«Жду тебя», приходит сообщение от Димы.

Многозначительно глядя на меня, он встает со стула и относит поднос. Через несколько минут под надуманным предлогом для друзей я ухожу из столовой. У нас с Димой есть укромное местечко в школе. Оно под лестницей в корпусе начальной школы. Старшеклассников там нет, а из младших классов нас никто не знает.

— Привет, — говорю Диме, когда прихожу к нему.

Он тут же притягивает меня к себе и целует. Я упираюсь спиной в прохладную стену, обвиваю Диму за шею и, теряя голову от удовольствия, отвечаю на его поцелуи.

— Пойдем сегодня куда-нибудь после уроков? — спрашивает, целуя мою шею.

Я блаженно прикрываю глаза и отдаюсь нахлынывшему наслаждению, даже не слыша крика и гула первоклассников, что носятся по коридору.

— Да.

— Куда ты хочешь?

— Дима, ты же знаешь, что мне все равно, куда, главное, что с тобой, — я поднимаю на себя его лицо и тянусь к губам.

Мы заходим на новый поцелуйный круг. Одной рукой я крепко держу Диму за шею, второй глажу по затылку. Внутри у меня будто взрываются фейерверки. Земля под ногами плывет, голова идет кругом… Мы отрываемся друг от друга только со звонком. Дима опускается лбом на сгиб между моей шеей и плечом, тяжело дыша. Я же крепко-крепко обвиваю его спину.

— Давай в кино? — тихо спрашивает.

— Давай, — улыбаюсь, прекрасно понимая, что фильм мы смотреть не будем.

Когда мы последний раз ходили в кино, зал был совершенно пустой, а мы сидели на последнем ряду. В итоге я весь сеанс провела на коленях у Димы, и мы самозабвенно целовались, даже не слыша криков и выстрелов на экране.

В класс мы заходим по очереди. Нужно продержаться еще три урока, и мы с Димой до самого вечера останемся только вдвоем. Признаться честно, я даже стала немного забивать на занятия с репетиторами, которые готовят меня к ЕГЭ. Они так много задают, а времени выполнять все упражнения у меня стало в разы меньше.

На последнем уроке дверь кабинета истории неожиданно распахивается и заглядывает мамина секретарь.

— Здравствуйте, извините за беспокойство. Дмитрий Соболев здесь? — спрашивает, оглядывая класс.

— Да, это я, — отвечает Дима.

— В кабинет директора срочно, — строго говорит и скрывается в коридоре.

Дима, слегка удивленный, поднимается с места и шагает на выход. А у меня же зашевелилось неприятное предчувствие. Зачем мама вызывает Диму? Она узнала про нас? Будет его отчитывать и как-то угрожать? Или будет говорить ему что-то про его семью?

А вдруг мама все-таки пожаловалась в опеку на то, что в ее школе учатся дети из неблагополучной семьи, за которыми якобы никто не следит?

Мне становится дурно…

Дима не возвращается долго. Я же так извожу себя нервами и мыслями, что не могу слушать учителя. Соболев приходит в класс за несколько минут до звонка злой, как черт. Садится на свое место и тупо смотрит в одну точку перед собой, плотно сжав челюсть.

Я пишу Диме сообщение «Что-то случилось?», он достает из кармана телефон, бросает взгляд на экран и убирает гаджет обратно. И даже не поворачивается в мою сторону!

Ну точно случилось что-то плохое. Никогда раньше такого не было, чтобы Дима не ответил на мое сообщение. Мы можем с ним переписываться и переглядываться весь урок напролет. Даже неудивительно, что Ульяна нас спалила.

От нервного напряжения на позвоночнике выступает испарина. Я опускаюсь лбом на ладонь и обреченно опускаю веки, даже не реагируя на громкий звонок, голос учителя, пытающегося его перекричать, и гул голосов одноклассников.

Как думаете, что произошло?)

— Зачем тебя вызывала мама? — спрашиваю Диму, когда мы выходим из школы.

— Неважно, — отрезает.

По Диме видно, что он все еще зол. Не берет меня за руку, не называет Белоснежкой, не улыбается и не шутит. Идет хмурый, погрузившись в свои мысли.

— Почему ты не хочешь мне рассказать? Что-то плохое случилось?

Молчит. Мне же в голову лезут разные дурные мысли, я начинаю себя накручивать.

— Тебя отчисляют из нашей школы?? — спрашиваю дрожащим голосом.

— Нет.

— А что тогда?

— Неважно.

Вздыхаю и, потупив голову, поспеваю за Димой, который мчит в кино так, будто мы опаздываем. Там Соболев покупает билеты на ближайший фильм, даже не спросив, о чем он, берет мне сладкий попкорн с колой, и мы заходим на сеанс. Места в центре зала, а не на последнем ряду. Мы садимся на кресла, и Дима немигающим взглядом впивается в экран.

Он взял билеты на какой-то боевик, который мне смотреть совершенно неинтересно. В главного героя стреляют сто человек, и ни одна пуля не попадает. Потом за спиной героя взрывается дом, а его даже не отбрасывает взрывной волной.

Не люблю настолько неправдоподобное кино. Я уже съела весь попкорн и выпила всю колу, а Дима не то что не поцеловал меня ни разу, даже не взял за руку, не обнял. Соболев не реагирует, даже когда я достаю из сумки телефон и принимаюсь листать ленту в ВК.

Жгучая обида разрастается в груди. Только пока не понимаю, на кого: на маму или на Диму. Родительница прицепилась к Соболеву вообще ни за что! Он хорошо учится, почти не пропускает уроки, не дебоширит в школе.

Что еще ей от него нужно???

Но Дима, конечно, тоже хорош. Замкнулся в себе и не хочет разговаривать. Сердится на меня, что ли? Как будто я виновата в том, что моя мама его вызывала.

К концу фильма мое состояние становится совсем гадким, и мне поскорее хочется домой, хотя Дима, неожиданно, предлагает мне посидеть в кафе. Но у меня нет желания смотреть на его хмурое лицо и молчать. Желание только одно — поскорее закрыться в своей комнате и разрыдаться.

До моего подъезда мы тоже доходим в тишине. И это первый раз с начала наших отношений, когда я не рада, что Дима меня провожает. Честное слово, лучше идти по темноте одной, чем с Соболевым, который упорно молчит!

— Спасибо, что проводил, — буркаю у подъезда и разворачиваюсь к металлической двери.

— Подожди, — хватает меня за руку и разворачивает к себе.

На его лице смертная скорбь, и я чувствую укол в самое сердце. Просто невыносимо видеть Диму таким печальным, хочется взять часть его боли на себя, разделить это бремя с ним.

— Прости, Сонь… — произносит глухо.

Из легких вырывается поток воздуха.

— Что случилось, Дим? Пожалуйста, скажи.

Он отводит взгляд в сторону и задумчиво смотрит в темноту.

— Мне неприятно об этом говорить, — наконец, выдает. — Я не хочу погружать тебя в это.

— Почему?

— Потому что это мир, в котором я вынужден жить. Очень надеюсь, что еще недолго. Я правда не хочу, чтобы ты касалась всего этого.

— Понятно. Значит, не скажешь.

Между нами повисает тишина. Я переминаюсь с ноги на ногу, больше всего мечтая наконец-то скрыться в подъезде. Но меня ни с того ни с себя начинает гложить чувство вины перед Димой, оно вонзается в грудь острым клинком.

Чувство вины за мою маму. За то, как она к нему относится, за то, что она про него думает, за то, как к нему предвзята. Дима ни в чем не виноват, а мама непонятно, за что, повесила на него все смертные грехи.

— Извини меня, — говорю сдавленным голосом, глядя на грязную лужу в метре от нас.

— За что?

— За мою маму. Я знаю, что она негативно к тебе относится. И я знаю, что ты тоже это знаешь. Она не права, и мне очень за нее стыдно.

— Ты не несешь ответственность за своих родителей. Так же, как и я, не несу ответственность за своих.

— Нет, — спорю, поднимая на Диму глаза. — Наверное, я не права в том, что не пытаюсь переубедить маму на твой счет. Наверное, следует рассказать ей о наших отношениях, рассказать, какой ты хороший. Если она верит директору твоей прежней школы о том, что ты плохой, то почему она не поверит своей родной дочери о том, что ты хороший?

— Не поверит, — горько усмехается. — А только запретит тебе со мной встречаться, посадит под домашний арест, а меня или переведет в другой класс, или вовсе найдет повод для отчисления.