Нергал развернулся лицом к царю богов Тримурти. Индра был непривычно добродушен, глаза его весело поблескивали.
— Что ты имеешь против того, чтобы такая красивая богиня сидела высоко и все видели ее? — тон его был наполнен шутливыми вибрациями. — Или ты слишком устойчив к женской красоте, Нергал, и она не радует твоего сердца?
Брови Нергала сурово сошлись на переносице:
— Это все намного серьезнее, чем вы думаете!
Он метнулся к длинному столу, за которым находился бог солнца и его пантеон:
— Уту-Шамаш! Ты видишь, что происходит. Мы все решили стать членами пантеона Шести, поверив его правителям. Но кто же мог подумать, что они вдруг навяжут бабу над нами! Полагаешь, это справедливо? Полагаешь, они считаются с другими богами? Скажи ты свое слово, уверен, боги-мужчины твоего пантеона поддержат тебя!
Бог солнца лучезарно улыбнулся:
— По-моему, ты сгущаешь краски, пытаясь представить происходящее в мрачных тонах. Что плохого может сделать одна женщина, если шестеро мужчин всегда могут ее поправить? Вот если бы нами управляли шестеро женщин и один мужчина, то, пожалуй, это бы меня напугало! — он засмеялся и весь пиршественный зал подхватил его смех, забавляясь этой шуткой.
Не было смешно лишь Нергалу. Он обвел суровым взглядом богов-мужчин пантеона Амона и что-то подсказало ему, что здесь он не найдет себе поддержки. Боги Амона смотрели на Нергала как-то снисходительно, с улыбкой, как на существо, которое на самом деле творит из мухи слона, впадая в панику по пустякам и пытаясь заразить ею других.
Нергал ощутил себя униженным, но уняться, отойти в сторону было не в его силах.
Он приблизился к длинному столу, который занимал Аид и вся его свита из подземных богов. Аид, прежде всего суровый, с осуждающим выражением глаз, теперь выглядел непривычно довольным. Наконец, он вырвался из подземелья и пировал с другими богами на поверхности земли! Разве не этого ему хотелось всегда? Правда, цена этому слишком высока: его освободили от вечного заточения эти страшные сумерки богов, после которых последовали ещё более ужасные новости, что не вечно богам жить и быть богами, но… Зато последние века он проведет на свободе, под солнцем, да ещё и с женщиной, которую он полюбил по-настоящему — этой прекрасной, нежной и грозной Парвати!
Ему совсем не улыбалось о чем-то спорить и в чем-то сомневаться, но Нергал явно не желал этого понимать:
— Аид! Ты скажи свое слово!
Бывший царь мертвых укоризненно покачал головой:
— Нергал, ведь ты правил подземным миром, как и я, у тебя было достаточно времени и тишины, чтобы научиться мыслить философски. Подумай сам: там, где власть принадлежит исключительно мужчинам, а женщинам предоставлено молчание и терпение, никогда не бывает ничего хорошего. Мы, мужчины, по своей природе более суровы, жестоки, беспощадны и грубы, нежели женщины. И женщины созданы той же природой для того, чтобы смягчать нас и спасать от самих же себя. Мы, пожалуй, задушили бы друг друга, не было бы нам спасения от самих себя, если бы женщины совсем не имели власти над нами! — Аид, наконец, улыбнулся. — К тому же, когда рядом с тобой на троне очаровательная женщина, твой собственный трон в два раза мягче делается! — пошутил он. Затем обратился к сидевшему рядом с ним Гипносу, слушавшего его и смотревшему на него сонными зеленоватыми глазами:
— А ты что думаешь по этому поводу?
— А я как ты! — зевнув, отозвался Гипнос.
Аид засмеялся и его смех поддержали другие боги, слышавшие разговор.
— Так меня никто не поддержит?! — проревел Нергал, как сотня разъяренны львов. — Тогда я покидаю этот поганый пир! И ваш объединенный пантеон я покидаю! Мне нечего делать здесь, где мужчины поставили над собой бабу! Афинааа!
Афина, сидевшая с краю за одним из пиршественных столов, подскочила, как ужаленная осой.
— Мы уходим! — приказал Нергал и Афина, покорно опустив голову, уже собралась выйти из-за стола.
Нана и другие олимпийские боги, знавшие Афину, как грозную несгибаемую воинственную особу, не могли поверить глазам: она подчинялась мужчине?
Нергал ждал, когда Афина приблизиться к нему. Он собирался взять ее за руку и отправиться прочь, куда глаза глядят, но рядом с ним оказался Дионис с чашей вина:
— Да погоди, бог войны и эпидемий, не пори горячку! Ну я, я тебя поддерживаю! — он сунул чашу с вином в руку Нергала.
— А что толку! — проворчал тот. — От того, что ты меня поддерживаешь, она, — Нергал ткнул пальцем в сторону сидевшей в кресле на возвышении Наны, — не слезет с трона! — он с горьким вздохом жадно осушил чашу.
Чаша в считанные секунды снова стала полной.
Нергал захмелел, опустошив несколько чаш и притих, только что-то бурчал под нос, обнявшись по-братски с Дионисом, сидя на одной из золотых скамеек.
Но пир явно не задался, потому что немедленно последовал другой скандал: если вино усмирило Нергала, то оно сильно разгорячило Лакшми. Богиня, не употреблявшая прежде этого «напитка демонов», теперь ощутила его силу и оно усугубило в ней негодование по поводу того, что в старосты была выбрана только одна женщина, а надо бы в старосты женщин столько, сколько и мужчин: шесть. Она говорила об этом все громче, твердила, что боги теперь свободны от сценария судьбы, когда сценарий отдавал власть мужчинам, что теперь следует внедрить равноправие. Кое-кто из богинь поддержал ее, но ей оказалось мало этого, она начала злиться, что с ней не соглашаются все до единого. Она начала громко кричать высоким визгливым голосом, потом выскочила из-за стола, переколотила часть посуды, попавшейся ей под руку, а затем на неверных покачивающихся ногах направилась к пьяному вдрабадан Нергалу, то и дело сползавшему со скамейки, на которую вновь и вновь заботливо усаживал его Дионис. Лакшми принялась кричать на Нергала, ругая его последними словами, обвиняя в дикарстве и лишении разума. Нергал же, услышав в свой адрес оскорбления от женщины, вызверился, вскочил на ноги, как будто вино не ослабило его, но на него тут же навалилось сразу семеро богов-мужчин и его затащили в клетку, прутья которой не мог раздвинуть ни один из богов, потому что их выковал сам Гефест, и заперли в ней на замок, также изготовленный богом-кузнецом.
Затем в другую клетку была заперта и Лакшми, ставшая не в меру буйной под воздействием горячительного напитка.
На этом можно было бы считать, что проблема решена и пир спасён, но через несколько минут на нем появилась Майя.
====== Часть 100 ======
Она соткалась из воздуха прямо на возвышении, где семеро старост пировали за отдельным круглым столом и в миг отвлекла на себя все внимание семерых. Но сама она смотрела только в лицо Нане страшными застывшими ненавидящими глазами.
— Что тебе здесь надо? — холодно спросила Нана. — Тебя никто не звал!
— Я побеспокою тебя в последний враз, — таким же ледяным голосом ответила богиня иллюзий, — тебе больше не суждено меня увидеть, но обещаю, ты не забудешь меня никогда!
— Ты угрожаешь? — нахмурился Мохан. — Как ты смеешь, после того злодеяния?
— Худшее из злодеяний то, что оскорбили богиню такого уровня, как я, — дрожащим голосом ответила Майя, — что принизили мой статус, перестали со мной считаться, превратили наш великий беспорочный идеальный пантеон в скопище грязи и греха, спутавшись с нечистыми богами других пантеонов! Я была против, но кто теперь считается со мной? Но самое мерзкое, — слезы выступили на ее глазах, — что эта тварь, — она указала на Нану, — вздумала распоряжаться мной, играть, как игрушкой, мной, кто является сущностью этого мира!
— Придержи язык! — Мохан начал приподниматься с кресла. — Убирайся прочь, пока я не сделал это силой!
Майя повернула к нему лицо и улыбнулась, но глаза ее по-прежнему оставались не смеющимися и ужасными:
— Сейчас уйду навсегда, — пообещала она, — потому что я больше не в силах сносить любовь к Зевсу и невыносимую ревность, на которую ты обрекла меня из мести, — она снова обратилась к Нане. — Ты же этого добивалась? Чтобы мне стала ненавистна жизнь? Надо же, богиня любви, как легко и просто это у тебя это получилось! — она нервно рассмеялась. — Мне ответный удар обойдется намного дороже, но что это будет за удар!
