— Привет, — первый здороваюсь, но не протягиваю Коршуну руку. — Мне звонил Антон, говорил про задержание. Тебе известно, где точно он находится?

— Антон же не сдаст меня? — задает мне встречный вопрос и снова судорожно затягивается сигаретой.

— Эээ, слушай, я вообще не в теме, что произошло. Мне позвонил Антон и попросил найти адвоката.

Коршун кивает головой.

— Да, их повязали на угнанной тачке. Будет уголовное дело.

— Ты знаешь, в каком именно они участке? Как мне вообще найти Антона и прислать к нему адвоката? Его будут допрашивать.

— А что он будет говорить на допросе?

Коршун как будто не слышит моих вопросов. Я у него одно спрашиваю, а он у меня другое.

— Откуда я знаю, что он будет говорить на допросе? — меня пронимает злость.

— Ну он тебе не говорил? Какие показания он собирается давать?

— Без понятия. Но чтобы допрос прошел, как можно лучше, необходим нормальный адвокат.

Коршун быстро кивает.

— У меня есть один знакомый. Не знаю, насколько он крут, но точно лучше, чем бесплатный государственный. Запиши номер.

Коршун диктует цифры, и я звоню.

А дальше — как страшный сон. Адвокат приезжает быстро. Я снимаю в банкомате с карточки почти все деньги, что у меня есть, и отдаю адвокату. Мы вроде бы подписываем какой-то договор, но я его даже не читаю. Затем адвокат едет к Антону. Брат отказался давать показания без своего адвоката.

Время тянется мучительно долго. Уже почти близится к пяти часам вечера, когда мне звонит защитник и говорит, что Антона повезли в суд на избрание меры пресечения. Я еду туда же. Суды у нас в основном открытые, поэтому я прохожу без проблем и поднимаюсь к нужному залу.

Адвокат рассказал мне, что Антон пошел по пути отрицания своей причастности к угону машины, но при этом заключил сделку со следствием и сдал с потрохами Коршуна и всю его шайку угонщиков. Если к Коршуну еще не приехали менты, то приедут очень скоро.

За весь день я не засунул в рот ни крошки и сейчас еле стою на ногах в ожидании, когда начнут запускать в зал судебного заседания. Но даже в таком полуобморочном состоянии флешбэки накрывают меня, словно цунами.

Это тот же самый суд, в котором судили убийц моего отца. Я помню здесь все: длинные коридоры, потертый ламинат, серые стены, туалет, в котором не было горячей воды в раковине. Помню, как так же стоял с матерью у зала заседания и ждал, когда разрешат пройти на слушания. Помню, как перед появлением судьи делали громкое объявление о том, что нельзя снимать его лицо.

Дверь в зал заседания распахивается, и я выныриваю из воспоминаний. Закинув рюкзак на плечо, прохожу и сажусь на первую свободную скамейку. Здесь нет никого, кроме меня и работников суда.

Через несколько минут появляется Антон. При виде брата я подскакиваю со скамейки и порываюсь к нему подбежать, но тут же торможу, когда вижу, что он в наручниках, а его сопровождает конвой. С Антоном еще двое из группы Коршуна.

Брат ловит мой взгляд, удерживает его с секунду, а затем стыдливо отворачивается. Их заводят в клетку, будто опасных преступников. Только я опускаюсь обратно на скамейку, как раздается громкий голос:

— Прошу всех встать!

И это еще один флешбэк в прошлое. Точно так же объявляли появление судьи, когда шел процесс над убийцами отца. Я поднимаюсь на ноги и перевожу взор на дверь, из которой выйдет служитель Фемиды. Она тут же распахивается, и появляется мужчина в черной мантии, а у меня моментально из легких весь воздух вышибает.

Темно-русые волосы с легкой проседью, гладко выбритое лицо с небольшим количество морщин, но я все равно узнаю его с первого взгляда. Георгий Рузманов. Человек, который за взятку оправдал убийц моего отца.

Я не свожу с судьи ошарашенного взгляда на протяжении всего процесса. Под одеждой выступает холодный пот, в ушах гудит. А в какой-то момент я начинаю сдавленно смеяться, вызывая недовольство сотрудников суда.

— Молодой человек, успокойтесь, — тихо приказывает мне молодой парень в полицейской форме. — Вы мешаете.

Но мой смех становится только громче, и вот он уже перекрывает голос судьи. Георгий Рузманов на секунду замолкает и впивается в меня серо-голубыми глазами.

Я продолжаю смеяться. Еще громче и громче.

— Покиньте помещение, — снова приказывает все тот же то ли охранник, то ли полицейский. Не дожидаясь, когда я сам встану, он хватает меня под локоть и ведет на выход. Я не сопротивляюсь.

На меня в этот момент смотрят абсолютно все, включая судью. Но он, конечно же, не узнал меня. А с Антоном у нас вовсе разные фамилии, мой папа не успел формально усыновить его.

В коридоре я приваливаюсь к стене и сползаю на пол. Порыв ветра из приоткрытой форточки слегка приводит меня в чувство. Минут через десять зал судебного заседания открывается, и выходит Антон в наручниках и под конвоем, а следом за ним двое других из группы Коршуна.

Значит, судья определил их в сизо, догадываюсь сам. Передо мной вырастают две мужские ноги в черных брюках и начищенных туфлях, а затем их хозяин опускается передо мной на корточки. Это адвокат.

— Ты как? — пару раз хлопает меня по щеке.

— Нормально, — произношу, а сам чувствую, как онемел язык.

— Им дали три месяца в сизо.

— Ммм.

— Но все не так уж и плохо, — понижает голос до гробового шепота.

— М?

— У меня есть выходы на этого судью, — произносит почти одними губами. — С ним можно договориться.

По случаю 8 марта в России в этом году четыре дня выходных. Перед окончанием школы отдельные личности вдруг прониклись любовью ко всему классу и стали агитировать уехать на праздники в Подмосковье.

— Мы скоро закончим школу и неизвестно, когда увидим друг друга! — ныла Юля Калашникова, одноклассница.

— Вот именно, — поддакнула ей Полежаева, как будто ей было мало вечеринки на ее день рождения. — Давайте куда-нибудь съездим всем классом?

— Может, арендуем коттедж? — предложила Даша Мельникова, подружка Леры.

Я согласилась поехать только потому, что согласился Дима. Правда, неожиданно стала противиться моя мама. Ей в принципе не понравилась идея того, что мы всем классом куда-то поедем.

— И что вы там будете делать? Пить и курить? — прищурила глаза, когда я сказала ей дома на кухне, что мы собираемся всем классом в Подмосковье.

— Мам, если кто-то из ребят захочет выпить алкоголь или закурить, то он сможет сделать это и дома в Москве. Школа никак не убережет учеников от этого.

Я все еще обижаюсь на родительницу из-за Димы и той ситуацией с исчезнувшим айфоном, хотя уже прошло достаточно времени. К счастью, конфликт не получил большой огласки в школе. По крайней мере, на Диму никто косо не смотрит, Полежаева по-прежнему старается невзначай положить ему руку на плечо, да и Ульяна, которая знает все сплетни, ничего такого не говорила.

Диме я тоже не рассказывала, что мне известно о случившемся. Несколько дней после того инцидента он еще ходил в школу подавленный, но потом пришел в норму. Хотя я все еще считаю, что он не должен был платить свои деньги за тот исчезнувший айфон.

— Все равно, — не согласилась мать. — Знаю я, чем вы там будете заниматься.

— И чем же? — я теряла терпение.

— Всем противозаконным.

— Мам, родители всех отпускают. Ты не можешь запретить ученикам куда-то ехать в выходной день, если их отпускают родители.

Ей явно не понравились мои слова. Мама свела на переносице брови и поджала губы.

— Никита хоть будет? — спросила через долгую паузу.

Ах да, Никита! Он ведь для матери идеальный жених.

— Да, Никита будет.

И после этих слов мама отпустила меня. Она не знает, что мы со Свиридовым расстались. Каждый раз, когда я иду на свидание с Димой, говорю ей, что это свидание с Никитой. Каждый раз, когда Дима дарит мне цветы, говорю матери, что они от Свиридова.

Пока прокатывает, а дальше видно будет. Долго мы с Димой все равно не сможем скрываться. По крайней мере после школы я бы уже не хотела врать. Мне уже исполнится восемнадцать, и я буду вольна встречаться, с кем захочу без материнского благословения.