— Мы же все тут сёстры, — говорили они, любуясь в зеркала на свои новые внешности, — это вполне естественно, что мы похожи друг на друга! — и смеялись.
Но одну титаниду Афродита отличила особенно. Её звали Диона и она очень понравилась богине красоты своим милым и добрым нравом. Афродита, обожавшая все существа, приятные в общении, сделала внешность титаниды настолько привлекательной, что на ту обратил внимание сам Зевс. И только позже богиня любви поняла, что на свою голову так выделила Диону.
От связи Дионы и Зевса на Олимпе появилась ещё одна богиня, которую сначала все звали просто Малышка. Это позже она заслужила кличку Пандемос.
Малышка росла какой-то не по возрасту и статусу бойкой и нахальной и от её дурного поведения доставалось всем, но особенно Афродите. Маленькая дрянная девчонка преследовала её, как оса: то тянула за волосы, то пыталась виснуть на её одежде, то запрыгивала на спину, прижимая горло и ещё много неприятных фокусов придумывало это существо. Афродита поначалу шутила по этому поводу, что взять с ребёнка. Но когда ребёнок начал подрастать, а ума не набирался и шутки у него были всё те же, это начало надоедать. Богиня любви начала покрикивать на неё, а когда это не помогало, даже отшвыривать в сторону или даже поколачивать. Это возымело действие и девчонка отстала от неё.
Но всё повторилось в подростковом возрасте этой Малышки, только оказалось всё ещё более сложно. Едва у девчонки появились первые задатки женственности — маленькие бугорки грудей и жиденькие первые волоски на лобке, она начала заявлять во всеуслышание:
— Я теперь девушка и красота моя превосходит красоту Афродиты. Отныне Афродита — это я!
И снова все смеялись над её словами. Никто не воспринял это всерьёз.
Становясь старше, она всё больше позорила свою мать, благородную Диону. Она красила лицо. Никто из богинь не пользовался декоративной косметикой, считая, что истинная красота лица должна быть естественной и неприлично пытаться усилить её искусственным путём. Каждая богиня рождается с достаточно красивым лицом, зачем же наносить на него краски, которые можно смыть? Но дочь Дионы так не считала и косметики, которую, к слову, создавала она сама, на её лице было сверх меры, краски на её лице как будто кричали.
Впрочем, в этом существе как будто кричало всё: вульгарная безвкусная одежда, фасоны которой придумывала она сама, и такие же достойные одежды пошлые головные уборы и украшения вихляющаяся размашистая походка, резкий громкий голос, слова, которые она употребляла в общении, прямой наглый взгляд. От всего её существа прямо искрами рассыпалась агрессия, дерзость, напористость и назойливость.
Ещё не успев толком превратиться в полноценную девушку, она уже домогалась каждого мужчину, что попадался ей на пути, тянула руки, вешалась на шею, откровенно и бесстыдно звала к себе в опочивальню. И, окончательно обгадив свою репутацию, получила кличку Пандемос.
Эта кличка злила её, она упорно твердила, что истинная Афродита — она. И однажды подтвердила, что всерьёз верит в это.
Она начала проникать в храмы Афродиты и вносить в них свои коррективы. Она пробралась в меспотамскую вселенную и там, выдавая себя за Инанну, также поработала в храмах богини любви.
Так, с лёгкой руки Пандемос, Афродита стала покровительницей проституток и блуда. Узнав об этом, Афродита пришла в ярость и потребовала собрания богов на Олимпе. Она пребывала в таком бешенстве, что не говорила, а кричала, не подбирая выражений:
— Я — покровительница проституции?! Кто может засвидетельствовать, что я сама хоть раз поступила, как проститутка? Было ли такое, чтобы я просила плату у мужчины за то, что разделила с ним ложе? Было ли такое, чтобы я просила кого-нибудь об услуге и расплатилась с ним своим телом? А может, я когда-то призывала к этому других женщин и утверждала, что это правильно и хорошо? Если этого не было, тогда как получилось, что Пандемос превратила мои храмы в блядилище, а меня объявила покровительницей гнусного разврата, а не чистой любви и честного брака?!
Зевс пришёл в гнев и сослал Пандемос в ссылку, прочь с Олимпа, приказав ей всё исправить в храмах Афродиты так, как это было прежде, то есть, очистить доброе имя богини любви от поклонения ей, как богине блуда. Но это оказалось невозможно: смертные в обоих вселенных как-то слишком охотно начали воспринимать Афродиту как потакающую их тёмным низменным сторонам и не желали признать её не как богиню проституции и разврата. Пандемос навсегда испортила ей репутацию.
Пандемос не остановилась на этом. Она перебралась в палестинскую вселенную и там, заделавшись божеством у каких-то приморских жителей, звавших её Ашторет, всё же старалась изо всех сил, чтобы её отождествляли с Иштар, которой также являлась Афродита.
Вспоминать об этом было тягостно и Нана встряхнулась от дурных воспоминаний.
Поговорив ещё с Аполлоном обо всяких мелочах, они распрощались.
И осталось чувство неведомой угрозы. У Наны не было сомнений, что её подозревают в предательстве. И Аполлон был отправлен в разведку к ней. Почему именно Аполлон? Потому что он покровитель искусства и сам обладает множеством талантов, в том числе он отличный артист. И великолепно сыграл свою роль, разговаривая с богиней любви ровно и дружелюбно. А всё для того, чтобы заманить её в ловушку. Впрочем, ловушка теперь может возникнуть где угодно. Поэтому следует быть начеку. А лучше всего было обелиться. Но как? Как это сделать после той медвежьей услуги, что ей оказала Метида, позволив бежать её в другое измерение? Олимпийцы даже могли бы подумать, что она сговорилась с Метидой и её сыном заранее.
Стоило ли рассказывать об этом Эрешкигаль? Разве подруга защитить её, случись что-то нехорошее? Но, может, хоть предупредит, если что. Больше всего теперь Нане хотелось защиты.
Она и не подозревала, что теперь рядом с ней находилось невидимое божество, которое любило её и находилось рядом почти всегда, готовое её защищать.
Вишну, после того, как принял облик Эрешкигаль и вызвал Нану на откровенный разговор, вернулся к Шиве на Кайлас радостно-возбуждённым.
С тех пор, как Кайлас покинула его хозяйка, это место, свободный вход на которое было доступно лишь избранным, теперь как-то само собой сделалось чем-то вроде проходного двора из-за книги Судеб, которой по-очереди зачитывался весь пантеон. А затем тут же, на Кайласе, происходило обсуждение прочитанного.
Но не только интерес к книге Судеб стал причиной того, что богов на Кайласе стало собирать очень много. Всех волновали судьбы фибр, которые должны появиться, теперь избитой темой стали рассуждения как и в чём боги могли бы помогать фибрам друг друга, чтобы те прожили достойные судьбы, что повлияли бы на чреду грядущих смертей и рождений.
А Вишну, к тому же, даже больше, чем про грядущую судьбу своих фибр говорил про олимпийскую богиню любви, слишком близко к сердцу принимая видимость аморального облика той. Но однажды он явился на Кайлас и объявил:
— Я всё понял про неё. Мы поговорили по душам и она была со мной откровенна. Она — благороднейшее и добрейшее существо и все ошибки, сделанные ею — всего лишь влияние сценария судьбы, а сама она другая. Подумать только, какое сильное желанию любить, найти свою любовь! Она была готова к любым испытаниям ради любви! Что за чистая и светлая богиня! — он улыбнулся.
— Ты изменил о ней мнение? — спросил Шива.
— Совершенно. Но теперь мне бы хотелось пообщаться с ней в моём собственном облике. И понравиться ей.
— Разве это сложно для тебя?
— Да. Отчего-то я не решаюсь сделать это просто так. Надо придумать какой-то способ.
— Хорошо. Хочешь, я буду рядом с тобой для поддержки?
Вскоре два божества, облачившись в белые летние костюмы уже сидели за столиком в кафе под зонтиками, где обычно Нана покупала мороженое и ожидали её прихода.
Вот, наконец, вдали появились изящные очертания её фигуры.
— Я сделаю так, — прошептал Вишну, — сейчас она будет проходить мимо нас. Я вытяну ногу, она наступит на неё. Я сделаю вид, что мне сильно больно, я закричу и она посмотрит на меня. У нас будет повод разговориться.
