Теперь он вспоминал её странное поведение и думал: а точно ли это всего лишь расстройство? Нана была не похожа сама на себя. Он не привык видеть её такую. Она всегда была мила и покладиста, что бы не происходило. Как же она могла так преобразиться?
Путь его лежал на север, чуть ли не на сам полюс, где находилось немало Крылатых, их, кажется, там было несколько сотен, но все они были рассыпаны, как горох. Лейн говорил, что это связано с экологической катастрофой, угрозой оттаивания полярных ледников, в значит, мирового потопа. Крылатым было поручения от Прометея, а точнее, от его хозяев-фагов: удержать от размораживания ледники, во что бы то ни стало. Вот там, на северном полюсе Мохан и займётся агитацией Посланников.
Конечно, Мохан мог бы переместиться на полюс в мгновение ока, но ему было необходимо какое-то время, чтобы отбросить все волнения и настроить себя на достижение цели. Поэтому ему было необходим этот полёт в вимане.
Голограмма фаги выросла перед ним, встав на его пути.
Он резко остановился.
Лейн предупреждал его об этом, что такое может произойти. И советовал не вести с фаги бесед, во всяком случае, длительных.
— Почему же? — спросил Мохан.
— Они отличные психологи и вполне могут отыскать в тебе струну и играть на ней до тех пор, пока ты не усомнишься в верности твоих решений поступать по нашим советам.
— Но я бог, я господь. Люди могут меня переубедить в том, что я поступаю неправильно?
— Эти люди бессмертны и намного старше тебя. За их плечами — долгий опыт сбивания с пути богов. Я понимаю, это задевает тебя, верховный бог Тримурти. Но ты достаточно умён и мудр, чтобы принять это как данность.
Ярость при виде голограммы фаги заклокотала в груди Мохана. Он плотно сжал губы.
— Господь Вишну, — проговорила голограмма, — не ты ли всегда был защитником людей от демонов, а теперь собираешься отдать их демонам на растерзание?
— Да, я действительно когда-то защищал людей от демонов, жаль, что меня самого однажды некому будет защитить ни от демонов, ни от людей.
— Всё зависит от тебя. Наш народ может стать твоим другом. Ведь я так понимаю, тебя уже поставили в известность о существовании фаги?
— Фаги — мои друзья? — насмешливо переспросил Мохан. — Моей жене тоже? И вы простите ей ей все её грешки перед вашим народом? Например, быка Гугаланну?
— Важно не прошлое, важно то, что происходит сейчас.
— Ой ли? Неужто забудете такое? Ведь вы, кажется, преследуете ослабевших дэвов только за то, что они были богами, а уж за провинность перед вами…
— Молящиеся слишком много лишнего наговорили о нас.
— То есть, они солгали?
— Они способны на это.
— Моя божественная прозорливость подсказывает мне, что лжецы — вы. И убирайся прочь, голограмма! Если бы я мог, я бы тысячу раз убил каждого из вас. Да так оно и будет. Я никого не могу достать в вашем мире, но те, кто может стать вами, ещё пока доступны для моей кары. И я всё сделаю, чтобы война между людьми и демонами наступила. И эта война не кончится, пока не иссякнет моё бессмертие!
— Ты понимаешь, что в таком случае мы отомстим не только тебе, но и той, кого ты любишь до безумия?
— Мы будем заодно с Высшим Миром и получим их защиту. Тебе не запугать меня ничем! И я не верю в то, что если бог станет вашим человеческим рабом, если решится так пасть, испугавшись вашей мести, вы всё равно не оставите его в покое, потому что ненавидите нас в любом случае, сделаем мы вам добро или нет. Зависть по отношению к богам изнуряет вас и вы не сможете этого нам простить никогда. Я ощущаю вашу ненависть к нам всем своим существом, поэтому вы не обманете меня, что вы можете быть дружелюбны. Убирайся, голограмма, убирайся по-хорошему. И не смей больше заговаривать со мной!
— Ты угрожаешь? Но что ты можешь сделать мне?
— Тебе — ничего, ты бесплотна. Но что если я впаду в такую ярость, что спущусь со своего вимана в ближайшую деревню и сверну всем её жителям шеи? Всем до одного, не пощажу никого, невзирая на пол и возраст? Ты хочешь стать причиной их смерти, гибели людей, таких же, как и вы? Ты веришь, что я это сделаю, если ты не исчезнешь прямо сейчас или хочешь испытать моё терпение за счёт жизни, может быть, несколько сотен человек?
Запугивание возымело действие. Голограмма начала медленно таять в воздухе. Мохан несколько глубоко вдохнул и выдохнул холодный воздух, пытаясь усмирить гнев, в считанные секунды выросший, как цунами. И приказал виману в один миг переместиться на северный полюс, где над айсбергами парило два Крылатых Посланника, работавших над тем, чтобы айсберги не стали водой…
====== Часть 75 ======
Уже несколько недель подряд Нана старательно работала над тем, что поручили ей Молящиеся: она усиливала инстинкт размножения у смертных женщин, стараясь сделать это с наибольшим числом их. И после таких трудов на её сердце ложился камень. Божественная прозорливость говорила ей, что следует прислушиваться к Молящимся, чтобы иметь возможность защитить себя в будущем, и этого желал Мохан, но тем не менее, горечь от этих действий не покидала её.
Смертные…
Этого ли она хотела им? Ведь когда-то она смотрела на людей совсем по-другому, примерно как владелец скота смотрит на своих коней, верблюдов, овец, видя в них своё богатство. Или как хозяин обширных земель созерцает поля, поросшие пшеницей, просом, ячменём. Она любила их по-своему, как источник силы и славы. И вот, пожалуйста: её достояние, её имущество станет чем-то опасным для неё.
Было грустно и от того, что придётся сделать адом жизнь существ, которые ещё ничем не провинились, только могут провиниться. Только что поделать, если лучшая защита — это нападение. Бывают случаи, когда надо бить первым. Уместно ли гадать, как на ромашке: а вдруг нынешние смертные не станут, как другие фаги? Или станут? Нет, опасность слишком высока, чтобы ход событий отпустить на произвол. Логика говорила, что надо проявлять максимальную жёсткость, напрочь убрать жалость. Но отягощение никуда не девалось.
Она иногда заговаривала об этом с другими богами, по совету Молящихся так и оставшимися в пристанище Метиды до возвращения Мохана ради безопасности. Она говорила о том, как страшится она грядущей глобальной войны между людьми и демонами, как не хочется ей ужаса и насилия ведь когда-то люди так почитали её, она грелась в лучах славы, что обеспечили для неё они, они приносили ей жертвы, молились и доверяли ей, как же это она обречёт их на вековые страдания, концом которых будет смерть, настоящая смерть, потому что все они станут лишь привидениями на опустевшей земле, без тела, без смысла существования?
Гефест, выслушав её, отвечал в своём стиле: незатейливо, но искренне и прагматично:
— Если честно, те лучи славы, которыми люди грели тебя, были весьма подгажены. Да и кому они точно молились: тебе или всё-таки Пандемос? Разве тебе хотелось, чтобы в твоих храмах творилось то, что установила она? Разве ты не запрещала людям проводить те обряды, что наворочала тогда эта Лжеафродита? А они слушались тебя? Нет, им больше нравилось то, что им навязала Пандемос — грязь и примитивность. Вот видишь, какие у людей низкие и развратные душонки! Хотя, признаться, мне тоже не по себе от того, что мы должны столкнуть их лбами с демонами. Я ведь беззлобен и миролюбив. Но что поделать, если нет другого выхода?
По-своему утешала её и Лакшми.
— Не нужно жалеть смертных, — увещала она Нану, — потому что они уже давно молятся не нам, а кому-то, кого они сами придумали. Как будто это не боги создали людей, а люди нас создали! Я-то не попадала в Тартар, я-то веками наблюдала эту грязь, что они тут творили. Вот, например, во что они превратили воды великой священной реки Ганги, а? Ведь это когда-то была небесная река, протекавшая в раю, так нет же, уговорили мы богиню этой реки сойти на землю, чтобы люди не погибли. Она не хотела, очень не хотела, как чувствовала, чем это всё кончится.
— Да, должно быть, эта богиня в большой обиде на вас…
