— Что вы себе позволяете…

— Вы проиграли спор. Я могу целовать вас, сколько захочу. Ведь я тоже рисковал. Если бы я проиграл, то вы были бы вправе пустить в ход кнут.

— Тем не менее, всё это как-то очень странно… Позвольте мне сойти с вашего коня, — промямлила она.

Он помог ей слезть с коня и она уселась на траву: голова кружилась, хотелось хохотать и говорить глупости, только не позволять больше себя целовать, инче она совсем потеряет рассудок. Когда целует мужчина, в которого влюблена, это совсем не то, что мужчина, что служит предметом примитивного влечения.

Мохан также слез с коня:

— Что это всё означает, что вы сели?

— Я очень люблю сидеть на траве, — Нана улыбнулась.

Мохан опустился рядом. Обнял её за плечи и снова поцеловал — в щеку.

— Всё ещё стремитесь востребовать ваш выигрыш? — усмехнулась Нана. — Вы как мальчик.

Мохан взял в пальцы одну из её пышных кос и слегка потянул.

— Ого! А это что обозначает?

— Вы назвали меня мальчиком. Обычно мальчишка тянет за косу девчонку, когда больше всего хочет расцеловать. Разве вы не знали?

— Нет. Меня никто никогда не тянул за косу.

— Почему? Неужели не было желания вас целовать?

— Не в этом дело. Кто бы посмел! Вы даже не представляете, чья я дочь, кто мой отец.

— И кто же? Вы — принцесса?

— Ну, можно сказать и так.

— Где же теперь ваш отец?

— Я бы сама хотела это знать. Я спрашиваю о нём — мне не отвечают.

— Но ведь причина этих огорчений не только в этом, правда? Я наблюдаю за вами много дней. Я смотрю, как слёзы вытекают у вас из-под очков, как вы бледны и у вас подрагивают плечи, я с каждым днём ловил себя на том, что у меня всё сильнее болит сердце из-за ваших страданий. Я ещё никогда никому так не сопереживал. Мне так хотелось обнять вас и прижать к груди, поговорить, разложить для вас всё, как по полочкам, решить ваши проблемы. Я понял, что я вас люблю. Это не спонтанно вспыхнувшая страсть. Потому что я принимаю вас и с вашими достоинствами, и с недостатками.

— Разве вы меня хорошо знаете?

— Лучше, чем вы думаете.

— Откуда же?

— Я объясню вам. Обязательно объясню. Когда вы будете готовы. У нас есть вечность для этого. Вы поймите: я не хочу выпускать вас из своей жизни, я хочу, чтобы наши судьбы слились воедино. Ваш отец опекал вас? Вы чувствовали себя рядом с ним защищённой? Я тоже смогу всё это вам дать. Я хочу заботиться о вас.

Нана очень внимательно слушала слова Мохана. Да, она знала, что он влюблён в неё, но совсем другое дело об этом ещё и услышать.

— Спасибо, Мохан, — прошептала она, прикладывая ладонь к бьющемуся сердцу. — Вы осветили мою жизнь, согрели её. Пусть это будет короткое счастье, пусть будет невыносимо тяжело его терять, но я бы не отказалась ни за что от него. Я впервые ощущаю это чувство — любовь. Это любовь к вам, Мохан.

Лица их соприкоснулись и слились в поцелуе — на этот раз, обоюдном.

— Почему же ты сказала, что счастье будет коротким и мы должны его терять? — почти прошептал Мохан, когда поцелуй был завершён. — Наша любовь может быть вечной, мы найдём друг друга во всех воплощениях.

— Я бы хотела этого больше всего.

— Ну, конечно, оно так и будет, — улыбнулся Мохан. — Иначе и быть не может. Ты же без меня пропадёшь.

— Почему ты так думаешь? — засмеялась Нана.

— Ты не умеешь сама о себе позаботиться. Не напомни я тебе сейчас, что после завтрака ты не ничего не ела уже несколько часов, ты бы и не вспомнила.

— Во-первых, завтрак, которым ты накормил меня, был такой сытный, что можно ничего не есть целый месяц. Во-вторых, неприлично заводить такие приземлённые разговоры о еде, когда мужчина признаётся тебе в любви. А в-третьих, ты сам даже не завтракал, только смотрел на меня, как я ем.

— Я — другое дело. Я выносливее тебя. А ты совсем обессилела от своих страданий, — он поднялся с травы и протянул ей руку.- Вставай, я сейчас накормлю тебя.

Она поднялась, опершись на его руку, приблизилась к своему коню, поставила ногу в стремя и уже собралась заскочить в седло, но Мохан, встав за её спиной, одним взглядом перерезал ремешок, на котором держалось стремя и Нана, с криком откинувшись на спину, упала на его руки.

— Как странно! — промолвила она. — Как могло оторваться это стремя?

Она обошла коня и собралась воспользоваться другим стременем, но его постигла участь первого и вновь Мохан подхватил её.

— Это знак, — произнёс он. — Тебе следует ехать со мной в моём седле.

— Знак? От кого же?

— От бога. Бог хочет, чтобы ты села со мной на моего коня.

— И что же это за бог?

— Возможно, ты ничего о нём ещё не слышала.

Нана пожала плечами.

И снова оказалась в седле Мохана, нежно придерживаемая им.

Они возвращались к месту праздника, который был ещё в самом разгаре. Спешившись, они вернули лошадей в пункт проката.

Ноздри Наны приятно защекотал запах жареного мяса.

— Наверно, здесь продают туристам блюда из жареного мяса, — предположила она. — Кажется, Мохан, нам есть чем перекусить, — она улыбнулась своему спутнику, но он не улыбнулся в ответ. Его красиво изогнутые брови утратили озорную лукавинку и между ними пролегла озабоченная складка.

====== Часть 25 ======

— Не надо, Нана, не ешь это, — вдруг проговорил он. — Очень прошу тебя. Я принесу тебе хорошей еды, только не бери в рот того, что они там жарят.

— Ты тоже противник фастфуда, Мохан?

— Если хочешь, думай так, Нана. Но подожди меня, сейчас я всё принесу тебе.

Он усадил её на скамейку неподалёку от пункта проката лошадей, а сам исчез в неизвестном направлении. И вернулся он как-то необычно быстро, через каких-то десять минут с двумя пакетами в руке. И, поставив их на лавку, принялся вытаскивать из них продукты, среди которых совершенно не оказалось ничего мясного: варёные яйца, фрукты, булочки, бутыли с молоком и чаем, баночка со сливочным маслом.

— Мохан, ты вегетарианец? — догадалась Нана.

— Не совсем, — в руках Мохана оказался нож и он разрезал пополам одну из булочек. — Я могу есть молочное и яйца, — но не мясо и рыбу, — он открыл баночку со сливочным маслом. — Потому что молочное и яйца это не трупы умерших животных, — он зацепил ножом сливочное масло и размазал его по поверхности разрезанной булочки.

— Зачем про это думать, что это трупы. Мясо — это вкусно.

— Это вкуснее, — он подал Нане половинку булочки, густо намазанную маслом. — Ты должна это признать. Ты же сама, как сливочное масло!

Нану кольнули неприятные воспоминания. Со сливками и сливочным маслом сравнивали блудниц в гимнах, которые пели в её храмах. Ей это ужасно не нравилось, но ничего нельзя было исправить после того, как Пандемос приложила к этому руку. В голове закрутилось:

Благородная дева стоит на улице…

Дева, блудница, дочерь Инанны…

Дева, дочерь Инанны, стоит у ночлежища…

Масло и сладкие сливки она…

Она поневоле с досадой поморщилась. И надкусила бутерброд с маслом. Масло-то ни в чём не виновато, что глупые смертные жрецы так опорочили его!

Затем снова был автобус дальнего рейса, автовокзал, аэропорт, самолёт. Нана и Мохан снова очень много говорили, но оба избегали подробностей друг о друге. Мохан только поведал ей, что приобрёл землю для плантаций, которую сдаёт в аренду и отстроил дом в другом конце города, а Нана и вовсе уклонялась от вопросов о своих занятиях, о прошлом и о своей семье. Её тревожило, что она ещё не готова рассказать своему любимому правду о себе, потому что не знает, как он отреагирует на неё. Нет, конечно, он не поверит ей, что она — Инанна-Афродита. Он решит, что она издевается над ним или она сумасшедшая. Можно было бы придумать легенду о себе, но это означало завраться, а лгать было особенно тошно тому, кого любишь. А ведь когда-нибудь время и обстоятельства заставят её давать точные ответы Мохану. Только думать об этом не хотелось. Ах, ей бы напиться любви, как измученному жаждой в пустыне, знать, что такое жить и дышать…