Получив от бабушки чистую одежду – брюки и светлую рубашку, которую и надевать-то было страшно, и подробные указания, как себя вести, чтобы не испачкаться, славный мальчуган скромно вышел за дверь. На улице он быстро оглянулся на окно (не подглядывает ли за ним хитрая бабушка) и быстро взъерошил волосы. Теперь голова была в полном порядке. Хотел еще запачкать и новый костюм, чтобы поменьше отличался от старого, да стало жаль бабушку, которая, ошибочно думая, что в любой одежде Витька может чувствовать себя вольготно, всю ночь стирала и наглаживала. Витька обречённо вздохнул и поддел ногой ни в чем не повинного голенастого бабушкиного петуха, с горделивым видом расхаживающего по двору среди кур в отсутствие своего конкурента.

– Вертятся тут всякие под ногами. Пройти негде.

Отбежав на безопасное расстояние, петух, рисуясь перед курами, распушил крылья, делая вид, что готовится проучить наглого мальчишку. Но тут из своей засады, играясь, словно тигр на него прыгнул кот Васька. От неожиданности петух так перепугался, что взлетел выше крыши и, часто-часто махая крыльями, спикировал куда-то в огород. Изумлённые куры как по команде подняли головы и поглядели ему в след, наверное, подумали, что он полетел на юг.

Витька захохотал, а кот Васька подошел, потерся о его ноги, приветствуя старого друга.

После этого случая петух, крепко обидевшись на Витьку и кота Ваську, хотел даже устроить им всяческие каверзы. Одна из которых, например, заключалась в том, чтобы спрятаться где-нибудь высоко на дереве и сверху нагадить Витьке на макушку, чтобы не особенно задавался. Труднее обстояло дело с котом Васькой, который по деревьям лазил не хуже обезьяны и сам мог сверху на кого хочешь нагадить да исцарапать когтями так, что мало не покажется.

Непостижимо, каким образом, может быть, среди кур у Витьки находился свой шпион, но тайные замыслы стали ему известны, и тогда прямо на глазах петуха у них с бабушкой произошел такой вот очень интересный разговор, инициатором которого, естественно, был славный мальчуган Витька.

– Бабушка, а бабушка, ты когда-нибудь суп из петушиных гребешков ела?

– Что-то не припомню, внучек.

– Значит, не ела, раз не помнишь.

– Оно, может, и так… Лапшу куриную ела… помню.

– Ха, лапшу! Лапшу куриную мы недавно вместе ели. Я о петушиных гребешках спрашиваю. Ну, о супе из петушиных гребешков.

– Это сколько же надо петухов – то, чтобы из них похлебку сварить. Чай, не менее дюжины. Отколь их столько взять-то?

– А если жиденький супчик, то можно и из одного петуха сварить.

– Ну если только жиденький. А тебе што же, аль захотелось… похлебки-то?

– Захотелось, бабушка, прям как из пушки.

– Оголодал што ль?

– Не то что бы оголодал, а супчик из нашего петуха попробовал бы.

От мирной беседы бабушки с внуком петух впал в такую панику, что от сильного переживания брякнулся на глазах растерянных кур в глубокий обморок, из которого вывел его опять-таки добрый Витька, окатив ледяной водой из ведра. С тех пор петух ужас как боялся, что Витька случайно вспомнит о наваристой похлебке из петушиных гребешков, и на глаза старался ему не попадаться, перемещаясь по двору короткими перебежками…

Витька увидел на скамейке под рябинкой невесть откуда взявшуюся незнакомую девчонку в белом платьице. Он издалека оглядел её с таким деловым и внимательным выражением, будто намеревался в самое ближайшее время на ней жениться. Потом засунул руки в карманы и расхлябанной походкой независимого человека стал прогуливаться рядом, скосив круглые глаза на девчонку.

Ничего особенного в ней не было: вздёрнутый облупленный нос, веснушчатое лицо – девчонка как девчонка, разве что волосы, заплетённые в две тугие косички, были огненно-рыжие, словно кленовые листья осенью.

В руках она держала головастую куклу, скорее похожую на взрослого лилипута, которых Витька однажды видел в лилипутском цирке, чем на человеческого младенца. Высунув кончик языка, девчонка усердно напяливала на него дурацкий чепчик с воланами и прочей девчачьей дребеденью, который никак не хотел держаться на безволосой голове хитрого младенца.

Заметив, что незнакомая девчонка на него не смотрит, Витька решил заслужить её внимание. Для этого надо было совершить какой-нибудь подвиг, чтобы она могла сразу увидеть, какой Витька бесстрашный и ловкий человек. Не долго думая, Витька встал на руки и так хотел пройтись мимо скамейки, но не удержался и позорно свалился в канаву, чудом оказавшуюся рядом (может, и специально кем выкопанную для такого случая), перепачкав светлую рубашку. Пока он хлопал глазами, думая, как оправдаться перед Рыжей Лисой, как он успел окрестить про себя незнакомку, девчонка, сюсюкая, сказала своей дурацкой кукле:

– Смотли, какой смесной мальтиска.

Витька, который обычно спокойно переносил все неприятности, тут прямо рассвирепел, заорав:

– Чего расселась на чужой скамейке? Тебе что, места больше не нашлось?

– Дурак! – сказала девчонка безо всякой обиды, – а не лечишься.

– Ах, так! – Витька с грозным видом двинулся на дерзкую девчонку. – Ты еще и обзываться!

Но Рыжая Лиса продолжала сидеть, как ни в чем не бывало.

– Если хочешь знать, – нахально заявила она, – это скамейка моей бабушки.

Витька остановился против нее и, заложив руки за спину, чтобы нечаянно не дернуть за косички, молча уставился, быстро соображая, как выпутаться из щекотливой ситуации: не прогонять же её, в самом деле, со своей скамейки, но и оставить без последствий оскорбление нельзя было. И он нашелся:

– Чем докажешь?

– Вот еще новости! – с возмущением тряхнула косичками девчонка и опять, сюсюкая, пожаловалась своему большеголовому младенцу. – Он хочет, стобы я ему доказала, сто наса скамейка – это наса скамейка. Видал умника!

– А вот и нечем! – злорадно захихикал Витька. – Вот и нечем!

– Балда! Раз я говорю, что это наша скамейка, значит наша! – перешла на нормальный язык Рыжая Лиса. И, чтобы подтвердить правоту своих слов, звонко крикнула: – Бабушка-а! Бабушка-а!

– Что ты! – испугался Витька. – Я верю, верю.

– Ну и не спорь тогда! – девчонка смеющимися глазами оглядела перепачканного в земле Витьку с прицепившимися к его одежде репьями и какими-то особенными колючками, похожими на страшные клешни рака, и прыснула в кулачок, будто он её чем- то рассмешил: – Такой чумазик!

Витька, глядя на неё исподлобья, начал надуваться, краснеть и зловещим голосом произнес:

– Опять да?

Но Рыжая Лиса бесстрашно заметила:

– Достанется теперь тебе от бабушки.

– Не достанется! – громко и независимо сказал Витька. – Мне никто не указ. Если захочу, могу не пачкаться. А если захочу, могу и испачкаться, – и он для наглядности, сорвав пучок травы, прямо на глазах Рыжей Лисы озеленил светлую рубаху, подумав, что она очень удивится, какой смелый выискался мальчишка. Но вредная девчонка вместо похвалы язвительно пропела:

– Да-а? Может, ты и сам на себя стираешь?

Стирать на себя Витька, конечно, не стирал, считая это занятие позорным, не достойным настоящего мужчины делом. Поэтому он только презрительно ухмыльнулся на эту несусветную глупость.

– То-то, – по-своему истолковала его молчание девчонка и предложила: – Чего стоишь как истукан? Садись уж… не укушу!

Получив возможность вблизи рассмотреть её огненные косички, у Витьки прямо зачесались руки: до чего же захотелось их потрогать – обожжёшься или нет? Но тут неуёмная Рыжая Лиса совсем даже не к месту задала вопрос, сбив его с такой интересной мысли:

– Ты всегда так грубо ведёшь себя с девочками?

– Нет, что ты… – смутился Витька. – Я хорошо к ним отношусь… Даже очень хорошо, – и он, сам не зная – почему, как дурак стал оправдываться перед этой востроносой Лисой. – Один раз я на спор с Колюней… товарищем моим… Танюхе помог ведро в мусорку отнести. А она знаешь, какая ябеда? С ней во дворе никто не играет. Со мной ребята потом целый день не разговаривали. Зато я у Колюни ножичек шведский выиграл… Там столько всяких разных приспособлений! И ножницы… и лупа… и авторучка… и отвертка… и… и штопор… В общем чего только нет! А с ребятами мы потом помирились. Чего на меня обижаться? Все-таки я на спор ведро носил… Если бы просто так… Тогда другое дело… Обижайся сколько хочешь.