Счастье не даётся надолго,

Оно — как изменчивы ветер,

Оно — как неверная погода,

Было — и не стало… ла-ла-ла-ла-ла…

Но не сетуй, когда его не станет,

Не горюй, когда оно покинет,

Не страдай, когда исчезнет…

Ведь в трудный час бремени

В горький час невыносимого бремени Напомнит счастье о себе: было… Публика восторженно застучала ладонями по бёдрам. Мужчины выкрикивали с восхищением: «Кама Мана! Пой! Пой ещё!» И Дина снова запела уже другую песню, а Ром слушал её, как бы окаменев. Затем она покинула сцену, её сменили скоморохи, танцовщицы, фокусники, но Ром никак не мог прийти в себя и покинуть зал. Ему казалось: Дина может вернуться в любую минуту. Он снова хотел её видеть. Сильно. Как в юности вечерами, когда он ждал её на свидание у реки с трепетом и радостью. Он вспоминал: «Тогда меня умилял даже песок у реки, по которому она ходила босиком. Я был готов целовать его, следы на нём, что оставила она… И как же я мог думать, что разлюбил тебя, Дина? И точно ли я забыл тебя или только пытался забыть все эти годы?» После концерта он отправился в своё загородное поместье. Жена и остальные в его доме не будут его ждать, зная, что он не всегда ночует в одном доме с ними. Дита давно смирилась с этим и не задавала по этому поводу вопросов. В душе Рома бушевала война. Одна её часть жаждала возвращения былой любви, другая ей яростно противилась. Одна напоминала о счастье в саду из цветущих саженцев между алых гор Анктариона, в постели, другая — о злости и обиде, лжи. Он провёл мучительную бессонную ночь и только к утру понял, что его невыносимо влечёт к Дине. И всё же он боялся любви и не решался снова сблизиться с ней и подумал о том, что может поискать спасения в семье. Вернувшись в городской дом, он старался переключить свои мысли на своих детей, позвав их играть в саду. Кир так и не пошёл с ним, не желая отрываться от материнского подола, а Вирана позволила покатать себя на качелях. Но мысли Рома, вопреки его желанию, вновь неслись к Дине… Он посидел в покоях матери с ней и тётушкой Сулой, но разговор с ними не шёл: Дина стояла перед его глазами. Он занялся бурным сексом с Дитой, но вместо неё поневоле представлял себе Дину и едва не назвал жену её именем. Нет, спасения в семье не было. Кроме мыслей о Дине, он думал и о ненависти к Рахому, когда-то отнявшему его счастье. Затем ему так сильно захотелось быть с Диной, что он начал размышлять о том, что мог бы развестись с Дитой, оставить ей детей, матушку, дом в городе, выплачивать им содержание, а сам бы женился на Дине и поселился бы с ней в загородном доме. Они бы проводили много времени вместе и она бы рассказал ему, как всё это время жила без него в Урр-Шту. ” — А может и не рассказала бы, — пришло в голову Рому. — Ей, наверное, есть, что скрывать. Она потеряла память, долгое время не помнила меня. Прожить без мужчины двенадцать лет молодой здоровой женщине — мыслимо ли? Наверняка она с кем-то спала. Наверняка она осквернена. И после того, как её касался другой, могу ли я взять её в жёны?!» Рома начала терзать ревность с такой силой, что он едва не сошёл с ума. Ему пришлось снова бежать в загородный дом на несколько дней, чтобы провести там время в слёзных истериках, бешеных припадках, воя и катаясь по полу. Любовь снова несла ему страдания. Но он снова хочет быть с Диной и ничего с этим не может поделать. Нет, опять он её своей женой не сделает. И не бросит эту святую женщину Диту, мать его детей, любимицу Чанты. Никогда он не разрушит идиллию своей семьи. Дина должна стать его любовницей. А на какую роль ещё она годится после двенадцати лет жизни вдали от него? Разве можно теперь ему разделить с ней судьбу? нет уж, сбоку её место, рядом с его жизненной дорогой, но не на самой дороге, а на обочине, вот там пусть и движется, поодаль, сопровождая его. Успокоившись немного, он вернулся в город и отыскал лавку Дины. Он вошёл в неё, когда Дина раскладывала на прилавок только что доставленные товары: посуду, горшки с вареньем и герровым маслом, подносы, изделия из кожи саракома, бумагу, пузырьки с чернилами.  — Кама Мана! — позвал её Ром. Она оглянулась и внутренности её обожгло злым огнём. Она уже перестала думать о Роме, мысли её в последнее время переключились на мир аури, который мог стать для неё чудесной реальностью, на подготовку к выполнению своей миссии. И снова Ром влез в её жизнь!  — Долголетия и благополучия! — поздоровался он, улыбаясь и подходя к прилавку.  — Благополучия и долголетия, — нехотя ответила Дина, вопросительно глядя на него.  — Я видел недавно твоё выступления, Кама Мана, — произнёс он, — и оно понравилось мне. Ты, наверно, знаешь, что я теперь владею самым популярным павильоном развлечений в Беросе. В моих залах выступают лучшие артисты, меня трудно удивить талантом. Но я не знал, что твой голос особенно хорош, Кама Мана! ” — Ах, Кама Мана! — Дина задрожала от ярости. — Он даже не хочет звать меня моим именем. Он даёт мне понять, что я для него певица Кама Мана, не более того.»  — Ну, ты многого не знал, — насмешливо ответила она. — Даже моего дня рождения!  — А ты колючка! — засмеялся Ром. — Не нужно меня колоть, я пришёл с добром.  — Ром, всё добро, что мне было нужно от тебя я уже получила — в шкатулках. Вот, продала его и купила эту лавку. Что же ещё хорошее ты можешь принести?  — Предложение выступать в Жёлтом зале в моём павильоне развлечений. Тысяча зрителей. Лучшие поэты и композиторы будут сочинять для тебя песни. Слава и большие деньги.  — У меня много своих песен. Я сочиняю сама.  — Но мои поэты и композиторы известны всей Локаде! Дина насупилась:  — А как ты оказался в нашем театре, как узнал, что я пою? Это Лурис привёл тебя? Его проделки?  — признаюсь — да. Для меня было сюрпризом увидеть на сцене в этом подвале тебя!  — Но зачем тебе это нужно? — Дина раздражалась всё сильнее. — Мало тебе певиц с более сильным голосом, чем у меня?  — Я же говорю: мне понравился твой. Я не шучу. Неужели ты не знаешь, что выступать в моём павильоне считают за честь лучшие артисты державы?  — Я не артистка. Я — лавочница. Если и пою, то только ради развлечения. Эта лавка — моя жизнь. Вот мои товары. Мне здесь спокойно и неплохо. И я не собираюсь это ни на что менять. Время развело наши дороги и ни к чему снова сливать их в единый путь. Надеюсь не оказаться снова побеспокоенной тобой. Рома покоробили слова, когда-то произнесённые и написанные им в адрес Дины и теперь повторенные ею для него. Он ожидал от неё иного приёма. Он оказал ей честь: явился в её лавчонку — великий, красивый, знаменитый, говорил с ней по-хорошему, а не свысока, сделал ей предложение, от которого отказываются только идиоты, так как же она смеет так пренебрежительно разговаривать с ним и отказывать ему?! Да, она не изменилась — осталась такой же взбалмошной и неблагоразумной. Но он всё равно хочет её любви — сумасшедшей и безрассудной. И он получит эту любовь.  — Знай, Кама Мана, что ты всегда можешь передумать, — мягко произнёс он, — и явиться в мой павильон. Я очень на это надеюсь. Он, наконец, покинул её лавку. Дину колотило от ярости. Она сжимала в руках один из подносов с прилавка. Ненависть к Рому поднималась в ней волной. Ей пришла в голову мысль: если заточить края подноса так, чтобы они стали, как острейший нож и накрыть его салфеткой, это было бы идеальное оружие для убийства. Можно было бы поднести Рому на нём угощение и Ром, сего реакцией маянского бойца, не успел бы отреагировать никак. Он даже ничего не заподозрил бы. Острый край подноса разрезал бы его живот до самого хребта. Дина поставила к прилавку Пече, а сама заперлась в своей комнате. Присев на низенький стульчик, она зажала поднос коленами и принялась напильником затачивать его края. Поднос был круглым, если одну половину его сделать режущей, то вторую следует оставить, как есть, чтобы можно было бы за неё держаться. Рома надо убить. Так будет лучше. Она не может оставить его в живых. Они провозилась с затачиванием краёв подноса с час, но внутреннее равновесие никак не наступало. Она понимала: ей нельзя находиться в таком нервном напряжении, иначе она не сможет выполнить самое главное: свою миссию. Значит, ей снова нужна медитация.  — Ты слишком злишься на Рома, — сказала ей Маха, — твоя гордыня задета за живое, что он посмел забыть тебя и жениться на другой, думая, что ты умерла. Но тебе придётся отбросить свою гордыню в сторону, если хочешь выполнить то, что мы поручим тебе. Ты должна не избегать Рома, а контактировать с ним. Мы собираемся использовать его павильон развлечений, где через твой голос наша энергия сойдёт на тысячи зрителей и обретёт над ними влияние. Вот поэтому мы пока и не лишили его богатства.  — Я должна согласиться выступать у Рома?  — Да.  — Мне тяжело видеть Рома!  — Собери свою волю в кулак, отмети гордыню и помни, что без нашей помощи в Хаосе стать аури ещё тяжелее. Дина провела ещё несколько сеансов медитации в течении нескольких дней, познавая мир ордиема, чтобы успокоиться, накопить силы и решиться самой идти к Рому. Ром увидал её приближение из окна своего кабинета, где принимал отчёт у Зарама. Бросив всё без всяких объяснений, он пулей выбежал на крыльцо павильона, чуть не налетев на Дину:  — Что ты решила?  — Я буду петь у тебя, — просто ответила она. Он взял её за руку и повёл в здание павильона. Дина с холодным ужасом ощущала, как подводит её собственное тело. Рука её находилась в руке Рома и она поняла, что вожделеет его. И не может с этим справиться. Ром же не только жаждал её любви в мыслях, он поражался твёрдости её руки, нежной с виду и жёсткой, как тяжёлый металл. Он помнил эту руку, какой она была двенадцать лет назад: мягкой и слабой, как у ребёнка. Как же изменилась эта женщина! Проходившие мимо по коридорам артисты и работники павильона косились на них с интересом: их хозяин, верно, завёл себе новую красотку вместо надоевшей ему Кочиты. Ром привёл Дину в комнату для репетиций, затем созвал туда всех, кто должен был работать с ней: герера и четырёх музыкантов. Но герер и музыканты начали с таким сладострастием рассматривать Дину, что Ром взбесился внутренне от ревности и в тот же день заменил герера на герершу, а музыкантов — на музыкантш. В ту ночь Дина снова не спала, просидев на кровати, прислонившись спиной к стене и подтянув колени к груди, почти до утра. Опять она не спит из-за Рома. А точнее, из-за своей злости, что возжелала его, как мужчину. Отчего-то ей вспомнилось, как до того, как она перешла на сторону ордиема, ей захотелось побывать на кладбище и увидеть «свою» могилу, где вместо неё была похоронена та несчастная цветочница. стоя у роскошной гробницы, окружённой клумбами с цветами скорби и кружевной оградкой, Дина горько разрыдалась. Ей стало до боли жалко ту девушку, павшую жертвой одержимости старого разбойника. Ей хотелось увидеть эту цветочницу живой, утешить, успокоить, обнять. Она заснула лишь под утро — на пару часов. Дина начала являться на репетиции в «Вирану», разучивая новые песни и Ром каждый раз непременно заходил в комнату для репетиций, чтобы повидать её. Он то и дело старался дотронуться то до её плеч, то до рук, намекал, что хотел бы побывать у неё в гостях. Она делала вид, что на понимает намёков и не приглашала его к себе, смеясь над ним в душе. Однажды она столкнулась в одном из коридоров павильона с Лурисом и ей пришлось объяснять ему, почему она здесь. Лурис позеленел от злости. Всё шло не так, как планировал он. Да, Ром должен был увидеть Дину, вспомнить свою любовь к ней, бросить Диту и опять жениться на Дине. А этот негодяй, видимо, решил сделать Дину всего лишь любовницей вместо надоевшей певички Кочиты. Он поговорил об этом с Диной, но его предположения насмешили её:  — Я не собираюсь сравняться с какой-то Кочитой. Я из тех женщин, которым бросают под ного всё или уходят прочь, без успеха. Мне велика цена! Луриса это не успокоило. Дина, конечно, не послушает его, не покинет «Вирану». Значит, нужно привлечь кого-то, кто имеет более высокий авторитет и влияние на Дину. В тот же день он наведался к Атанию и обо всём рассказал ему, стараясь сгустить краски, якобы, Дина чуть ли не согласилась стать любовницей Рома вместо певички Кочиты. Атаний ввалился в лавку Дины, где в торговом зале теперь по целым дням стояли Пече и Мазу, а Дина отдыхала в своей комнате после репетиций. Представ перед Диной, её дядя поднял возмущённый вопль. Он кричал, что она позорит память своего отца, что она не смеет выступать в павильоне Рома и становиться его любовницей.  — Может, тогда позволишь мне петь в твоём павильоне? — спокойно спросила Дина. — Ты же знаешь, меня всегда тянуло на сцену.  — Нет! — рявкнул Атаний. — Этого не будет никогда! Чандр бы не одобрил этого и я не собираюсь осквернять его память. Певицы, актрисы — это слишком свободные женщины, их приравнивают к проституткам и они редко выходят замуж. Это позор!  — Однако, отец не возражал против моей учёбы в театральной и танцевальной школе.  — Это другое дело. Дети многих богатых людей выступают в любительских спектаклях рад развлечений и реализации таланта в особых театрах, сборы от которых идут на содержание самих театров и на богоугодные дела. Но павильон развлечений — это иное. Здесь актрисы не гнушаются ни чем, только бы ублажить зрителя. Я никогда не позволил бы тебе выйти на сцену в моём павильоне!  — Вот поэтому я и выступаю у Рома. Атаний ещё долго возмущался и кричал, но Дина твёрдо стояла на своём — Урр-Шту закалили её характер и волю и она больше не считала нужным кому-то подчиняться. Она выдержит любое давление и поступит так, как ей нужно.  — Тебя надо выдать замуж, — выдохшись в конце, сделал вывод Атаний. — Это твоё разорение довело тебя до безрассудства. Я буду искать тебе мужа. И ты выйдешь замуж, будь жених стар, хром, плешив, покрыт прыщами — главное, чтоб был богат!  — Богат — я согласна, а стар или с кучей недостатков — даже не сватай! Дина ухмыльнулась: да, хорошо бы было выйти замуж за богача назло Рому. Как же она хочет сделать ему больно за свою уязвлённую гордыню! Причинить Рому душевную боль случай вскоре представился после того, как ей приготовили сценарный костюм. Он состоял из голубого лифчика с золотистой бахромой, прикрывавшей шрам под левой грудью Дины, полученный в битве с беглыми каторжниками в Урр-Шту. И набедренной повязкой с такой же бахромой, свисавшей только на самый верх её бёдер. Когда Ром увидал её в этом костюме, глаза его полезли на лоб от возмущения:  — Ты почти голая! Ты хочешь, что в таком виде на сцене тебя вожделели тысячи мужчин?!  — Но именно в таком виде выступают все актрисы в павильонах развлечений, — ответила Дина.  — И такое одеяние, конечно, тебе по вкусу! — ехидно заметил Ром.  — Да, мне нравится так одеваться. И не только на сцене. Я не люблю скрывать красоту своего тела. Иногда я одевалась открыто в своей лавке. Могу пройтись в свободном наряде и по улице. Лицо Рома начало приобретать синий оттенок, полные губы набрякли ещё больше.  — Тебя могут принять за дурную женщину! — гневно прокричал он. — Или ты не извлекла печального урока с Рахомом?  — Урок здесь не при чём. Никто не считал меня дурной женщиной, когда этот разбойник утащил меня в Урр-Шту. Я была замужней и порядочной. Но Рахому было на это плевать, он был одержим мной. Виной моего несчастья стало то, что я оказалась на улице одна.  — Ты всегда была беспечной, взбалмошной — вот причина всех твоих бед!  — И что? Это мои беды. Ром в бешенстве вылетел из комнаты для репетиций. Запершись в своём кабинете, он метался из угла в угол, как безумный. Он ревновал и ему стоило немалых усилий успокоиться и перестроить свои планы относительно Дины. Он велел позвать её в свой кабинет, прервав её репетицию и начал деловой разговор:  — Дина, а зачем тебе работать, хоть на сцене, хоть в лавке у себя? Ты не создана для труда. Особенно на сцене!  — Я люблю сцену.  — Потому что ты не начала трудиться всерьёз, как артистка. Ты и представить себе не можешь, какая это тяжёлая работа! Дина усмехнулась:  — А ты не можешь себе представить, что такое ходить в море на плотах за водными растениями. Вот где работа, так работа! Особенно зимой, когда море замерзает и плоты надо тащить на лямке по льду до самой воды. Работа — это когда сетью нужно поднимать из волн добычу, которая тяжела как куча трупов… Она поведала ему и про охоту на саракомов. Ром с ужасом и состраданием слушал её.  — Какие же беды пережила ты, моя дорогая! — ласково проговорил он и взял её за руку. — Кто бы мог подумать, что тебе приходилось так трудиться и подвергаться такой опасности! А с виду у тебя такие гладкие ручки…  — Я восстановила и красоту, и гладкость рук. Многие видели, как ужасно я выглядела, когда вернулась из Урр-Шту. Спроси у них, если мне не веришь.  — Я верю, верю тебе! — Ром прижал её руку к своей груди. — Именно поэтому ты заслуживаешь отдых, покой, наслаждения. И я могу всё это тебе дать. Тебе не нужно выступать на сцене. И торговать в лавке не надо. Я дам тебе всё, что хочешь.  — С какой стати? — Дина прямо посмотрела ему в глаза. Он улыбнулся:  — С такой, что я снова люблю тебя, Дина. Как раньше любил.  — Вот как? — чуть насмешливо произнесла Дина. — И что же ты мне дашь?  — Я же сказал: всё, что хочешь. Тебе негоже жить в той лавчонке. Продай её. Я подарю тебе большую квартиру с роскошной мебелью, рабыню, что будет делать за тебя домашнюю работу. Ты любишь драгоценные украшения? У тебя будет и это. Дина ощутила холодок злобы, пронзающий изнутри. Так торговался с ней Рахом, считая, что её можно купить. Но какой спрос с Рахома, этого разбойника, чудовища? И что же стало с Ромом, что он ведёт себя так же? Нет, он поступает ещё хуже!  — Рахом предлагал мне больше, — сказала она. — Не какую-то там квартиру и побрякушки, а половину всего, что у него есть. Половину всех домов, земель, кораблей. Несметное богатство. Он ставил условие: я получу всё это, если стану его женой. Заметь: он предлагал мне стать законной женой, а не любовницей! По лицу Рома побежала судорога. Его ненависть к Рахому была так велика, что он уже который раз в своих мыслях резал его на ремни. А теперь Дина сравнила его с Рахомом, да ещё и не в его пользу!  — Ты оскорбила меня этими словами, — глухо проговорил он. — Ты забыла, что сотворил с тобой этот маньяк, этот негодяй, враг, ордиемова потеха? Он разрушил нашу жизнь, а ты говоришь о том, какие несметные богатства он тебе предлагал?!  — Да. И ещё законный брак.  — И ты говоришь это как бы в оправдательном тоне после того, как он отнял тебя у меня!  — Это не так.  — В самом деле?  — Я отказала ему. Лурис уже рассказал тебе, какой ценой я обрела свободу от него. Он отнял меня у тебя. Но вот, я вернулась. И ты предлагаешь мне стать всего лишь твоей любовницей? Ром удивлённо расширил глаза:  — А что ещё я должен тебе предложить?! Ты двенадцать лет жила вдалеке от меня, у тебя была утрачена память, ты не помнила меня. Может, у тебя были мужчины там, в Урр-Шту? Так как же после этого я могу развестись с Дитой, этой святой женщиной и взять в жёны тебя? ” — Он ещё хуже, чем я думала, — сделала вывод Дина. — Раньше он хотя бы казался благородным, а теперь он превратился в пошлого, низкого, похотливого слизняка.» Она произнесла ледяным голосом:  — Ром, я не стану твоей любовницей. И никогда больше не предлагай мне это. Подари квартиру Кочите, она будет счастлива. Если тебя ранил мой отказ и ты не хочешь, чтобы я выступала в «Виране», скажи об этом. Я буду выступать в другом увеселительном заведении. Она гордо покинула его кабинет, а Ром после этого разговора не находил себе места несколько дней. Он снова засел в своём загородном доме, пытаясь справиться с душащей его обидой. Он не ожидал, что Дина откажется быть его любовницей, да ещё унизив его намёком, что это отребье Рахом может в чём-то превосходить его. Он снова начал ворошить обиды прошлого на Дину до нынешнего времени. И всё же не ощущал в себе сил вышвырнуть её ни из своего сердца, ни из «Вираны». Он не хочет её снова терять. Дина же после этой беседы с Ромом вернулась в свою лавку и, запершись в своей комнате, вновь занялась затачиванием краёв подноса, мечтая его убить. Ром явился на её первое выступление в его павильоне и, глядя на неё, полуобнажённую на сцене, сходил с ума от ревности. Она пела: