Он неловко усмехнулся, явно растерянный и не особо понимающий, как на все это реагировать, но в то же время Усок ощутил, как его мягко подхватили под поясницу, отрезая ему таким образом все пути к отступлению.

- Привет, - он слегка разочарованно вздохнул и прижался еще ближе, смыкая руки у Джинхека за головой, - я могу войти?

Улыбка Джинхека стала еще больше, хотя, казалось, что это уже невозможно, а Усок до боли в груди обрадовался тому, что по-прежнему мог быть ее причиной.

- Как-то обычно такое спрашивают до того, как войти и поцеловать хозяина квартиры, разве нет?

Они продолжали стоять в том же самом положении, как две застывшие в пространстве и времени фигуры, но никто из них так и не мог набраться смелости и отстраниться, боясь разрушить хрупкую магию мгновения.

- Ты плохо знаешь людей, Джинхек, - почти что прошептал ему Усок, прикрывая глаза.

- Думаешь?..

На этот раз он сам наклонился, чтобы поцеловать Усока, и этот поцелуй больше походил на нежное прикосновение, он увлекал, словно томительный сон в летнюю ночь, и Усок соврал бы, если бы сказал, что ему это не понравилось, но подобная нежность всегда вызывала в нем столь ужасно тянущее чувство в груди, которое просто невозможно было выносить.

Это спровоцировало его на то, чтобы добавить немного градуса всей этой ситуации, и он слегка повел тазом вперед, одновременно спуская руки вдоль тела Джинхека. Однако в тот момент, когда Усок уже готов был скользнуть пальцами за резинку его белья, то их поцелуй довольно резко прервался, а его самого слегка отстранили.

- Подожди, подожди…

- В чем дело?

Он изо всех сил постарался, чтобы в его голос не проникли нотки обиды, страха и недовольства, которые с переменным успехом боролись за главенство в его душе, но абсолютно не был уверен в успехе всего предприятия, особенно учитывая тот факт, что Джинхек ему виновато улыбнулся.

- Мы не закрыли дверь.

- Что?..

Усок нехотя обернулся и заметил, что между проемом и дверью и правда осталась небольшая щель, которая так и напрашивалась на то, чтобы в нее кто-нибудь заглянул. На короткое мгновение его охватило потусторонне ощущение того, что там, за пределами квартиры, в действительности кто-то был, но он даже не пытался начать разбираться в том, правда это или нет, и попросту подлетел к двери и в два счета захлопнул ее, даже закрыв на щеколду для верности.

Затем он вновь развернулся и взглянул на Джинхека так, что было не разобрать: хочет ли он его убить или же поцеловать, - и этот взгляд настолько впечатлил едва проснувшегося парня, что он почувствовал волны страха вперемешку с возбуждением. Но это было лишь слабой тенью того, что он испытал, когда в следующий момент оказался прижат к стене, а Усок принялся медленно расплавлять его кожу множественными поцелуями в щеки, шею и ключицы.

- Боже, Усок, остановись… Может, давай я тебе кофе сделаю?

Тот едва сдержался, чтобы не рассмеяться, и зафиксировав свой взгляд на испуганных глазах Джинхека, опустился перед ним на колени.

- А может не надо? – он, продолжая смотреть ему прямо в глаза, оставил практически невинный поцелуй в районе его паха, но Джинхека ощутимо затрясло от подобного рода картины, разворачивающейся перед ним в этот момент.

Усок, расположив свои руки у него на ягодицах, тем временем продолжил:

- Знаешь, чего бы мне действительно хотелось?

Он слегка наклонился вперед, чтобы оставить небольшой, но ощутимый укус на животе Джинхека, после чего тот не выдержал и спрятал руки за спину, согнув их в локтях, чтобы ненароком не натворить ничего лишнего.

- Мне бы очень хотелось… - Усок чеканил отдельные слова в перерывах между оставляемыми им поцелуями, танцующими вокруг заветной линии боксеров Джинхека, - …хотелось почувствовать этот член… так глубоко в своем горле… насколько это возможно…

Подобные высказывания были уже чересчур для хрупкой нервной системы Джинхека, и он не выдержал, спешно прикрыл лицо руками и застонал, выражая таким образом свою крайнюю неспособность контролировать всю происходящую здесь ситуацию.

- Ну, что скажешь? – Усок задал этот вопрос совершенно для галочки и очень невинным тоном, прижимаясь при этом щекой к ощутимому стояку стоящего перед ним парня.

Джинхек же в ответ на это очень громко и весомо вздохнул практически на грани очередного стона.

- Пойдем хотя бы в кровать… пожалуйста, - это прозвучало почти как отчаянная просьба, и Усок не мог не наслаждаться всей той силой влияния, которое он без каких-либо усилий оказывал сейчас на этого человека.

- Как скажешь, - хитро улыбнувшись и поднявшись с колен, он направился вглубь квартиры, оставляя практически разбитого Джинхека позади.

Тот, в свою очередь, сделал усилие, чтобы оттолкнуться от стены и признаться затем перед самим собой, что совершенно не может противиться этому парню. Боже, да если бы он, встав перед ним на колени, попросил не его член в свое горло, а, скажем, пойти и убить человека, то он бы просто пошел и сделал это - в этом у Джинхека не было абсолютно никаких сомнений.

И все же, наблюдая за тем, как Усок медленно опустился на его взъерошенную кровать, как начал расстегивать свою рубашку шаг за шагом, он не мог избавиться от зудящего чувства того, что все это должно было быть слегка иначе.

Что, тем не менее, прекрасно вписывалось в его картину мира, где каждая вторая вещь происходила абсолютно не так, как ему бы хотелось.

А значит, как случилось…

…так случилось.

Усок, сражаясь со своей рубашкой, воевал параллельно и со своими трясущимися руками. Ему ни в коем случае не хотелось выдать ни капли своего волнения перед Джинхеком, который медленно надвигался на него, словно и не было никаких сомнений, мелькающих огоньками в его глазах, буквально минуту назад.

Он выглядел большим, огромным монстром, и это зрелище произвело на Усока такое сильное впечатление, что он на мгновение замер, переставая стягивать с себя рубашку, а затем опустил руки вниз, показывая, что готов оставить все прочие детали на усмотрение своего партнера. Он хотел, отчаянно желал, чтобы все шло быстрее, чтобы Джинхек не тянул и не мучал его бесконечно долгими моментами, наполненными тянущими и ноющими ощущениями, сворачивающими все его внутренности. Но у того, очевидно, было совершенно иное видение сегодняшней картины.

Он подошел к Усоку и навис над ним, аккуратно стягивая его рубашку до конца, опираясь при этом на колено, которое стратегически оказалось прямо между его ног. Это возбуждало до белых пятен перед глазами, особенно то, как Джинхек склонялся над ним, словно над маленьким произведением искусства, и выцеловывал каждый сантиметр его кожи, до которого он мог дотянуться из этого положения.

И все-таки как же безбожно медленно это было!

Усок решил перетянуть немного инициативы на себя и слегка привстал на месте, чтобы затем снова опуститься обратно на кровать, потираясь таким образом своим пахом о ногу Джинхека, что вылилось в его первый за долгое время настоящий стон удовольствия. И когда он почувствовал, как затряслись руки, нежно обнимающие его в это время, то Усока словно враз ударило второй волной наслаждения.

Джинхек совершенно не мог более удерживать контроль над собой, он чувствовал, как из него словно бы вытягивают энергию, словно его подчиняют себе, и, что самое главное, он совершенно не мог поверить, что такой хрупкий и маленький парень перед ним был способен на нечто столь… страшное. Услышав его стон, Джинхек будто бы в одно мгновение стал аудиозависимым, и он был готов делать все на свете, чтобы только слышать этот голос снова и снова.

Он слегка надавил на плечи Усока, укладывая его на спину и начал расстегивать его брюки чуть быстрее, чем ему самому хотелось бы. И при этом он не мог отказать себе в удовольствии в буквальном смысле пожирать это тело глазами, а на последней пуговице он уже был окончательно уверен в том, что, будь он художником, то смог бы написать портрет столь прекрасной модели по памяти даже спустя дни, недели и месяцы.