мама»! — пропищала она и, сложив молитвенно ладошки, бухнулась с кресла на колени. — Мама, я хочу стать великой, мамочка, поделись со мной теми табличками судеб, впиши, ну випиши туда, пожалуйстаааа, чтобы я обрела какой-нибудь талант или способность насылать какие-нибудь болячки на смертных или камнепады или саранчу или клещей в затхлые матрацы, только пусть бы и мне повсюду строили храмы и шёл бы дым от жертвенных алтарей, как тебе! И пусть бы все мужчины, что привлекут мой взор, стали моими! А если бы я была также похожа на тебя, как Свет? — закричала она, вскакивая и снова шумно падая в кресло. — Один в один, лицо в лицо? Если бы я была так похожа на тебя, если бы твоя красота была моей? Ах, ну разве мне могло так повезти, чтобы Инанна была моей матерью?
