А на следующий день Райвель пришлось засыпать в обнимку с клоном, о чём я полностью довольной девушке говорить не стал, чтобы не портить той настроение. Всё из-за того, что немногим ранее прихода сестры ко мне вечером подошли Габи с Риас. Последняя, делая вид что идёт на великие жертвы (а в эмоциях наверняка полыхая озорством с капелькой ревности), при мне пошушукалась с серафимой и, кивнув ей с намёком на величественную щедрость, подарила уже мне о-о-очень своеобразную улыбку (до сих пор не могу расшифровать, что она обозначала), после чего удалилась прочь. Габриэль, слегка играя в смущёние, попросила пойти с ней. Послушался… ушли мы не далеко. Я подошёл к белокрылой — она так и стояла у входа в мою комнату — затем Габриэль закрыла дверь, достала некий предмет, пристроила его к двери, и открыла ту… уже не в привычный коридор, а в совершенно другое место. Загадочным Предметом, как нетрудно догадаться, оказалась та самая артефактная ручка, превращающая любой проём в переход в экранированную комнату.

В тугодумии я вроде бы никогда замечен не был, поэтому наградив Габи слегка насмешливым, и вместе с тем понимающим взглядом (и эта не стала долго ждать, пока я сам не приду! Но на серафиму хотя бы давят внешние обстоятельства…), не торопясь прошёл вместе с ангелицей внутрь помещения.

Комната оказалась… сугубо утилитарной, за неимением других слов. Квадратное помещение, бежевые стены без окон, украшений и прочей ненужной отделки. Один единственный выход закрылся за нами. Светильники на стенах под потолком напоминали длинные лампы дневного освещения, разве что работали на магии. Из всех деталей интерьера выделялись только пустой добротный шкаф в одном углу, продуктовая тумба с зачарованием стазиса (заполненная бутылками минералки и вполне обычными закусками) в другом углу, да большая шикарная кровать (зачем-то с балдахином) прямо по центру комнаты, с изголовьем у стены, противоположной входу. Магическое зрение позволило разглядеть больше: комната ожидаемо оказалась отдельным доменом, кроме всего прочего ещё и дополнительно окружённым в проекциях стен и пола с потолком барьерными конструкциями высокой сложности. Работа барьеров, как мне позже станет известно, была устроена хитрым образом, на основе временны́х искажений: вместо того чтобы пытаться полностью исключить проникновение сигналов Системы Библейского в комнату и из неё, все исходящие импульсом оповещения о падении находящегося внутри ангела сжимаются по временной шкале в ноль… ну или в ничтожно малый отрезок, совершенно недостаточный для того чтобы Система его распознала и послала обратно неминуемый приказ «бесповоротно очернить крылья». Действительно, такое в передвижном и автономном исполнении, например, прикрутить к амулету, исполнить не получится, чтобы ангел с ним на шее мог грешить где и когда ему вздумается — только определённая комната, только долгая настройка и выверенный расчёт.

А вот дальше был… как говорится, и смех, и грех. В более, чем прямом смысле. Прямо-таки в буквальном.

Для двоих возлёгших на просторное ложе существ не было необходимости в разговорах и предварительных заявлениях о намерениях. Оба были достаточно взрослыми и понимающими для того, чтобы с первого же взгляда на друг дружку и на обстановку понять и представить себе дальнейшее неизбежное развитие событий. Демона с серафимой отчасти в меньшей степени вели уже имеющиеся договорённости между лидерами их фракций, и в большей степени — всё же личные симпатии, а также вожделение с мужским «охотничим азартом» с одной стороны, и лёгкое возбуждение с любопытством с другой.

На кровать Райзер повалил Габи достаточно нежно, чтобы не вызвать у серафимы никаких негативных впечатлений или ассоциаций, но вместе с тем и достаточно уверенно и непреклонно, заявляя свою сегодняшнюю роль ведущего действием. Габриэль не сопротивлялась и лишь понимающе кивнула… после чего несмело протянула ладони к лицу мужчины, потянула то к себе и слилась своими идеальными, в меру пухлыми розовыми губками со ртом Фенекса в крайне неумелом поцелуе.

Непроизвольно выпущенные от новых ощущений ангельские крылья, все шесть белоснежных пар, замерцали, немного потемнели, но тут же приобрели свой прежний оттенок обратно под обеспокоенным взглядом Райзера. Миг промедления с его стороны и поцелуй продолжился, как ни в чём не бывало. И с каждой минутой начинал становиться всё более и более приятным и оживлённым: чисто теоретические знания у девушки, получающей не столько телесное, сколько эстетическое и познавательское удовольствие, постепенно переходили в практический навык.

Одежда на занимающихся предварительными ласками разумных исчезла «по волшебству» — у Райзера сгорела в невесомый и растворившийся в воздухе пепел, а у Габриэль засветилась в мягкой вспышке света, оставив после угасания лишь непревзойдённое женское тело, одетое в ослепительно-белый кружевной шёлковый комплект современного кроя, но при этом со слегка старомодными фигурчатыми рюшами и растительным орнаментом. Без пошлых подвязок, корсетов, поясов и подтяжек с чулками, ведь и без них предоставленное зрелище заставило вроде как даже и пресыщенного подобным Райзера замереть в неописуемом восторге. Ангелице, олицетворяющей собой бесконечную красоту этого мира, комплект определённо шёл и сразу давал понять, что в число её «добродетелей» чрезмерная аскеза и отсутствие чувства стиля не входят. Решив пока не освобождать желанную девушку от не столь уж и мешающей «обёртки», Фенекс и сам не заметил, как вовсю распустил руки, отнюдь не мысленно облизываясь на всю эту красоту.

Милое, доброе, слегка наивное и несвоевременно вызывающее в такие моменты непроизвольные приступы щемящего умиления личико Габи выступало в качестве сверхдополнения, в виде «вишенки» на не нуждающемся в этом шикарнейшем «свадебном торте» из тела, долженствующего принадлежать отнюдь не такой праведной скромнице, а скорее какой-нибудь стервозной секс-бомбе, знающей себе цену и посвящающей всё своё время собственной красоте: по-спортивному стройные, но не слишком мускулистые на вид ножки, умеренно широкие бёдра, тонкая, подвижная талия и потрясающая даже сейчас, в лифчике, своей динамикой и упругостью большая грудь. Кожа настолько бархатистая, мягкая и приятная на ощупь, что ладони попросту не оторвать даже при определённой доли желания. Учащённое дыхание и лёгкий румянец девушки настолько притягательны, что можно закономерно усомниться в собственной способности услышать и заметить что-либо ещё в данный момент, даже если рядом вдруг промарширует целый военный парад. Сияющие в полутьме глаза с капельками влаги в уголках приковывают к себе мужской взгляд и не дают его отвести даже на мгновение.

Габриэль была немыслимо хороша! Рядом с довольным своим положением Райзером находилась (спорно, но вероятно) красивейшая и наиболее желанная женщина из всех существующих для любого из мужчин, вне зависимости от их вкусов и предпочтений. Оглаживаемое и стимулируемое тело девушки исправно реагировало на ласку, источая попросту океаны нерастраченной сексуальности и некоего возвышенного, праведного, молчаливо-скромного эротизма — столь необычного и слегка чуждого для демона, что тот никак не мог решиться продвинуться в своих действиях дальше и «испортить» Габриэль, совратить её, заставить так пока и не издавшую ни звука девушку стонать от наслаждения. Ощущение, немного похожее на таковое у голодного гурмана, встретившего истинный и непревзойдённый кулинарный шедевр, и потому не желающего делать первый укус, дабы не испортить совершенство блюда. Вот только, вместе с тем, с каждой минутой внутри Райзера всё больше поднималось всепоглощающее чувство похоти, а также эгоистичного желания присвоить себе в копилку достижений доведение до оргазма такой необычной партнёрши.

Дополнительные руки из псевдоплоти выросли из слепой для Габриэль зоны и пристроились к её чувствительным зонам исподтишка, без какого-либо предупреждения. Кое-где прошлись щекоткой, тут зарылись в распущенные волосы, там огладили и сдавили податливую плоть ягодиц, здесь с любопытством распушили, зашуршали перьями крыльев, подтянули женское тело к нависшему Райзеру для поцелуев, постепенно спускающихся с шеи и ниже, в ложбину между наполовину выпущенных из чаш лифа грудей с ареолами нежнейшего розового цвета, к пупку и плоскому животику… а затем и ещё ниже, к лобку и, наконец, уже готовому к логическому продолжению происходящего лону. Не знакомое с подобной лаской, оно всё равно выполняло заложенные природой (вернее, создателем) функции и исправно выделяло умеренное количество оказавшейся неожиданно сладкой на вкус смазки с одуряющим женским ароматом, от которого у кого другого с менее сильной волей тут же бы закружилась голова. В отличие от неоднократно опробованных «звероватых» кицуне и в теории и некомат, превращающихся в этом интимном месте при сильном возбуждении почти что буквально в обильный водопад, серафима и тут оказалась предельно умеренна… и благодаря этому по-своему желанна даже ещё больше.