Я пожала плечами:

– Это вы с Рамином общаетесь с ним, не я. Он от меня по-прежнему нос воротит.

– Везет. Поверь мне, Спарт отнюдь не тот человек, с которым хочется общаться или вести дела.

– Тогда зачем вы это делаете?

– Выхода нет.

Он тоже откинулся на подушки, тоже уставился в потолок.

– Думаешь, мне все это нравится? Жить здесь, разговаривать с людьми, которые мне неприятны, играть роль, которая мне отвратительна…Просто, приходится терпеть – наклонил голову на бок, посмотрел на меня, – Я так соскучился по тебе за эти два дня.

– Я тоже. И до сих пор скучаю, – призналась я, не отрывая взгляда от нежного зеленовато-лазурного отблеска люстры, так похожего на легкое перышко. Кажется, будто оно таяло, а потом по дуновению еле ощутимого ветерка вновь вспыхнуло, но уже алым…

– Иди ко мне, – прошептал он, не понимая, что я имела в виду…

Я послушно прижалась к его телу, погрузилась в теплые объятия, постаралась, ни о чем не думая, упиться этим страстным поцелуем, отдаться его пылким ласкам… Ища его и обретая. Платье сползло с моих плеч, проскользнув по бедрам, упало на пол, следом за ним густым потоком расплавленного шоколада потекло покрывало, и скрывавшаяся под ним тягучая белизна скомканной простыни стала заглатывать наши переплетенные тела, словно ворончатый венчик дурмана. Все глубже и глубже… И вдруг стало страшно, душно, невыносимо, больно… Больно где-то под кожей, под сердцем… где-то там, в бездне помутненного сознания, в миг пронзенного молнией жуткой мысли.

– В чем дело? – обеспокоенно спросил Алессандро, почувствовав, как напряглись мои мышцы, и непроизвольная дрожь пробежала по телу, оседая на коже мурашками.

– Не знаю… Прости… Я не могу… Лучше не будем…

Отстранилась от него, легла на бок, поджав колени к груди, словно зародыш в утробе, тщетно ища спасения от вторгшегося в мой мозг кошмара.

– Все в порядке, – тихо проговорил он, пытаясь успокоить, но, кажется, сам был встревожен моей внезапной реакцией, – Не будем. Раз не хочешь, не будем… Скажи только, чем я тебя так напугал?

– Не ты… Все дело в этой комнате… Это ведь та самая комната…

– Та самая?

– Где они издевались над Тересой.

Он замер. Он нахмурился. Он не поверил.

– Иден, милая… – осторожно погладил меня по волосам, – Ну с чего ты это взяла? Зачем мучаешь себя этими пустыми домыслами? В отеле сотни номеров. Совсем не обязательно, что именно здесь…

– Мне…мне кажется, я чувствую, что это было именно здесь.

– Глупости.

Я сползла с кровати, взяла свою одежду.

– Прости, я не смогу…

Сани тяжело и разочарованно вздохнул, бросил взгляд на стоявшие на трюмо старинные часы.

– Ну, раз не хочешь больше здесь оставаться, езжай домой… Но, если ты все-таки решишь участвовать в операции, то завтрашнюю ночь тебе придется провести в этой комнате. Так что постарайся успокоиться и не поддаваться этим глупым и необоснованным предположениям, хорошо?

– Постараюсь.

***

– Ты сегодня отвратительно играл, – заметила я, когда мы зашли в эту же комнату на следующую ночь, – Мог бы хотя бы притвориться, что рад меня видеть.

– Я рад тебя видеть, – ответил он, снимая шляпу и пиджак – единственные атрибуты маскарадного костюма, которыми он мог на сей раз пренебречь. Но, похоже, он решил пренебречь еще и тщательно продуманной речью своего персонажа, что, на мой взгляд, было грубой ошибкой.

– Тогда что? Понимаю, сейчас неуместно говорить, что ты сам не свой, но ты даже не смог нормально исполнить роль «не себя».

– Ничего страшного. Перед кем там было кривляться? Перед шофером? Он все равно был сонный и не обращал на нас внимания.

– Надеюсь, что ты прав. Оставим твою роль в стороне – ответь мне, что с тобой происходит?

– Ничего.

– Не ври мне.

Он опустил голову, как и в прошлый раз, подошел к окну, занавесил шторы.

– Ты была права на счет этой комнаты, – пробормотал он.

– Ты мне не поверил вчера. И что же тебя все-таки убедило.

– Нашел доказательства.

– Здесь? Я думала, номер вылизали от и до после того случая. Да и сколько времени прошло – что тут могло остаться?

– Кое-что… – он взглянул на меня грустно и задумчиво, словно решая, стоит ли мне показывать, и понял, что я все равно не отстану.

– Когда я впервые увидел Тересу, когда пытался успокоить, я заметил, что все ногти на ее руках были поломаны или содраны, и под ними были занозы – щепки красного полированного дерева… – подвел меня к изголовью кровати, отодвинул ее от стены, и указал на замысловатые резные столбцы спинки.

– О Господи…

С обратной стороны на двух столбцах виднелись глубокие царапины…по четыре на каждом. Я приложила ладонь к одной из отметин, представляя, как были привязаны ее руки…Почувствовала примерно ту же невнятную внетелесную боль, что и накануне…

– Господи… – снова вырвалось у меня.

Сани тяжело вздохнул.

– Не надо… Лучше не думай об этом.

– Показал, а теперь просишь не думать.

– Настаиваю. Это случилось здесь. И все. Тут не о чем думать. И не зачем, – он опять пытался убедить не столько меня, сколько себя, зараженного вирусом понимания, – Главное, что она осталась жива, правильно? Как она, кстати?

Я пожала плечами.

– Сначала ни в какую не хотела соглашаться с тем, что останется в машине. Прямо-таки рвалась сюда. Кричала, что пойдет с нами, и никто ее не остановит… Да как кричала! Чуть не вывела из себя Анхеля. А потом вмешался Рамин, поговорил с ней. Долго разговаривали, наверное, около часа. Но он ее сумел вразумить. Уговорил не ходить с нами.

– Что он ей сказал?

– Не знаю. Они наедине разговаривали.

– Не нравится мне все это… – он обхватил ладонями виски, как делал всегда, когда пытался в чем-то разобраться, впился пальцами в волосы, но опомнившись, что на нем парик, тут же одернул руки, нервно замаячил по комнате, – Почему она так хотела сюда вернуться? После всего случившегося, она должна избегать этого место, а не рваться сюда? Разве нет?

– Да, наверное… Если только она не хочет отомстить.

– Кому? Стейсоны ведь мертвы…

– Может, есть еще кто-то, кого она винит в случившемся?

Он остановился, обдумывая мое предположение, но так и не сказал, согласен он с ним или нет.

– Я понимаю, что с ней происходит, но больше не могу ничего с этим поделать. Падре Фелино (его голос дрогнул, когда он упомянул имя покойного) считал, что Тереса сможет исцелиться лишь в том случае, если простит. Если забудет – она не исцелится, но сможет жить дальше. А если не простит и не забудет… – он развел руками, – Он считал, что вера в Бога должна помочь ей… как он выразился: «помочь воспротивится посеянному в нее злу».

– Ты разделял его мнение?

– Нет. Но не могу отрицать, что при падре Фелино я видел, как в Тересе просыпаются какие-то эмоции, некий душевный отклик – хоть что-то человеческое. А сейчас этого практически нет.

– Раньше она была набожной. Хоть ты этого не одобряешь, но это ей помогало… Как думаешь, что изменилось?

Сани долго не отвечал, потом подошел к кровати, тоже провел ладонью по следам ее ногтей.

– Думаю, ей стал не нужен Бог, способный простить любого, – еле слышно проговорил он.

Перевел взгляд на меня:

– Ладно. Хватит об этом. Скажи, изменений в нашем плане нет?

– Нет. Все, как ты и сказал.

– Хорошо, – взглянув на часы, – значит, Анхель придет примерно через 5 часов. Где они сейчас?

– Наверное, еще дома. Я приехала на мотоцикле, а они собирались выехать на машине ближе к утру.

– Ясно… Ты выглядишь уставшей.

– Ну да, – усмехнулась я, – Рамин нас весь день муштровал. Сначала заставлял выучить досконально план здания, потом тренировал в стрельбе, так, чтобы мы могли попасть в мишень с закрытыми глазами.

– О, узнаю брата! В этом плане он дотошный, – натужно посмеялся Сани, – Но пока его нет, приляг, отдохни. Завтра тяжелый день.

Я бросила взгляд на кровать. Поморщилась.