Каспер закатил глаза:

— Господи, Волков, это смешно. Отдай мне пушку.

Алек покачал головой. Куратор, выбравшись из машины, шагнул к нему, и мальчик спешно сделал шаг назад.

— Я всё равно заберу.

— Не заберешь, — уверенно ответил Алек. — Ты ранен.

— Даже раненый я сильнее тебя в два раза.

— А я убегу.

Каспер усмехнулся:

— Смелое заявление.

Секунда — и куратор сбил его с ног, налетев на мальчика всем телом. Они упали, подминая колосья пшеницы, и пистолет выскользнул из рук Алека, улетая в сторону. Каспер ринулся за ним, но Алек успел поставить ему подножку и тот снова упал в траву. Они дрались, блокируя движения друг друга: каждый из них пытался помешать другому подняться и забрать оружие. Алек сидел верхом на Каспере, зажимая коленом его запястья, и взглядом выискивал среди высокой травы пистолет.

Куратор, скинув его с себя, перевернул Алека на спину, и занял нависающую позицию. В отличие от робкого мальчика, у Каспера методы борьбы были куда серьезней: он положил руку на горло Алека и с силой надавил. То же самое он уже делал ночью, и мальчик вдруг с ужасом догадался, как умер тот самый Алек. Похоже, теперь это будет и его смерть: когда он потеряет сознание, Каспер выиграет время, чтобы найти пушку и застрелить его.

Чувствуя, как от нехватки воздуха скукоживаются легкие, Алек захрипел и, раскинув руки, начал цепляться пальцами за траву. Правая рука задела что-то твердое, холодный металл непривычно обжог кожу, и, хотя перед глазами уже плыли цветастые круги, Алек усилием воли заставил себя сосредоточиться на этом ощущении: пальцами подтянув предмет к себе, он смог его сжать, и с облегчением узнал пистолет.

Не было времени ни на план, ни на муки совести. Он едва находился в сознании.

Вспомнив своё недавнее умозаключение — через рот можно пробить микросхему — Алек поднял руку с пистолетом и, прислонив дуло к губам Каспера, нажал на курок.

Рыжая голова, разбрызгивая кровь, дернулась назад, но тело упало вперед, на Алека. Мальчик с брезгливой поспешностью выбрался из-под него, вставая на ноги. Опустив взгляд, он увидел зияющую дыру в затылке куратора. Сам парень при этом лежал в неестественной позе: вывернув голову и руки в сторону, как поломанная кукла.

Алек думал, что его стошнит, но его не стошнило. Он думал, будет очень тяжело, но было всё равно.

«Мне уже вообще наплевать», — просто подумал Алек.

Он бросил пистолет рядом с телом куратора и посмотрел вдаль — туда, где, по словам Каспера, должно быть КПП Перенополя. Он оглядел себя, перепачканного кровью, и вспомнил, как разбил при падении губы и нос. Если спросят, он скажет, это его кровь. Если будут настаивать на правде, он скажет, что ничего не помнит. В конце концов, это должно быть дурной тон: задавать вопросы про кровь тому, кто прибыл из Полонии.

Алек, прихрамывая (повредил ногу в момент падения), прошел еще около пятисот метров, прежде чем увидел приветственную табличку на перенопольской границе. У соседней страны не оказалось ни стены, ни электрозабора: только шлагбаум посреди дороги и небольшое ограждение на несколько метров.

К шлагбауму мальчик и приблизился. Из будки вышел человек в военной форме, но у него не было ни оружия, ни электрошокера — Алека это удивило.

Мужчина что-то спросил его на перенопольском языке, но Алек не понял, поэтому промолчал. Тогда он спросил на полонском:

— Чем могу помочь?

Алек не знал, что принято говорить в таких случаях, поэтому сказал:

— Пустите меня, пожалуйста.

— У вас есть документы?

Алек покачал головой: он даже не помнил, в какой момент их потерял. Может, оставил в «Люксферо», а может, где-то по дороге…

Мужчина оглядел его, остановив взгляд на пятнах крови на лице и одежде. Нахмурившись, он спросил:

— Что у вас случилось?

Помедлив, Алек ответил:

— Я бегу из Полонии. Я — робот.

Комментарий к Глава 24 Ставьте лайк, если вам тоже надоел этот рыжий!

====== Глава 25 ======

Алек поморщился, когда на него направили огромную лампу. Почти сразу раздался щелчок затвора, и его ослепила вспышка фотоаппарата. Он представил, каким странным, должно быть, получилось его лицо.

Женщина в светло-зеленой форме вежливо попросила его пересесть за другой стол, ближе к ней. Алек, помедлив, подчинился. Прямо перед ним включился квадратный экран, встроенный в столешницу, и на голубом фоне появились очертания ладони. Алек осторожно опустил на неё руку — женщина объяснила, что прибор снимет отпечатки.

Потом он снова ждал.

Вечером его увезли на машине с сине-красными мигалками в «закрытую зону», и сказали, что он будет жить в ней до собеседования.

— Какого собеседования? — поинтересовался Алек у сотрудника за рулем.

— Собеседование на получение статуса беженца. Вы же хотите стать беженцем?

— Да, — неуверенно ответил Алек. — Наверное.

Мальчик слышал, как другие беженцы, переговариваясь между собой, называли закрытую зону тюрьмой, но Алек был с ними не согласен: условия оказались лучше, чем в мотеле, где они останавливались с Каспером. Своя комната, душевая, телевизор — он провел в ней все две недели ожидания, почти не выходя на прогулки во внутренний дворик. Он понял, что большинство беженцев прибыли из Полонии, но боялся с ними разговаривать: боялся их реакции, если они узнают, что он робот.

Выходить за территорию зоны было запрещено, поэтому Алек целыми днями считал шагами пространство комнаты (шесть шагов в ширину, четырнадцать шагов в длину), прикидывая, о чём он расскажет, когда его пригласят на собеседование. Пересказывая события самому себе, он придерживался почти документальной точности, и только на моменте с убийством Каспера проседал: сказать, что это была самооборона? Изобразить жалость и сожаление? Должен ли он продемонстрировать муки совести?

Больше всего Алек боялся улыбнуться от удовлетворения, рассказывая о случившемся. Время шло, а осознание ужаса произошедшего так и не наступало. Можно было по-разному относиться к череде убийств, совершенных Каспером, но когда он убил его мать, для Алека больше не осталось никаких оправданий. Он знал, что убьёт его — знал, когда поворачивался лицом к наведенному стволу.

Казалось, он пошел за ним, чтобы прийти к этому моменту.

Спустя месяц жизни в закрытой зоне, где он сдал восемь собеседований, отвечая из раза в раз на одни и те же вопросы: кто он, откуда, кто его создал, как он сбежал и почему его напарник мертв (Алек скороговоркой повторял: «Он сошёл с ума, у него поехала крыша от стресса, он пытался меня убить, я защищался»), его, наконец, перевели в лагерь для беженцев, где он должен был ждать окончательного решения (но зато получил право на перемещение по Дровнам — небольшому городу на востоке Перенополя).

Лагерь поражал его своими контрастами: ему досталась комната с парнем из Деглауза, который мыл ноги в раковине, объясняя это обычаями, принятыми в его стране. А в комнате напротив жил мужчина из Аллабамы, который запросил статус беженца, потому что взломал рабочую почту президента. Аллабамец был настолько благополучным, что постоянно ругался с сотрудниками лагеря из-за всего подряд: слишком громко смывает унитаз, слишком слабый напор воды, почему ванная не начинает заполняться при его приближении — у них что, нет такой функции? Алек радовался: это чувствовалось как возвращение в нормальную жизнь. Если где-то поблизости есть человек, которого расстраивает шумная вода в унитазе, значит, жизнь и правда становится лучше.

Главное, что удивило Алека, когда он вышел в город: в Дровнах совсем не было летающих машин. Более того, они сознательно отказывались от них последние десять лет (почти столько же в Полонии переходили на летающие), потому что это не экологично. По дороге к супермаркету Алек читал рекламные билборды, напоминающие, что до 95% сырья для водородного топлива получают из природных ресурсов. Поэтому в Дровнах по улицам ездили электрокары, а новые районы застраивались высотными домами.