– На каком это языке? – без особого любопытства спросила Эстрид.

Она сидела у костра и разогревала себе сухой паёк. Говяжья тушенка от фирмы «Гродпродпит» или «Гэпэпэ». Будь в этом мире классификация предметов по качеству, то эта жестяная банка имела бы пометку «Легендарная», с золотыми венками в обрамлении и бустом +30 к насыщению и +10 к плавучести стула. 97,5 % мяса в закладке – белорусы знают, как делать тушёнку. Только вот непонятно, как она оказалась в сухпайке ВС РФ…

– Это на русском языке, – отвлёкся я от изучения банки. – Но на самом деле перевод с английского. Это сонет «Новый Колосс», авторства Эммы Лазарус. Когда я воспитывался в детском доме…

– Что такое детский дом? – перебила меня Эстрид.

– Ну… – задумался я.

А я ведь никогда не думал, что именно это такое – детский дом. Дом для меня и мне подобных. Нет, нихрена не дом. Там было порой очень жестковато, а иногда совсем жёстко.

– Это приют для сирот, – подумав, ответил я. – В моём мире, когда ребёнок лишается родителей, его отправляют в детский дом. Там он живёт до поступления в учебное заведение, а по его окончанию отправляется в свободное плаванье. И всё у него будет хорошо. Последнее – грустная шутка. Без определённой толики удачи ничего хорошего его не ждёт.

– А кто платит за всё это? – заинтересованно спросила Эстрид. – За чей счёт такая бескорыстная доброта?

– Государство, – ответил я. – Весь банкет за его счёт.

– Это очень хорошее государство, – покивала Эстрид. – В городе Таеран сироты находятся исключительно в руках Фатума. И никто им не помогает. Они пополняют ряды преступников и в конце их ждут плаха и топор. Или меднорудная каторга, что ещё хуже.

Нет, если смотреть с этой стороны, то да, государство хорошее. При царе, насколько я знаю, сироты оказывались в работных домах или в преступных группировках, а там каторга или императорская армия. Социализм привнёс толику гуманизма в этот, если смотреть правде в глаза, естественный процесс. Того же Антона Семёновича Макаренко взять с его довольно-таки эффективной педагогической системой. Малолетние криминальные элементы благодаря ему выбились в люди, а не стали лагерной пылью или могильным прахом, что ждало их в любом ином случае…

Кивнув Эстрид, я вернулся к мыслям о нервных волокнах. Есть определённые закл…

– А что значили те слова на русском, что ты сказал? – вмешалась в мой мыслительный процесс некромантка.

– Эти слова любила декламировать воспитательница из детского дома, – вздохнул я, предавшись воспоминаниям. – Эти слова – воззвание, чтобы в одну страну присылали сирых и убогих, страждущих и мучимых поганой жизнью, якобы их там ждут и окажут помощь. Вообще этот сонет имеет мало отношения к моей Родине, так как выгравирован внутри Статуи Свободы, что в другой стране, на другом краю моего родного мира. В общем-то, это не особо интересно. Помоги мне раздеть вот этого…

Эстрид лучше меня разбиралась в местной экипировке, поэтому мы быстро раздели труп с разрубленной Геной головой. Разрубленная голова с робко выглядывающим наружу мозгом – это гарантия полной непригодности трупа к некромантскому поднятию.

Я вновь вернулся к размышлениям о нервных волокнах и их участии в некромантском деле.

С нервными волокнами категории попроще дело обстоит получше: есть у меня заклинание на их сращивание. Причём узнал я его недавно, в учебной литературе по некромантии. Это была первая в моей практике схема заклинания, требующая определённого уровня «Мудрости».

«Мёртвое соединение» – заклинание, позволяющее сращивать Aα, Aβ, Aγ нервные волокна. Требование: "Мудрость" >9

Так, если мне не изменяет память… Нервные волокна Aα – имеют отношение к таким вещам, как мышечные веретёна, сухожильные органы и скелетные мышцы. Нервные волокна Aβ – отвечают за тактильное чувство, а также служат коллатералями, то есть обходными путями Aα волокон к интрафузальным, то есть находящимся внутри мышечных веретён, мышечным волокнам. Сложно, но по-другому не объяснить. А вот нервные волокна Aγ – это эффертентные, то есть выносящие волокна к мышечным веретёнам.

Главное, что нужно знать об этом заклинании – спинномозговую ткань оно не восстанавливает. Поэтому, пока у меня не будет подходящего решения в виде особого тематического заклинания, повреждение позвоночника любого мертвеца будет для него смертельным. Как и повреждение головного мозга, спешу заметить.

Вообще, если я получу заклинание для восстановления спинномозговых тканей, то ими же можно будет восстанавливать некоторые участки мёртвого головного мозга, так как серое и белое вещество есть и там и там. Но это дело будущего, а пока моих мертвецов ещё можно сломать навсегда.

Всё может измениться с появлением в моём арсенале альбедо, но это не точно.

– Вот этот… – заговорил я, указав на лично убитого мною воина. – Лепетал что-то вроде «матера, матера»… Не знаешь, что это значит?

– Маму звал, – коротко ответила Эстрид.

На душе стало ещё поганее. У всех есть или были мама и папа. Но, в момент ужаса и шока, все почему-то вспоминают именно маму. Где-то в глубине души каждого даже самого закалённого воителя, прошедшего через десятки кровавых схваток, на рефлекторном уровне закреплена последняя надежда – мама. Это закладывается в детстве и остаётся с человеком на всю жизнь.

Какой была мама этого воина? Она заботилась о нём? Промывала в тёплой воде царапины, полученные в детских играх во дворе? Поддерживала добрым словом в часы провалов и неудач? Стояла рядом в час триумфов и успехов? Провожала перед тем, как он отправился сюда? Этого теперь не узнать…

– На каком это языке? – спросил я у Эстрид.

Хотелось отвлечься от тягостных мыслей. Это нормально, когда рефлексируешь после травмировавших тебя событий. Ненормально – когда рефлексии совсем нет.

– Это среднегреческий, – ответила некромантка. – Ромеи…

Как я понимаю, ромеев тут не любят. Видимо, есть за что.

– За что все недолюбливают ромеев? – спросил я у некромантки.

– А за что их любить? – устало вздохнула она. – Лезут повсюду. Их купцы буквально везде. Мне так говорили.

– И император живёт почти тысячу лет, – поддакнул я.

– Это-то как раз понятно, – покачала головой Эстрид. – Он лучше всех разбирается в управлении своей державой и только поэтому она ещё не рухнула.

– А может и рухнула уже? – предположил я.

– Может и рухнула, – пожала плечами некромантка. – Но Римская империя считается там величайшей из империй. Думаю, не зря.

У меня это в голове не укладывается. Как можно прожить тысячу лет? Насколько это дорого и вообще стоит ли того? Савол говорил, что процедура омолаживания и сохранения в вечности как бы фиксирует личность человека на том моменте, когда он был ей подвергнут. То есть тысячу лет подданные видят своего базилевса образца дня его омолаживания. Принципиально измениться он не может, поэтому остаётся точно таким же. Тысячу лет – уму непостижимо!

Тем не менее, их омолаживание – это гарантия того, что базилевс не чокнется в один момент. Савол также говорил, что фиксация личности – это не случайный побочный эффект. Таким образом базилевс оградил свою державу от власти внезапно или постепенно сошедшего с ума бессмертного правителя. Те, кто пренебрёг фиксацией личности, рано или поздно не пройдут проверку временем и обезумеют от гнёта патологических изменений личности, неизбежных при такой долгой жизни.

Но это также значит, что базилевс Юстиниан I – это не совсем человек. Век людской короток, люди порой меняются под гнётом времени совершенно неузнаваемо, а тут надёжная фиксация как на лучшем суперклее. И Юстиниан, как и остальные воспринявшие вечность правители, живёт в своей эпохе. Поэтому мир особо не меняется. У них и высшие сановники, коих правители избрали на роль незаменимых, также обретают бессмертие.

И это даёт свои ожидаемые побочные эффекты: технологии почти не развиваются, а феодализм цветёт вереницами виселиц и пахнет трупной вонью. Они застыли в прошлом, простом и понятном для базилевса Юстиниана I и ему подобных правителей. Так, по идее, вечно продолжаться не должно, но факт налицо – продолжается.